– Папа, ты тоже был прав, когда сказал, что я связала свою судьбу с таким добрым, а главное, спокойным человеком, который может спокойно швырнуть меня на кровать и овладеть мною без моего согласия. Его не остановят мои слезы, крик и просьбы сжалиться, – с улыбкой сказала Диана посеревшему от злости Алэсдэйру. – Джулиан, я пью за тебя и очень надеюсь, что мои пожелания сбудутся. А желаю я, чтобы тебя однажды жестоко отымели без твоего согласия. Буквально или фигурально, без разницы. Я хочу, чтобы ты кричал, плакал и молил о пощаде. С днем рождения, дорогой. Гори в аду! – Диана опустошила бокал с шампанским, что держала все это время, а затем швырнула его на пол, заставив вздрогнуть обескураженных гостей.
Алэсдэйр и Джулиан практически одновременно повскакивали с мест, Роберт пытался успокоить встревоженную жену, которую слова Дианы и позор, последовавший за ними, довели до острого спазма в области сердца, Аннемари с горя выпила залпом четыре бокала и уже тянулась за пятым. Диана в это время покинула помещение. Она уже дошла до парадной двери, когда услышала голос Джулиана:
– Стой.
Диана остановилась, повернулась лицом к Джулиану. Тот подошел к ней и, не сказав ни слова, влепил ей пощечину. Диана вскрикнула, осторожно коснулась холодными пальцами пульсирующей жгучей болью щеки, а затем посмотрела в сторону и увидела, что к ним приближаются ее родители.
– Джулиан, ну что же ты? Надо было отвести меня в какую-нибудь комнату и там наказать, чтоб никто не увидел. Как же теперь быть? – улыбнулась она искаженной от неутихающей боли улыбкой.
Джулиан молча пошел в сторону зала, где его ждали гости, наверняка бурно обсуждавшие произошедшее.
– Ну что, отец, ты наконец увидел его настоящего. Что скажешь?
Во взгляде отца было еще больше ненависти и силы, чем в ударе, коим «наградил» ее Джулиан.
– Скажу, что я на его месте поступил бы так же.
– …Что?
Алэсдэйр направился к выходу. Диана отошла к стене, прислонилась к ней спиной, чувствуя, как силы разом покинули ее. Она надеялась, что отец, увидев, как Джулиан на самом деле обращается с ней, одумается и встанет на ее защиту. Но случилось то, что она никак не могла ожидать, и теперь ей страшно было подумать о том, каковы будут последствия ее поступка.
– Гореть в аду будешь ты, Диана. Алэсдэйр тебе это обеспечит. Я ведь предупреждала тебя… – сказала мать, с жалостью глядя на дочь.
– Барбара, как все аппетитно выглядит. А какой запах! Ммм… – сказала Элеттра, закрывая глаза от удовольствия, что принес ей аромат наивкуснейшего ужина, приготовленный домработницей.
– Благодарю вас, мисс Кинг.
– Только боюсь, что я одна все это не съем. Ты слишком увлеклась, – улыбнулась Элеттра Барбаре улыбкой полной любви, той самой любви, которую она могла бы подарить своей матери, покинувшей ее так рано.
– Я готовила и на вашего отца тоже. Вы же знаете, какой у него зверский аппетит.
– Как?.. Отец разве сегодня возвращается? – спросила Элеттра, мгновенно помрачнев.
– Да. Мистер Кинг позвонил и сказал, что приедет к шести.
Элеттра приезжала домой на выходные лишь тогда, когда Бронсон уезжал на долгое время ввиду своей серьезной работы. Он пропадал на недели, месяцы, доблестно выполняя свой долг перед страной. Бывало, что Бронсон неожиданно возвращался, но тогда Элеттра просто старалась лишний раз не попадаться ему на глаза, благо масштабы их дома позволяли ей это. В этот раз она решила вовсе не выходить из комнаты до самого утра и покинуть дом с первыми лучами солнца, пока отец еще спит.
До шести часов Элеттра ходила взад-вперед по комнате, не зная, куда себя деть. Тревожные мысли разрывали ее голову на части, а жуткое предчувствие стискивало сердце. Элеттра вздрогнула, когда услышала, как заскрипел гравий под колесами подъехавшего к дому автомобиля. Прошел еще час, который Элеттра провела, дрожа и страдая от необъяснимого страха. Страх этот можно было сравнить с тем ужасом, который испытывает человек, летящий в глубокую, черную пропасть.
– Мисс Кинг, ваш отец приехал, – сказала Барбара, беззвучно войдя в комнату Элеттры.
– Я знаю.
– Он спрашивает, почему вы не спускаетесь к нему.
– …Я думала, что он захочет вначале отдохнуть с дороги.
– Элеттра, лучше спустись.
Эл знала, что Барбара обращалась к ней по имени только в самых крайних случаях. Ей ничего другого не оставалось, как сдаться.
Бронсон сидел в гостиной, у камина. Лишь мерцание огня разбавляло мрак просторного, неуютного помещения.
– Папа… с возвращением, – с дрожью в голосе сказала Элеттра.
– Знаешь, почему я вернулся сегодня? – последовал вопрос от Бронсона. – Мне пришлось быстро закончить свои дела, даже отложить некоторые, чтобы приехать в Глэнстоун и застать тебя дома.
– …Тебе позвонила миссис Маркс? – тихо спросила Элеттра.
– Да. Повонила и «обрадовала» меня твоими «успехами», – спокойно ответил Бронсон, вставая с кресла. – В чем дело, Элеттра?
– Я слетела с рейтинга не из-за того, что забросила учебу.
– А из-за чего же?
– Моя одноклассница… Она меня подставила… Она пустила слух, обвинила меня в том, в чем я не виновата и… Теперь против меня настроена вся школа, – запинаясь, ответила Эл.
– Как зовут эту одноклассницу? – поинтересовался Бронсон, добродушно улыбнувшись.
– …Брандт. Диана Брандт.
– Та самая Диана, которая выиграла всевозможные скачки?
– Да. – Эл опустила глаза в пол, и только тогда поняла, насколько она смешно смотрится со стороны, ябедничая на Диану, хоть та и заслуживала этого.
– Да уж, не думал, что моя дочь такая жалкая и завистливая, – в голосе Бронсона не было злости, в нем отчетливо слышались разочарование и какая-то странная усталость.
Бронсон подошел к дочери, схватил ее за запястье, сдавил его так сильно, что ее кисть мгновенно побледнела, лишившись притока крови.
– Если б тебя сейчас видела твоя мать, – сказал он с сожалением.
Элеттра согнулась пополам от лютой боли и сказала:
– Папа, я все исправлю… Я все исправлю!!!
Какая-то неведомая сила отшвырнула ее в сторону. Элеттра ничего не поняла, то ли это ей каким-то чудом удалось вырваться, то ли отец сам отпустил ее. Элеттра упала на пол и вскрикнула от новой дозы боли, что пронзила ее ладонь. Оказывается, огромная заноза от старого паркета глубоко вонзилась в ее руку. Элеттра тут же вытащила ее, и из раны стала сочиться кровь. Бронсон, увидев окровавленную ладошку дочери, оцепенел на мгновение, а затем рухнул на колени.
– Прости… – Он взял ее поврежденную руку, теперь уже нежно. – Сильно больно?
– Нет, – ответила Элеттра, взглянув с опаской на отца. Взгляд его был полон ужаса и сострадания.
– Прости меня, доченька. – Бронсон поцеловал ее ручку прямо в эпицентр боли, испачкав губы кровью.
– Папа, мне не больно, правда.
А Бронсон все еще держал ее руку у своего лица, медленно вдыхая и выдыхая аромат ее кожи.
– Я уже и забыл, как ты вкусно пахнешь. Этот запах сводит меня с ума.
Элеттру затрясло еще сильнее, стоило ей услышать изменившийся голос отца – он стал тошнотворно-ласковым, – заметить его исступленный взгляд и почувствовать ту омерзительную мягкость в его поведении, что появлялась всякий раз, когда в его сознании начинали происходить страшные вещи, внезапно, как по щелчку, извращая все его содержимое.
– Ты стала еще прекраснее с тех пор, – прошептал Бронсон, нежно водя второй рукой по ноге дочери.
– Можно я пойду к себе? – спросила Элеттра, одеревенев от страха.
– Нельзя, – ласково сказал Бронсон. – Любимая моя, ну посмотри, что ты со мной делаешь. Я практически ползаю перед тобой на коленях. Я готов простить тебе все что угодно. Я… не прикасался к тебе столько лет, девочка моя. Как же я страдал! – И в этот момент Бронсон всплакнул. – Ты долго обижалась на меня из-за того, что я с тобой сделал. Ну ты пойми, я не могу по-другому показать тебе свою любовь. Я только так хочу это делать.
– Папа… – сказала Элеттра, когда губы Бронсона коснулись ее шеи. – Отец, я закричу!
– Кричи! Кричи, пожалуйста! Я хочу, чтобы ты громко кричала…
И Элеттра кричала. Кричала и сражалась с отцом изо всех сил, но ничего не вышло, и никто не пришел к ней на помощь. В те страшные минуты своей жизни Элеттре казалось, что они с отцом единственные люди на всей этой гигантской планете. Ей оставалось лишь кричать и терпеть. Кричать и терпеть.
Это длилось практически всю ночь. Бронсон прерывался, чтоб отдохнуть, затем приступал снова. Засыпал, но, когда Элеттра пыталась выскользнуть из его объятий, вновь просыпался и продолжал с еще большим рвением удовлетворять свое ненасытное желание.
Не было и дня, чтобы Бронсон не мечтал о такой ночи. Он боялся сорваться и в то же время страстно желал этого. Он засыпал с мыслями о своей дочери и просыпался с ними. Кинг ненавидел ее за то, что она была его главной потребностью, повелевавшей им. Он проклинал ее и себя за то, что они связаны одной кровью, и Бронсон показывал свой гнев – побочный эффект его уродливой любви, – при малейшей возможности, когда гнев его будет справедлив. Единственная такая возможность предоставлялась ему, когда Элеттра терпела неудачи в спорте или же в учебе. В тот роковой день, когда Голди Маркс позвонила мистеру Кингу и сообщила об успеваемости его дочери, намекнув на то, что Элеттра рискует попасть в списки на отчисление, Бронсон был очень счастлив, когда понял, что у него появился шанс выплеснуть свою ярость.
Но что-то пошло не так. Он не смог остановиться, побороть то самое аномальное желание, что лишает его рассудка, и… наконец-то свершилось то, о чем Бронсон так давно мечтал. Он знал, что ему будет неловко несколько дней после этого, знал, что Элеттра возненавидит его еще больше и вновь пожалуется Аделайн или же еще кому-нибудь расскажет о том, что произошло. Бронсон не боялся, что дочь раскроет его тайну, он был уверен, что легко сможет выкрутиться. Он не хотел, чтобы Элеттра вновь почувствовала к нему отвращение, и лишь это его останавливало все эти долгие годы, после первого раза, когда он не сдержался.