Жрец очередной раз поглядел на юношу с удовольствием. Но тот, кого подвергли испытаниям, считал себя пока ещё далёким от знаний, которых так не хватало ему сейчас, в первой беседе с Мемброй. Правда, достойные ответы мальчика порадовали жреца и для себя, видимо, он решил, что из Хозарсифа может получиться настоящий служитель Осириса, умеющий давать верные советы фараону в управлении государством.
Из-за каждого отдельного изображения бронзовых символов, висевших на стенах, начали разбегаться разноцветные лучи идей и образов, как бы сообщая внутреннюю суть и состояние окружающего мира. Именно так мальчик представлял существующий мир реальности и потусторонний мир всесильного разума и духа.
Общую картину этого учитель постарался объяснить ученику прямо здесь, тем более что ответы ему понравились.
Уроки во все дальнейшие годы должны были продолжаться так же, как и сейчас: от буквы к букве, от числа к числу, обнажая таинственные связи всех вещей и живых существ от пронзённой молнией башни к пылающей звезде, которая воистину была сверкающим клаффом.
— Запомни, — назидательно произнёс пастофор, — корона фараона — есть венец того круга, с которым всякая воля, стремящаяся соединиться с божественной волей ради понятия правды и справедливости, вступает во взаимодействие ещё при этой жизни. Таков круг власти над всем сущим и над всеми вещами, это вечная награда богов для каждого освобождённого от страстей послушнического духа.
Разговор между ними был явно чуть-чуть приподнятой завесой тех таинственных знаний, на пороге которых Хозарсиф всё-таки оказался и мог считать себя не отринутым, но которые надо было ещё заслужить. Сможет ли мальчик справиться со всеми ожидающими его рогатками? Ведь только избранные моги пройти до конца мистерию жреческого посвящения. Ясно, что это зависело не только от Хозарсифа.
А как достичь желаемого? — тоже оставалось тайной. Ещё много, много лет назад, когда только впервые в жизни, будучи ещё совсем ребёнком, начав получать первичные знания, он не раз задумывался над пользой искусственного сокрытия божественных истин, но очень скоро понял, что иначе нельзя, потому как если знания сделать общедоступными, то землю непременно опутает хаос и поклонение демонам.
Вскоре неофит убедился в своей правоте, ибо его ожидали неоконченные испытания. Но ведь он согласился на это! Значит, мистерия посвящения будет продолжаться до окончания школы. Может быть, сам мальчик предполагал это, но стремление постичь истину не должно угасать ни на секунду, иначе не для чего было соглашаться на увлекательную, но крайне опасную учёбу.
После первого знакомства пастофор провёл юношу по трапезному залу. Хозарсиф шёл за ним, не обращая внимания на уставленные яствами столы средь живописных растений. Подойдя к такой же бронзовой двери меж двух разноцветных колонн, копией той, перед которой стояла статуя Исиды, жрец распахнул её, и отступил в сторону, пропуская в открывшийся коридор своего спутника.
— Поздравляю с победой в очередном искушении, — снова поздравил жрец мальчика и даже чуть склонил голову.
Хозарсиф вопросительно взглянул на пастофора, но спрашивать ничего не стал. Тот очередной раз удовлетворённо кивнул, и сам ответил на не сорвавшийся с губ юноши вопрос:
— Когда мы проходили по залу, ты даже не обратил внимания на столы, уставленные разнообразной пищей, хотя на это мало какой человек не обратит внимания. Ты же оказался равнодушен к пище, значит, страсть обжорства тебе уже не помешает. А дальше, сын мой, тебя ждёт пламя онгона, [28] горящее в конце этого коридора. Чтобы не обжечь лицо, накинь на голову вручённый тебе неокорами сударит.
Вскоре, как и в первом коридоре, сзади лязгнула запираемая дверь. Коридор был довольно узким, но всё же свободным для прохода. Тем более что впереди виднелся крутой поворот, за которым где-то полыхало пламя. Жар его чувствовался уже здесь, и очередная ступень испытаний могла оказаться действительно гибельной. Гибельной даже не от исключительного пламени, а от обыкновенной чёрной краски, которая в большинстве случаев бывает настоящим продуктом огня. Среди людей, выживших, но испытавших живое воздействие пламени онгона, всегда остаётся нечто едкое, жгучее. После исчезновения пламени, его реальной гибели, онгон остаётся даже в извести, золе, угле, не говоря уже о дыме, где продолжают существовать свирепой жизнью маленькие частицы, как продолжение пламени.
Хозарсиф перед поворотом набросил на голову плат и, чуть наклонясь вперёд, шагнул навстречу бушевавшему в подземелье огню. Всё же пламя оказалось не слишком уж сумасшедшим, хотя несколько ожогов на обнажённое тело неофит нечаянно заработал.
Идти ему пришлось под горящими деревянными арками. И хотя те были, скорее всего, сплетением тонких прутьев, но жар от огня исходил довольно внушительный. Проскочив кое-как под семью арками, юноша опять оказался на площадке, в конце которой виднелась каменная лестница, опускающаяся в чёрную спокойную воду.
Неофит сдёрнул с головы сударит и на мгновенье остановился. В это время семь пламенных арок загорелись ещё сильнее под налетевшим сзади сквозняком, поэтому огненные языки потянулись вслед убежавшему юноше, желая, хоть и с опозданием, скушать смельчака. Тому ничего не оставалось, как опуститься в глубинное чрево поджидавшей его холодной воды. Вода подземного озера казалась маслянисто-чёрной в пещерной темноте, лишь усердно отражала бушующее в коридоре пламя.
Огонь, преследуя беглеца, долетел почти до самой воды, но вдруг распластался на границе водоёма, будто расплющился о возникшую на пути стеклянную стену. Жгучие языки яростно взметнулись к потолку, облизывая покрытые каплями стены.
Уже не обращая внимания на пляшущий сзади пламень, Хозарсиф спускался по каменной лестнице в ледяную спокойную воду, способную поделиться своим неспешным вековым житиём и пещерным тёмным спокойствием, с готовым принять его неофитом. Эта другая беда почти сразу же помогла забыть охваченный огнём коридор.
Несмотря на то, что судороги объятий ледяной воды почти сразу же стали одолевать тело, так ещё дно подземного озера оказалось слишком на большой глубине, но назад пути не существовало. Поэтому неофиту пришлось отталкиваться ногами от подводной тропы, чтобы глотнуть воздуха и чтобы не утонуть, поскольку он не умел плавать.
К счастью, такие прыжки продолжались недолго. Вскоре дно начало повышаться, постепенно выводя путешественника на пустынный берег. Хотя из-за пронизавшей пространство темноты нельзя было с точностью сказать, правда ли это место необитаемо, или предстоит схватка с каким-нибудь пещерным драконом, поджидающим здесь долгожданный завтрак.
Свет от пламени с той стороны подземного озера не мог помочь ничем, поскольку находился довольно далеко. Кроме того, все арки над проходом уже прогорели. Драконографию Хозарсиф тоже пока ещё не изучал, так что приходилось надеяться на благодатный исход. Дракон, если таковой имелся, мог в это время просто ещё не проснуться, скажем, после очередного обеда, или вообще никакого дракона нет, а есть только безумная безудержная фантазия. Но в таких случаях человека всегда спасала надежда.
Оставалось только ждать. Ждать и надеяться, потому что после испытания огнём и пещерным холодом воды Хозарсиф не слишком мог передвигаться. Ожиданье, к счастью, не затянулось, и провожавшие юношу в путь неокоры появились из бокового входа с факелами в руках.
Водрузив горящие факелы во вбитые в стену кольца, оба принялись растирать неофита мускусным маслом, от которого у того сначала закружилась голова, но потом приятные запахи даже немного успокоили. Хозарсиф сообразил, что испытание холодом и онгоном уже позади, и сейчас сопровождающие его неокоры, возможно, даже угостят какой-нибудь не то чтобы пышной трапезой, но хотя бы горстью фиников и кувшинчиком чистой воды.
Интуиция не подвела юношу, так и случилось: все трое пришли в пещерный грот, где с потолка свешивалась на длинном шнуре бронзовая лампа. В углу неофита ожидало мягкое ложе, а на стоящем перед ним низком резном столике красовались вазы с различными фруктами и кувшин с вином, в котором плавали лепестки роз. Увидев это, Хозарсиф чуть было не присвистнул, но вовремя сдержался, ибо свист — не есть верный спутник при мерцании неверного огня факелов.
Неокоры снова принялись умащать тело юноши душистыми маслами, среди которых преобладали душица, тмин, розмарин и олеандра. Такое смешение запахов Хозарсиф испытал впервые, но с превеликим удовольствием. С малых лет распознаванию запахов его обучала мать, и он, на сей раз, был благодарен матери за своевременное обучение.
Потом неокоры, укутав юношу свежими льняными одеждами, оставили его отдыхать и неслышно удалились. Хозарсиф устало опустился на лежанку возле стола, но съел и выпил совсем немного, хотя ему самому совсем недавно казалось, что готов в одиночку уничтожить обед, приготовленный на сорок солдат. Почему солдат, и какой обед может быть в армии фараона, юноша не знал, знал только, что он очень устал сегодня и хоть немного, но нужно отдохнуть от многотрудных испытаний мистерии посвящения.
В голове снова возник образ, обнажённого фараона, вычеканенный на бронзе. За всю свою, ещё не большую, но уже отмеченную приключениями жизнь, ему не приходилось видеть такое ни в одном из египетских храмов. Откровение в святилище Амона-Ра говорило о многом.
Тут же вспомнился ещё один божественный символ, выбранный им в трапезной, как жизненный ключ: колесо времени, где на самом верху заветного колеса развалился сфинкс, зажимающий в лапах меч. Слева к нему поднимался по спицам Германубис, [29] а с другой стороны падал вниз головой Тифон. [30]
Колесо замаячило на противоположной стенке грота, а из-за него, как в зале символов, заструились несколько разноцветных лучей. Откуда-то послышалась нежная музыка. Казалось, струны арфы слушаются касания ласковых женских рук. Эти руки были действительно женские, ибо только женщины владеют таким волшебным прикосновением. И та