зыке: парень из Рима, мимо него не пройти. Это про Муссолини, замечаю я. Узнала об этом случайно — моего брата возмутила эта песня, которую часто пела Лива Вил. Кто это? — спрашивает молодой человек, в ответ признаюсь, что не знаю. Мне лишь известно, что это итальянец, похожий на Гитлера, и сочинять датские песни в его честь не стоит. Ваша подруга танцует с моим товарищем, говорит он. Его зовут Эгон. А меня — Аксель. А вас как зовут? Тове, отвечаю я. Аксель хорошо танцует, и он никоим образом не наглеет во время танцев, в отличие от многих. У вас хорошо получается, хвалит он, лучше, чем у большинства девушек. Я рассказываю ему, что никогда не училась танцевать, и он отвечает, что это неважно. Я чувствую ритм. Очень редко кто-нибудь из юношей ронял хоть слово во время танца, и Аксель мне тоже нравится, пусть я еще его толком не разглядела. Мы проносимся мимо Нины и Эгона, я улыбаюсь ей, а юноши обмениваются приветствиями. Когда музыка прекращается, Аксель спрашивает, можно ли подсесть к нам за столик, и я соглашаюсь. Красивые глаза Нины сияют от радости, когда мы возвращаемся на свое место. Ей интересно, нахожу ли я Эгона привлекательным — да, нахожу. Он столяр, рассказывает она, и живет с родителями в частном доме на Амагере, а напротив — Аксель со своими. Тоже в частном доме. Юноши подсаживаются к нам, и я рассматриваю Акселя поближе. У него круглое дружелюбное лицо, и всё в нем напоминает о том, что когда-то он был ребенком. Светлые кудрявые волосы на лбу немного намокли, выражение голубых глаз доверчивое, и на подбородке глубокая ямочка, которая исчезает во время смеха. От него слегка пахнет молоком. Эгон ниже его, брюнет и выглядит старше. Нина любопытствует, сколько комнат у них в доме, и по ней видно, что она уже грезит о двух мальчиках из богатых семей, которые поднимут бедных девушек в свой беззаботный мир. Может быть, она даже решила бросить своего лесничего. Мне кажется, что он серьезный и тяжелый человек и Нина чересчур романтично рисует себе жизнь в деревне, которую он ей обеспечит. Ради забавы она называет его Космачом, но другим это не позволено. С ним она проводит каждые выходные, но мне с ним знакомиться запрещает. И ему тоже запрещает: вдруг он подумает, что я — дурная компания, точно так же, как моя мама считает Нину дурной компанией для меня. А кем вы работаете? — спрашивает она у Акселя, пока мы пьем заказанное нами пиво. Коллектором, отвечает он и приятно ей улыбается. Значения слова я не знаю, но Нина выглядит разочарованной. Ах, произносит она. Вы ходите со счетами и всё такое прочее? Езжу, поправляет он с заметным достоинством. Я езжу на машине. Ее лицо немного проясняется, и неожиданно она предлагает нам всем перейти на «ты». Мы пьем за это, и я бы предпочла сладкую газированную воду. Пиво мне не нравится. Уже одиннадцатый час — я неловко признаюсь, что мне надо уходить. Аксель галантно подскакивает и застегивает пиджак, очень широкий в плечах. Он высок, а колени у него сильно вывернуты внутрь. Он слегка поддерживает меня под руку, пока мы идем по заведению, и помогает в гардеробе надеть пальто. Мы бредем по прохладным улицам, где городское освещение затмевает свет звезд. Юноша рассказывает мне, что он приемный ребенок и его родители уже старенькие, но милые. К моему удивлению, он предлагает познакомиться с ними. Я соглашаюсь. Мне очень хочется найти постоянную девушку, произносит он по-детски наивно и прямолинейно. И старики очень ждут моей помолвки. Как и принято, мы целуемся в подъезде дома, но я замечаю, что он при этом не испытывает ничего особенного, даже когда я нежно прижимаюсь к нему. Он говорит: вчетвером мы отлично проведем время. Да, соглашаюсь я и обещаю в следующее воскресенье прийти в гости. Он с любопытством интересуется, девственница ли я, в чем ему и признаюсь. Он крепко хватает мою руку и трясет. Это я уважаю, тепло отвечает он. Разочарованная и сбитая с толку, я ложусь спать. Я задумываюсь, можно ли помолвиться с коллектором. Предполагаю, что это просто более красивое название для курьера на велосипеде — за тем исключением, что разъезжает он на машине.
13
Мы с Акселем официально помолвились через четырнадцать дней знакомства, в течение которых обращались друг с другом целомудренно, словно брат и сестра. Нина поведала Эгону, что я лягу в постель с Акселем, только получив кольцо, а тот передал всё Акселю, который преподнес это как собственную спонтанную идею. Итак, я помолвлена — мама в восторге. Она считает, что Аксель выглядит стабильным; как по внешнему виду жены Эдвина она определяет, что девушка не умеет готовить, так и по облику Акселя — что он не пьет. С моей мамой он ведет себя очень галантно, и она заявляет отцу, который ей не противоречит, что сразу видно: юноша хорошо образован. После нескольких вечеров с Акселем отец говорит: он никогда не учился ничему, кроме вождения автомобиля. А что, произносит мама раздраженно, этого недостаточно? Может быть, ты умеешь водить? Аксель обещал маме как-нибудь покататься, но я не придаю этому особого значения. Однажды, когда я ни о чем не подозревая сижу в офисе, с улицы вдруг доносится громкий сигнал, и фрекен Лёнгрен пялится в окно. Кто это такие вообще, произносит удивленно, машут в эту сторону. Вы их знаете? Покраснев от стыда, я отрицаю, потому что Аксель и мама размахивают руками как безумные и высовываются в окно под длинные и ритмичные сигналы клаксона. Должно быть, к кому-то сверху, произношу я с болью в голосе. Какая наглость, говорит фрекен Лёнгрен и плотно задергивает шторы. Дома я со злостью требую избавить меня от этого глупого махания, и мама отвечает, что она и Аксель отлично провели день. Они заезжали в кондитерскую, и он угощал. Глаза у мамы сияют, словно это она помолвлена. Родители Акселя — невысокие, старенькие и чрезвычайно милые. Они живут в бунгало в Каструпе. Отец работает мастером-бригадиром на фабрике, и это заметно по благосостоянию дома. Комната Акселя внизу — на цокольном этаже. У него есть радио, граммофон и больше трех сотен пластинок, которые, словно книги, выстроены в длинный ряд на полке. Соседняя комната отведена под бильярдную, где мы играем, дождавшись Нину и Эгона. Родители Акселя называют его Ассемэн[17] и обращаются как с маленьким. Как и со мной, с ними он очень ласков. В нем есть какая-то теплота, которая наполняет чувством защищенности и спокойствием. Однажды Нина сообщает о небольшой вечеринке у Акселя. Мы будем пить домашнее вино отца — его родители позволили. Будем танцевать и играть в бильярд, и после этого я доставлю Акселю большую радость и лягу с ним в постель. Если выпить, говорит Нина подбадривающе, то совсем не больно. Эгон тоже считает, что время пришло, рассказывает Нина, — со мной и Акселем словно никто не считается. Мы ни разу не заговаривали об этом, и он до сих пор уважает меня до неприличия. На вечеринку мы отправляемся вместе с Ниной, Аксель показывает себя заботливым хозяином. Он открывает бутылки, ставит пластинки, и от вина становится весело: у него совсем не такой отвратительный вкус, как у пива. В перерывах между танцами Эгон целует Нину. Она смеется: если бы только Космач видел. Она посвятила в свою тайну Эгона, и они вместе издеваются над Космачом: представляют, как тот сидит на пороге дома и набивает вечернюю трубку, любуясь закатом солнца. Мы все вместе громко хохочем над этой красочной картиной. И тут появляется Нина, добавляет Эгон, воодушевленный своим успехом, с тремя сопливыми детьми, цепляющимися за ее платье, вытирает руки о фартук и произносит: папочка, время вечернего кофе. Аксель совсем меня не целует и с каждым часом выглядит всё серьезней. Мне почти больно за него, ведь он так похож на ребенка. Сама же я весела от вина и одержима мыслью, что скоро с этим будет покончено. Хуже, чем всем остальным, не будет. В какой-то момент за полночь Нина и Эгон проскальзывают в бильярдную и запирают за собой дверь. Что вы там делаете? — довольно неуместно кричит им вслед Аксель. Он неуверенно и испуганно смотрит на меня. Ну, говорит он, пока приготовлю постель. Он делает это неспешно, движения скрупулезные. Сними одежду, стыдливо произносит он, — по крайней мере, хоть что-нибудь. Это напоминает прием у врача. Может, сначала поговорим? — спрашиваю я. Давай, соглашается он, и мы садимся — каждый на свой стул. Он наливает бокалы до краев, и мы жадно их осушаем. Тебе бы стоило, произносит он заботливо, поставить пломбы на передние зубы. Да, отвечаю я с удивлением. В отличие от других процедур, прием у дантиста стоит денег. Я не могу себе это позволить, объясняю я. Аксель предлагает заплатить и, так как я не уверена, что могу согласиться, добавляет, что однажды ему всё равно придется меня содержать. Тогда я благодарю его и с удовольствием позволяю оплатить пломбы. Просто жаль, потому что в остальном ты такая красивая. Неожиданно из бильярдной доносится вой, и мы оба вздрагиваем. Это Эгон, замечает Аксель, он такой страстный. А ты тоже? — осторожно спрашиваю я, потому что очень хочу подготовиться к такому страстному реву. Нет, честно признается Аксель, не особенно пылкий. И я тоже, как мне кажется, в ответ признаюсь я. В его глазах мелькает надежда. Мы могли бы, произносит он с этой надеждой, отложить до другого раза? Тогда они примут нас за совсем ненормальных, говорю я и киваю в сторону бильярдной. Нет. Ну, мы можем выключить свет. Аксель гасит лампу. Я крепко сжимаю зубы и лежу, прислушиваясь к его теплым, дружелюбным, успокаивающим словам. Всё совсем не так плохо, и он не издает никаких звероподобных звуков. Затем он снова зажигает свет, и мы оба смеемся от огромного облегчения, что всё позади и что это не было чем-то особенным. Должен признаться, говорит он, у меня раньше никогда не было девственниц. В дверях появляются Нина и Эгон — с рдеющими щеками и сияющими глазами. Они переводят взгляд с кровати на нас, потом друг на друга, будто это исключительно их заслуга и это не обсуждается. Мы продолжаем танцевать, ведь если я с Акселем, мне можно поздно возвращаться домой. С ним мне можно всё, и если бы моя мама узнала о случившемся, это бы ее совсем не огорчило. Позже Нина интересуется, понравилось ли мне, и я, конечно, отвечаю: да. Она уверяет, что с каждым разом становится всё лучше и лучше, но я совсем и не думала, что эта процедура повторится. На самом деле я считаю это событие совершенно незначительным в своей жизни, даже приблизительно не настолько важным, как мимолетная встреча с Куртом и ее возможное развитие. Я всё равно делаю запись в дневнике (веду его с момента появления собственной комнаты): пока в бильярдной Нина отдавалась Эгону всем своим теплым, страстным телом, я чистым и невинным «да» отвечала на вопрос Акселя о своей девственности, и так далее. В дневнике сплошная романтика. Я храню его в родительской спальне в верхнем ящике комода, для которого сделала дополнительный ключ. Здесь же хранятся мои «настоящие» стихи, три термометра и пять или шесть презервативов. Последние предметы я украла в медицинской фирме, потому что в какой-то момент подумывала об открытии магазина медицинских принадлежностей. Но меня уволили до того, как я успела запасти достаточно. К моему большому облегчению, Аксель продолжает обращаться со мной в точности как прежде и никогда не упоминает о той неловкой интерлюдии. Я верю, что Аксель делает всё, что приказывает Эгон, как и я склонна выполнять всё, что прикажет Нина. С ней нае