— Я ждал этого часа всю мою жизнь. Нарва снова русский город, как то и должно быть. Здесь нужен мой труд. Я отстрою дом и попытаюсь восстановить лабораторию. Мой труд нужен молодой России. И то, что я вижу здесь моего любимого ученика, есть доброе предзнаменование и лучшая мне награда. Прасковья и Никифор уже подросли, Никита Алексеевич отпустил меня в мой родной город. Неизвестные грабители отобрали у меня здесь деньги и паспорт, и ты, Вася, выручил меня из беды. Но со мной мои книги и мои инструменты и приборы. Я остаюсь здесь. В грозу я приехал во Псков, в грозу я и возвращаюсь в Нарву. А сердце мое остается с тобой, Василий Татищев!
Глава 4От Нарвы до Полтавы
Драгунский полк Асафьева, сопровождавший обоз с нашими ранеными, в августе 1704 года пришел во Псков. Иван и Василий Татищевы нашли отцовский дом запертым и послали нарочного в Боредки уведомить отца своего об их прибытии. Сами оставались в полку, квартировавшем при войсковых складах в Завеличье. Отец Иикита Алексеевич приехал на третий день с меньшим сыном и дочкой. Приехала, одолевши хворь, и старая няня Акулина Евграфовна, с плачем обнявшая взрослых своих питомцев.
Царев указ вновь призывал к службе стольника и воеводу Никиту Татищева. Псковскому воеводе повелевалось употребить Никиту Алексеевича к строительству аптеки в городе для войска, а для народа — городских бань, «тако же и в Новгороде, ибо для народа баня суть главное лекарство». Бани же оные после того надлежало отдать в оброк; тут же прилагался собственноручно государем писанный устав о банном сборе из 13 статей: с бань во Пскове и Новгороде брать оброк с бояр, окольничих, думных людей и гостей по три рубля; со стольников и со всяких служилых, с помещиков и вотчинников, с церковных причетников и прочих — по одному рублю; с крестьян, казаков и стрельцов по 15 копеек в год. «Понеже государю и государству люди зело нужны, отменить наказание смертью», — говорилось в другом указе.
Никита Алексеевич приступил к новой должности, известив о том жену свою Веру, жившую барыней в Боредках. Василий же Татищев с благоволения Шереметева, дозволения полкового командира и с согласия губернатора нарвского Александра Даниловича Меншикова отправился на трофейной шведской шняве водным путем обратно в Нарву, дабы там с учителем своим, нарвским жителем Орндорфом библиотеку и лабораторию в порядок привесть и тем развитию наук споспешествовать, особливо же собрать материалы по географии, понеже государь Петр Алексеевич до конца года сего имеет намерение предозначить будущие границы России. В полк же ему, драгуну Татищеву, воротиться к зиме непременно.
И вновь счастлив был Василий обнять учителя и уйти с головою в столь любезную его сердцу работу. Гвардейцы, стоявшие в Нарве, расчистили место и возводили здание лаборатории, некогда украшавшее Нарву. Оно поднялось на прежнем фундаменте уже к середине октября, и солдаты стаскивали туда найденные в подвалах и на чердаках домов старинные книги, рукописи, подзорные трубки, компасы и всякую рухлядь, имевшую, по их мнению, сколько-нибудь «ученый вид». В полдень сестра учителя Марта приносила запыленным и счастливым обладателям сокровищ книжных кислое молоко в кувшине и каравай свежевыпеченного хлеба. Наскоро перекусив, вновь углублялись в работу.
Василий стирает пороховую гарь с темных, золотом тисненных плотных свитков. Читает: «Оливский и Роскилльский договоры между Швецией и Россией 1660 года». Это те самые кабальные для его родины договоры, что дали Швеции максимум территориальных приобретений. Старая гравюра изображает шведского короля Густава Второго Адольфа из династии Ваза, прозванного Великим. Текст, который Василий переписывает по-русски, повествует о дальновидном деятеле, который, воцарясь на шведском престоле, превратил страну свою в великую державу. Вася вспоминает облетевшие армию слова Петра: «Господа шведы — наши учители» — и углубляется в историю основанного Густавом Вторым города Гетеборга. Великий король очень заботился о закладке порта на западном побережье страны своей, тут он мыслил иметь форпост Швеции в ее заморской торговле, которая бы способствовала развитию промышленности. «Сами-то понимали верно, а вот соседей зачем обокрали?» — оторвавшись на миг от чтения, думает Василий, и ему вдруг становится ясной вся мудрость нынешних деяний царя Петра, заложившего в самом пылу войны в невской дельте город Санкт-Петербург.
Вот шведский король в 1619 году осматривает дельту реки Гета-Эльв. Он выбирает южный берег и строит гавань и укрепления с бастионами. Король проникается идеями голландского градостроительства, и опытные специалисты, приглашенные в страну, составили первый план города. Шведы не пренебрегали иностранными специалистами, в состав совета города вошли четыре шведа, три голландца, три немца и два шотландца. И вот с гравюры смотрит прекрасный город — крупнейший порт северных стран, защищенный надежными укреплениями. Подобно Петербургу, и Гетеборг окружали болота, нездоровый воздух вызывал периодические эпидемии, уносившие многие жизни. Василий выписывает те меры, которые принимались шведами для оздоровления климата. В Гетеборг везли для экспорта из горнопромышленных районов Вермланда железо со всех заводов. Вскоре новый город именуют шведским Лондоном и скандинавским Ливерпулем. Юный исследователь в военном мундире русского драгуна рассматривает план города Гетеборга, составленный в 1644 году. Вскоре этот план увидит царь Петр и учтет его особенности при строительстве русского города-порта, не ведая покуда, чьей рукою вычерчен на сером картоне тонкий рисунок. Типичные для Голландии каналы и геометрически строгие улицы. Прямоугольная сетка каналов и улиц, окруженных укреплениями с бастионами и рвами. С севера на юг прорезали город каналы, их заполнили водою, и тут образовались гавани, а одетые в камень набережные стали оживленными улицами. Вася вчитывается в поблекшие шведские надписи и снова изумляется: он видит двухъярусное строение форта Корона, сложенное из грубоколотого камня, в плане — в виде неправильного многоугольника; вдоль длинных стен прорублено по три окна-бойницы, вдоль коротких — по одному. Форт увенчан короной. Форт охранял город Гетеборг и именовался Кронфорт. Вася берет листы и спешит по крутой лестнице наверх, к учителю.
Иоганн Орндорф разбирал сваленное в беспорядке на полу снаряжение лаборатории, сокрушенно качал головой, тут же выполнял несложный ремонт монокуляров и бинокуляров, укладывая их в чехлы (иные трубы были в полсажени длиною), стирал пыль с буссолей и картушек компасов, живописных полотен старых фламандских мастеров, заодно принесенных сюда же солдатами. Вася показывает учителю находки, делится своими мыслями:
— У шведов есть Кронфорт, а у нас есть Кроншлот и Кронштадт и еще форты строятся. Недавно Меншиков и Роман Брюс отогнали неприятеля от Петербурга. Десант шведский заставили вернуться на корабли артиллеристы Кронштадта. Полковник Толбухин на Котлине счел прибитых к берегу тел до тысячи. Будет жить город на Неве, так ведь, Яган Васильевич?
— Будет вечно, Вася, у меня в этом нет никаких сомнений. И замечательно, что, как верно ты приметил, государь наш учится и не стесняется учиться. Но я, как философы Эллады, наблюдая войны, мечтаю о мире. Мальчишка король шведский, конечно, сразу не образумится, хотя самым мудрым королевским делом было бы признание безусловного права России на свои прибалтийские земли. Воин он талантливый, армия обучена лучшим образом — вот и будет гоняться за призраком славы. Но царь Петр мыслит выше и видит дальше — за всю Россию, за весь мир. И знаешь, Вася, мне думается, что войны уйдут с планеты нашей, Швеция никогда не станет более воевать, подружится с нами, а города Гетеборг и Петербург, в судьбах коих нашел ты много общего, как знать, может быть станут в будущем городами-друзьями, городами-братьями. Однако к делу. Ты не разучился еще составлять ландкарты, как мы то делали в Подмосковье?
— Я всегда старался помнить все, чему научился от тебя, Яган Васильевич.
— Вот эти старинные ландкарты прибалтийских земель изданы в Стокгольме. Нам предстоит означить на них новые границы Швеции и России, нанести новые города, проложить морские пути для торговых судов…
Эта осень в Нарве навсегда осталась в памяти Василия Татищева. Работа рядом с учителем, мудрый сонет, новые открытия. Они составляли карты по географии и ремонтировали сложные оптические и механические приборы, изучали горнорудное дело по шведским и немецким книгам и раскрывали пыльные исторические фолианты, читали стихи Саади Ширази, Алишера Навои и Публия Овидия Назона. Василий досконально изучил труды шведского архитектора и военного инженера Эрика Дальберга, зодчих отца и сына Никодемуса Тессина-старшего и Тессина-младшего. Его увлекли расчеты каналов Гетеборга и его фонтанов, использующих ключи с холмов Рамбергета. Вместе с учителем они проводят метеорологические исследования климата Нарвы и сравнивают результаты с данными Стокгольма, Лондона и Парижа, изучают соленый туман в Нарве, конденсат которого оседает в виде крошечных капель воды на ветвях деревьев. Среди множества книг сыскались труды на латыни двух великих современников — немца Готфрида Вильгельма Лейбница и англичанина Исаака Ньютона. С помощью учителя Василий постигает книгу Ньютона, изданную в 1687 году, «Математические начала натуральной философии», углубляется в основы дифференциального и интегрального исчисления. Они ставят опыты Ньютона в своей лаборатории: разлагают луч света с помощью четырехгранной стеклянной призмы, конструируют зеркальные телескопы. Когда солдаты заканчивают строительство башни над лабораторией, назначенной для астрономических наблюдений, Татищев с учителем с помощью тех же русских солдат устанавливают в башне телескопические трубы длиною в две и три сажени. Специальные зубчатые колеса поворачивали подставку тяжелых телескопов, позволяли наводить их в любую точку небосвода.
Еще подымался запах гари с неотстроенных после штурма улиц Нарвы, а два наблюдателя, используя безоблачную ночь, часами следили за «огненным змием», который уходил уже от Земли и виден был отчетливо лишь в телескоп: яркая сфера и за нею бледный, полупрозрачный конус-хвост. Между тем Нарва быстро поднималась из руин. Здесь, и только здесь хотел отныне принимать иноземных сановников царь Петр. Здесь была дана прощальная аудиенция турецкому послу: претензии султана по поводу строительства русскими крепостей окрест Азова царь отверг в грамоте, переданной послу, произнеся с гордостью: государь на своей земле волен, как султан на своей, о чем азовскому губернатору Толстому даны повеления. В Нарву же приехал и курфюрст Саксонии Фридрих Август, бывший с 1698 года также польским королем Августом Вторым. Карл XII громил войска Августа в Польше, заставил избрать польским королем Станислава Лещинского, и это вынудило Августа просить помощи у русского царя. Тотчас двинулись в Польшу 12 тысяч русского войска из двух соединений — одним командовал Аникита Иванович Репнин, другим — Борис Петрович Шереметев, русская кавалерия была отдана под начало Меншикова.