черу бросили якоря возле большого зеленого острова. В протоку завели сети, которые пришли полнешеньки речной рыбы. После ужина команда уснула кто где, только перекликались дозорные на судах, и Василий Татищев, подбрасывая в костер сухие ветки, в неверном свете наносил на карту топографический маршрут от Бобрика до Днепра. По расчету его выходило, что длина Припяти не менее 800 верст, стремление воды составило 15 верст в час, до Днепра было отсюда 300 верст и еще около 80 верст от места впадения Припяти в Днепр до Киева. Ежели учесть, что стремление воды в нижнем течении Припяти больше, а в Днепре и того более да еще присовокупить попутный ветер, то к вечеру следующего дня можно было достичь окрестностей Киева.
Ранним утром двинулись далее. В нижнем своем течении Припять сделалась много шире, к берегам просвечивали сквозь воду белые пески. Более двух часов шли под парусами, но появились перекаты, и Татищев велел паруса убрать и ход убавить, дабы не сесть на мель. Возле деревни Мозырь простояли на якоре почти час, покуда лоцман ходил на шлюпке промерить русло реки. Васильев свел на берег и пустил пастись Кубика. Солнце еще было высоко, когда суда вошли в Днепр. Сверяясь с Брюсовым календарем и постоянно делая измерения, Татищев продолжал составлять карту и наносить на нее маршрут. «Днепр, — записывал он в тетрадь, — река, древле называна от грек и римлян Бористенес. Начало ея в Бельском уезде, близ вершин Волги и Двины, из великих болот и озер разными речками. От Смоленска она большим судам даже до порогов свободный проход имеет, котораго по исчислению более 1000 верст, а от верхняго порога до моря 350 и до Киева столько ж, от Смоленска же до вершин 250, а тако всего течения 1600 верст…»
Был еще один ночлег в 80 верстах выше Киева, на берегу бескрайнего Днепра при ярком свете молодого месяца. Василий почти во всю ночь не сомкнул глаз, лежа на стогу сена, глядя на месяц и на августовские звезды. Невидимая речная вода, звеня, омывала плесы, всхрапывал внизу Кубик, кося умными глазами в сторону забравшегося поближе к звездам хозяина, и в них, этих глазах, тоже отражались звезды. Вспоминались Боредки на Псковщине, добрая старая няня с ее сказками, детство и дальние поездки с отцом, в которых креп ум и мужала младенческая душа. А когда под утро сомкнул наконец глаза, привиделись летящие по полю с громом и грохотом горячие ядра, засвистели в ушах пули, и покрытое пороховой гарью склонилось над ним лицо царя Петра с горящими отвагой глазами, и Василий увидел, что шляпа царя прострелена пулею на вершок ото лба…
Васильев тряс осторожно за плечо: «Подымайтесь, Василь Никитич, в путь пора». В самом деле, солнце уже сияло над приреченским холмом, и гремели цепи подымаемых якорей. Через два часа увидели, идя под всеми парусами, золотые купола Киево-Печерской лавры и стали под горою. Татищев велел Васильеву принять команду, сам верхом на Кубике отправился на Подол, где была полковая изба. Поведал с точностью командиру обо всем, что сделал, тот приказал на стругах выставить дозорных, а Татищеву со всей новоизбранной командой идти на город Коростень, где посадить новиков на-конь и обучение продолжать артикулам и строю, понеже Турцию шведский король на Россию натравить желает. Визирь же турецкий Али-паша, с коим Петр Андреевич Толстой мирный договор в прошлую осень возобновил, свергнут, и государь повелел драгунскому полку их быть к концу сентября в Азове для укрепления оного.
И поутру — снова в поход. 300 солдат в пешем строю вел поручик Василий Татищев по древней киевской земле. На плечах — завесные фузеи, на поясе — драгунские сабли. Сержанты, каптенармусы и фурьеры — с алебардами. В двое суток отшагали больше ста верст и вошли в Коростень, город Киевской губернии, в прошлом главный град древлян. Здесь Игорь-князь великий Киевский, происходивший от Рюрика, гулял со своими дружинами, целовал, уходя в поход на печенегов, красавицу жену, псковитянку Ольгу. И как ни торопился Василий Никитич Татищев исполнить приказ, а остановил свою команду возле валов, рвов и городищ летописного Искоростеня на берегу реки Уж. И сняв треуголку, долго стоял в виду солдат своих у могилы Игоревой — высокого холма, где пал убитый древлянами князь и был погребен Ольгою. Отсюда понеслись пущенные по велению ее огненные голуби в дома древлян, и вспыхнул высоким пламенем Искоростень. 946 год, чуть ли не восемь веков назад. Далекое величие земли Русской, живое величие времени нынешнего — все полнило ум и душу молодого поручика драгунского полка.
…20 сентября 1710 года драгунский полк, получивший имя Азовского, выступил в полном составе из Киева в Азов.