Не ковыль в поле травушка шатается —
Шатался, завалялся добрый молодец,
Пришатнулся, примотнулся к тихому Дону,
Вскрикнул добрый молодец громким голосом своим:
— Кто тут есть на море перевозчиком,
Перевезите меня на ту сторону!
Перевезите меня, братцы, схороните меня,
Схороните меня, братцы, промеж трёх дорог,
В головах моих поставьте животворящий крест,
В ногах моих поставьте ворона коня,
В правую руку саблю вострую. [74]
Чернава замолчала. Потом посмотрела прямо в глаза «добра молодца», у которого от женского взгляда разбежались по спине мурашки.
— Вот те края, где ты должон был Алатырь-камень отыскать, — тихохонько шепнула девушка. — А течёт из-под него речка Смородинка.
Губы девичьи были так близко, и так от них пахло свежей земляникой, ещё не поспевшей на солнечных таёжных полянах, что голова у парня не на шутку закружилась. Нижнее царство — нижним царством, а здесь такая девушка! И не где-то в подземельях, а вот она, рядом!
Толмай уже знал, что переплавка металла продлится до глубокой ночи, но уходить не собирался. В Стране Десяти городов ночь всегда удивляла чем-нибудь не отошедших ко сну. Жизнь продолжалась, не подвластная человеческим законам.
Следующая ночь, как всегда, свалилась внезапно из своих своясь, а день убрался отдыхать восвояси. Чернава по привычке хозяйничала у печки, а Толмай, как обычно, примостился на брёвнышке. Правда, на этот раз он нацепил красивый кожаный панцирь и к поясу прикрепил короткий бронзовый меч. Вот только от юбочки, сшитой из крупных вощёных листьев, парень избавиться не мог. Да и можно ли? Ведь эта часть одежды говорила каждому, что он — выходец из Месопотамии. Родину даже в малом никогда предавать нельзя. Иначе человек сразу же превратится в наёмника, торгующего не только своим телом, но и душой.
Только вооружённым Толмай явился неспроста. Дело в том, что Чернава обещала повести его под утро на прогулку. Сказала, что Лада и Сварог не против прогулки к Игримскому болоту и таинственно улыбнулась при том. Они должны были обойти болотистую пойму по краю, чтобы увидеть менка или аджину, за которыми именно под утро можно было понаблюдать исподтишка, самому, не будучи замеченным. Про вход в Нижний мир Чернавка пока что не обмолвилась, но, видимо, не время ещё.
А вот Игрим обещал быть интересным. Ведь нелюди сами к общению никогда не стремятся. То ли к утру у страхолюдин нюх притуплялся, то ли уставали от ночных мистических похождений, но по утрам многие их видели и многие уходили живыми, даже незамеченными.
Если бы не так, то откуда людям известно было бы про их проделки? Нелюди никого кроме себя не любят, и никого стараются живым не отпускать. Может быть, они действительно были когда-то ангелами и теперь в проклятии своём стараются повсеместно пакостить тварям Божьим.
А, может, созданные Всевышним, как вид противоположный человеческому существу, просто не могут жить иначе, кто знает. Но они разбросаны судьбой по всему миру, в каждой стране можно узнать про какого-нибудь упыря.
Правда, везде их воспринимают по-разному. Греки и этруски принимали их за богов, индусы, скифы и киммерийцы за идолов, только здесь вот, в Стране Десяти городов, нелюдей принимали как меньших братьев, живущих за чертой, то есть чертей. Что говорить, жителям этой страны были отпущены многие знания, поэтому они и предметы называли своими настоящими именами.
— Ты готов сегодня? — Нава с улыбкой посмотрела на гостя. — Молчи. Вижу — готов. Но на встречу с нелюдями или же меня покорить хочешь своим картинным снаряжением?
Толмай тут же смутился, но всё же картинно погладил себя по панцирю и молча кивнул. Понимай, как хочешь: то ли на защиту девушки от чертей меч понадобится, то ли от девушки самому защититься — кто его знает?
— Вот и хорошо, — снова улыбнулась Чернава. — Однако, если менки тебя съесть захотят, никакой доспех не поможет, можешь не сомневаться. Придётся тогда мне одной отдуваться.
— А тебя что, не съедят что ли? — с надеждой спросил Толмай.
— Да я же в яге пойду! — рассмеялась Чернава. — В яге бабу ни сыркья, ни менк не достанет, это уж проверено.
Девушка на несколько минут замолчала, потом, видя как её собеседник скуксился, она всё же попыталась его приободрить:
— Да не кожилься ты воин, даст Бог, нормально погуляем, всех чертей увидим, даже погладим по шёрстке и за ушком почешем. Нам уже скоро. Так что готовься, воин.
Ждать пришлось недолго, Чернава затушила свою кашеварню, слила металл в формочки, и новые знакомые отправились к ещё более новым на всемирное знакомство. По пути девушка осенила пространство несколькими воздушными знаками, напоминающими какие-то мистерии волхования, но ни как не веру во Всевышнего.
Это отметил Толмай, потому как проповедничество Чернавы легло крепким каменем на перекрестье его души. А на камене даже надписи были, то есть, всё, как в сказках водится: пойдёшь налево… пойдёшь направо… а прямо пойдёшь… Но хитрость здесь была только в том, что все дороги вели к Наве. Тем более в темноте она в своей яге выглядела не очень-то мило, но за версту Толмай мог почувствовать то родное, долгожданное, за которым он готов был сходить в Нижний мир.
Дорога вилась меж колючих зарослей и если бы не шедшая рядом уверенная девушка, юноша мог почувствовать себя очень неуютно. По склонам сопок за деревьями проносились какие-то неприметные тени, что-то обрушивалось то сверху, то с боков. То и дело раздавался крик нетопыря и запах!.. Запах давно протухшего болота, где не сгнившим можно найти только пришедшего сюда живого человека. А если запах чужой, то сам ты тоже чужой!
Деревья встречные хлестали ветками по глазам, как будто в свой хоровод сманить хотели. Казалось, на ближней сопке вся нечисть на шабаш собралась. А что, проклятые небом всегда празднуют тризну кому-то. Вот и ждут, пока закуска сама себя поднесёт. Даже девушке, видавшей виды, пуганой пугалами, временами было не по себе, и она невольно прижалась к спутнику.
— Ты, милая, довольно милая, — прямо как упырь облизнулся её спутник. — Аж не жалко, что пошёл.
Чернавка тут же отстранилась и нахмурилась.
— Ну, не очень-то! Не для этого идём, козлёнок, — заносчиво произнесла девушка.
— Хорошо, хорошо, — сразу пошёл юноша на попятную, — я ж ведь, чтобы тебе понравилось, а не так чтобы…
— Ладно, ладно, — согласилась Нава. — Пришли уже. Поглядим, какой ты смелый да храбрый. Поди, за Игрим даже не слыхал?
— Где уж нам, — фыркнул Толмай. — В нашенских Грециях и Египтах про таковское и не слыхали.
Дорожка тянулась меж сопками, заросшими кедрачом, и скоро вывела на равнину, схожую чем-то с широкой лесной поляной. Но когда Толмай вздумал прогуляться по шёлковой нежной травке, и уже было занёс ногу, чтобы свернуть с тропы, тут же получил увесистый подзатыльник от своей спутницы. Оплеуха оказалась настолько неожиданной и тяжёлой, что парень просто-таки шлёпнулся, испачкав себе лиственную юбочку о мокрую глину.
— Да ты чего? — не понял он.
— Не смей, охальник, — прикрикнула девушка. — Гляди, козлёнок!
С этими словами Чернавка подобрала из-под ног камень и бросила на шёлковую луговую траву. Камень сначала лежал неподвижно, но потом мгновенно юркнул в бездну, как будто бы его и не было. Среди расступившейся ласковой травы возникло чёрное пятно водяной дыры, которая, пустив несколько пузырей, снова замаскировалась под полянку.
— Смекаешь? Нам только здесь можно, — Нава указала на кусты вересника, растущие у подножия сопки. — А то вас, мужиков, вечно надобно уму-разуму учить. С ума с вами спрыгнешь, баламуты проклятущие.
Нава ещё для порядку поворчала немного. Только по густым кустам вересника они прошагали довольно недалеко. Вскоре Чернава остановилась, прислушиваясь, то ли к шуму кедрача на сопке, то ли, ловя болотные запахи, нет, нет, да и прорывавшиеся наружу.
Толмай невольно залюбовался девушкой, стоящей, как лайка в охотничьей стойке. Яга тем временем непроизвольно распахнулась и показала юноше скрытый под душегрейкой расшитый узорами зелёный сарафан девушки, поддерживающий высокую грудь, скрытую за побеленной тонкой льняной сорочкой.
— Ты чё это уставился, охальник, — Чернавка запахнула ягу, но её выдал яркий румянец, разлившийся по щекам. — Мы не для залёта в Игримское болото отправились.
— А скажи, Нава, — решился, наконец, Толмай. — Ты ведь одна живёшь, или я ошибся?
— Нет, не ошибся. А к чему тебе это? — девушка попыталась нахмурить брови, только это у неё сейчас плохо получалось.
— Просто знаю я, — объяснил парень. — Знаю, что в вашей Стране городов только замужние носят на голове кокошники. Девкам ничего кроме косы не положено. А ты кокошника не снимаешь, но сзади красивая девичья коса?..
Девушка посмотрела на него внимательно, как бы думая, отвечать — не отвечать любопытному гостеньке, всё же потом решилась:
— Меня выдали замуж за хорошего человека по решению родителей, по записи домостроевской, по выгоде семейной. И родители мои, как у нас водится, просто забыли обратиться за советом к Богу. Значит, и меня забыли спросить, готова ли я стать хотя бы не женой — невестой обручённой? Только родители часто за дочь решают, мол, стерпится, слюбится. А если нет? Если не стерпится, не слюбится, ни на что не променяется? Зачем тогда родители дитятку на свет рожали? Зачем холили, баловали? Затем, чтоб замужеством жизнь девке поломать?
— Ну и что? В нашей стране часто так бывает, — пожал плечами парень.
— Согласна, — кивнула Чернавка. — Но у нас не так. От Бога моему мужу была предназначена другая. Ведь рождаемся мы в миру этом для того, чтобы душу свою любви обучить. Вот и ты хочешь в Нижний мир сходить через реку Смородину ради того, чтоб любовь познать. А оттуда редко кто возвертается. И редко какой мужик согласится жизнь за любовь отдать!
Но человек иногда безумную и нелепую страсть за любо