ы. Он разговаривает на сленге, и его тягучие фразы похожи на комические эпиграммы – самыми известными стали его диалоги с местной девушкой. «Против чего ты воюешь?» – спрашивает она. «А что у тебя есть?» – спрашивает он в ответ.
Борьба с авторитетами – это явно часть образа Джонни. Он считает себя «вне закона» и отказывается договориться с шерифом и по-тихому уехать из города: «Никто не смеет указывать мне, что делать». Шериф показан слабым и бездеятельным: другие жители города призывают его выгнать банду из города и обвиняют в «бесхребетности». В конце концов они берут дело в свои руки и избивают Джонни, когда тот собирается уехать. «Кто-то же должен был вколотить в него уважение к закону и власти», – говорит один из них. Однако такой авторитарный подход заканчивается катастрофой: они сбивают Джонни с мотоцикла, что приводит к гибели пожилого жителя.
В любом случае окончательный приговор Джонни выносит Кэти – девушка, которую он встречает в городском баре (она оказывается дочерью шерифа). Несмотря на обычную внешность, она нравится Джонни гораздо больше, чем доступные девушки-байкерши, которые его преследуют. Вначале она отвергает его, называя фальшивым. В какой-то момент Джонни спасает Кэти от нападения других членов банды, но его первые романтические поползновения неуклюжи и жестоки. Между тем на протяжении всего фильма он держит в руках статуэтку, которую, как верят горожане, он выиграл на соревновании мотоциклистов, а на самом деле украл: это своего рода знак его фальшивости. Ближе к концу фильма шериф наконец заявляет о себе и говорит Джонни: «Я совсем не понимаю твоего поведения. И ты сам, кажется, тоже. Ты понятия не имеешь ни что нужно делать, ни как поступать».
В финальной сцене Джонни возвращается в бар, где дарит Кэти украденный трофей, а затем уезжает. Это не очень убедительное доказательство искупления Джонни своей вины: авторитет шерифа уже подорван, статуэтка украдена, и мы не видим никакого романтического финала в истории Джонни и Кэти. Все это подрывает возможность идентифицироваться с Джонни: он, бесспорно, крут, но в то же время – абсолютная пустышка.
В конечном счете причины «хулиганства» Джонни никак не объясняются. В игровом арсенале Брандо есть только озабоченное хмурое лицо, отстраненный взгляд и бормотание, но нет никаких указаний на психологические или социальные причины его поведения. Авторитарную реакцию горожан он явно отвергает, но и «бесхребетный», либеральный подход шерифа тоже не слишком эффективен. В конце концов кажется, что лишь романтическая любовь может помочь Джонни искупить вину – хотя и это неправдоподобно.
Напротив, «Школьные джунгли» (режиссер Ричард Брукс, по роману Эвана Хантера) – гораздо более «социальный» фильм. Перед начальными титрами, под ритм военных барабанов, появляется следующее сообщение.
Нам, жителям Соединенных Штатов, повезло иметь школьную систему, которая является данью уважения нашему обществу и нашей вере в американскую молодежь.
Сегодня нас волнует проблема преступности среди несовершеннолетних – ее причины и последствия. Нас особенно беспокоит то, что преступность проникает в наши школы.
Изображенные здесь события являются вымышленными. Однако мы считаем, что информирование общественности – это первый шаг к решению любой проблемы.
Фильм «Школьные джунгли» снят именно в таком ключе.
Впрочем, когда сообщение сменяется начальными титрами, барабанная дробь уступает место песне Билла Хейли Rock Around the Clock – похоже, ее включили в фильм, чтобы сделать его привлекательным для молодой аудитории. (Вполне возможно, что именно это, а не что-либо в самом фильме стало причиной беспорядков, которые произошли после его выхода в Великобритании.)
В отличие от двух других фильмов, которые мы разберем в этой главе, в центре внимания «Школьных джунглей» находятся не преступники, а их учитель Ричард Дадье (в исполнении Гленна Форда). Камера следует за Дадье, когда он противостоит непокорному классу средней школы в расово смешанном, рабочем районе города; потом мы идем за ним в учительскую и домой. Нам рассказывают о домашней обстановке его учеников, но мы ее не видим. Повествование строится вокруг вопроса, насколько Дадье предан своему делу: разочаруется ли он и оставит профессию учителя или же перейдет в более комфортную школу среднего класса, «где дети хотят учиться» (эту возможность ему предлагает его бывший профессор)? Параллельно с этим в самом начале фильма появляется элемент саспенса. Жена Дадье беременна, но ранее у нее уже был выкидыш. Она едва не попадает в автокатастрофу, а затем оказывается под давлением: одна из учениц Дадье посылает ей анонимные письма, утверждая, что у ее мужа роман с учительницей. Дадье боится, что жена еще раз потеряет ребенка.
Все повествование в фильме – это своего рода испытание преданности Дадье. Он спасает от покушения учительницу, на него и его коллегу нападают на улице, он становится свидетелем того, как несколько учеников угоняют грузовик с газетами, а ребята из его класса разбивают заветную коллекцию джазовых пластинок учителя математики. Все это заставляет его усомниться в себе, но он не сдается. Он применяет современные методы преподавания, используя магнитофон для записи рассказов своих учеников, и, кажется, добивается некоторого успеха во время обсуждении мультфильма «Джек и бобовый стебель» – такой подход, похоже, впечатляет даже одного из самых циничных его коллег. При этом Дадье переживает за судьбы учителей, сравнивает их низкие зарплаты с окладом других работников.
В конце концов, когда в тяжелых родах рождается его сын, жена уговаривает его продолжить работу, и под новогодние мелодии, звучащие из радиоприемника, Дадье вновь решает посвятить всего себя профессии. Как ни сентиментально, фильм дает мощное подтверждение идеалистической миссии преподавания в городе. С одной стороны, Дадье – типичный учитель-герой. Он утверждает, что хочет «сформировать молодые умы», «вылепить им судьбу», он изо всех сил старается чего-то добиться; однако его преданность делу не воспринимается как самодовольство, а трудовая жизнь учителей ни в коем случае не приукрашивается. Все это подразумевает, что фильм построен с точки зрения Дадье. Некоторые его ученики транслируют молчаливые угрозы, как Джонни Стрэблер в исполнении Брандо, особенно главный злодей – Арти Уэст (в исполнении Вика Морроу). В одном случае Уэст оправдывается тем, что у него нет надежды на будущее, но, как и его соучастники, он в итоге предстает трусом. «Ты не такой уж крутой, когда тебя не поддерживает банда», – говорит ему Дадье. В финальной стычке в классе его сторонник Белази получает тычок в грудь древком американского флага, после чего их обоих уводят вниз по лестнице для наказания, которого они явно заслуживают.
Однако, за исключением Грегори Миллера (его играет Сидни Пуатье), мы очень мало знаем о мотивациях учеников. Дискуссия о причинах преступности и возможных методах ее предотвращения вложена в уста взрослых персонажей. Профессор Дадье предлагает mea culpa[13]: «Мы в университете виноваты – мы не подготовили учителей к обучению детей этого поколения…» Позже офицер полиции дает более развернутый комментарий.
В свое время у меня было много проблемных детей по обе стороны баррикад. Им было по пять или шесть лет во время последней войны. Отец в армии, мать на оборонном заводе. Ни дома, ни церкви, некуда пойти. Они собирались в уличные банды… Может быть, сегодняшние дети такие же, как и все остальные: запутавшиеся, подозрительные, напуганные. Я не могу знать точно, но скажу вот что: лидеры банд заняли место родителей, и если вы их не остановите…
Полицейского прерывают, прежде чем он успевает договорить, но на место родителей, очевидно, должны встать преданные своему делу учителя. Проблема не столько в бедности семей, сколько в их несостоятельности.
Отказываясь от классовых объяснений поведения молодежи (такие вещи случаются по «обе стороны баррикад»), фильм «Школьные джунгли» поднимает расовый вопрос. Один из первых шагов Дадье в попытке взять контроль над классом – обращение за поддержкой к Грегори Миллеру. Если Арти Уэст – «плохой преступник», который в итоге оказывается неисправимым, то Миллер – «хороший преступник», которого можно спасти. Дадье говорит ему, что черный цвет кожи не служит оправданием неуспеваемости в школе, и в конце фильма Миллер соглашается остаться на второй год. Однако у Дадье возникают проблемы, когда он прибегает к расовым оскорблениям, пытаясь противостоять предрассудкам и оскорблениям, которые он видит в своем классе, и получает нагоняй от директора школы. Хотя в этом случае он не виноват, позже Дадье вступает в конфронтацию с Миллером и необдуманно называет его «черным», после чего его охватывает раскаяние. Особенно поражает сцена, где он наблюдает за Миллером и его чернокожими друзьями, которые исполняют духовную песню «Go Down Moses» в рамках подготовки к школьному рождественскому концерту. Важно отметить, что Миллер призывает их не синкопировать (или «превращать в джаз») мелодию, подразумевая необходимость «респектабельной» подачи афроамериканской культуры. Во всех этих смыслах отношение к расовым вопросам в фильме определенно либеральное, хотя его нужно воспринимать с учетом своего времени: решение по делу «Брауна против Совета по образованию», положившее конец расовой сегрегации в школах США, было принято за год до выхода фильма и все еще вызывало массовое сопротивление во многих южных штатах.
Как и «Дикарь», «Школьные джунгли» был весьма спорным фильмом и подвергался тщательному контролю со стороны Администрации производственного кодекса. Хотя сцены насилия (особенно избиение Дадье и его коллеги), возможно, были слишком откровенными для того времени, основное беспокойство вызывало то, что молодые зрители могли подражать героям-правонарушителям, особенно Арти Уэсту. В то время как Брандо был явно старше (так и задумывалось), Арти и его банда оставались еще подростками (хотя на самом деле на момент выхода фильма Морроу было двадцать шесть лет). Директор Администрации, Джеффри Шерлок, также беспокоился, что фильм может создать негативный образ американских школ у международной аудитории, хотя в итоге прямая цензура практически не применялась. Тем не менее Шерлок получил больше претензий за допуск этого фильма к показу, чем за любой другой, который он одобрил в течение первых пяти лет работы на посту директора. Наряду с «Дикарем», этот фильм цитировался в материалах, представленных в Сенатский комитет Кефовера, как доказательство вредного влияния кино, хотя, судя по всему, сам Кефовер не был в этом убежден. Такое беспокойство кажется особенно странным, учитывая взрослую направленность и перспективу фильма: оно говорит гораздо больше о мотивах тех, кто участвовал в дебатах, чем о самом фильме [12].