[11] — кажется, его постоянное место пребывания, когда он не в конторе. Иногда он вызывает меня к себе и дает какие-то клочки бумаг, чтобы я набрала текст на машинке. Это письма, и они все начинаются со слов «дорогой брат» и подписаны «с братским приветом». Иногда речь идет об умершем брате, и, пока я расписываю все его прекрасные качества, особенно по отношению к другим братьям, меня охватывает меланхолия: кажется, что в этой семье есть какая-то редкая красивая связь. Но когда я однажды осмеливаюсь спросить фрекен Лёнгрен, сколько у Мастера братьев, она заливается громким смехом: это братья по ложе. Он состоит в Ордене святого Георгия[12]. Об этом она рассказывает его сыну — тот разворачивается ко мне вместе со стулом, чтобы потаращиться на такую остолопку. Каждый вечер пятницы я раздаю конверты с зарплатой в типографии. Это своеобразное испытание: работники бросают шуточки или дерзости в мою сторону, и я не сразу нахожусь что ответить. Я ведь не одна из них, как это было в прежней фирме. Это место, cчитает отец, — самая лучшая из моих работ, и нет никакого оправдания, чтобы уйти оттуда. Все состоят в профсоюзе, и я тоже. Взносы делает Мастер, и мне нужно идти на курсы стенографии, которые он же и оплатит. Не понимаю, зачем учиться на стенографистку, если писать разрешено только его братьям. Счетами и деловыми письмами занимается фрекен Лёнгрен. Создается впечатление, что она была против моего устройства на работу и теперь препятствует тому, чтобы я вообще чему-нибудь научилась. Сидеть и пялиться на нее с восьми утра до пяти вечера — труд непосильный и утомительный. Мне раньше никогда не встречались такие люди. Иногда она вежлива и интересуется, например, не хочу ли я угоститься яблоком. Подает его, но, как только оно начинает хрустеть у меня на зубах, хмурится и произносит: вы можете хотя бы раз съесть яблоко без такого шума? Стоит мне зачастить в туалет, как она спрашивает, не страдаю ли я от несварения желудка. Однажды она рассказывает о скорой конфирмации племянницы и спрашивает, не знаю ли я кого-нибудь, кто пишет песни для празднеств. Просто чтобы удивить ее, я отвечаю, что могу это сделать сама, и она бросает на меня недоверчивый взгляд. Они должны быть так же хороши, как и те, что можно прочитать в витрине газетного киоска. Обещаю — получится хорошо, и она нерешительно позволяет попробовать. Я пишу стихи на предложенную мелодию «Веселый мастер медных дел»; фрекен Лёнгрен впечатлена: и впрямь похожи на те, что заказывают за деньги. Она показывает их сыну Мастера и получает ответ: черт побери, кто бы мог такое подумать о фрекен Дитлевсен. Он разворачивается на стуле и с любопытством изучает меня своим коварным взглядом. Как обычно, ко мне он не обращается. Да, подтверждает фрекен Лёнгрен, это дар. Оба кажутся мне очень глупыми. Фрекен Лёнгрен даже не умеет нормально изъясняться по-датски. Так, она говорит «в любом при случае» и использует это дурацкое выражение весьма часто. Чтобы придать весомости словам, она то и дело вставляет «я утверждаю и не устану продолжать утверждать, что» и тому подобное. Но, естественно, своих утверждений она не повторяет. Таким бесполезным образом мне предстоит провести два года, и эта мысль почти невыносима. Практически всегда, когда я прихожу вечером домой, у нас сидит Ютте, и я устала от ее болтовни с мамой. Ютте — высокая и красивая блондинка, но сама считает, что никогда не выйдет замуж — уж очень быстро устает от мужчин. У нее было много ухажеров, и она всегда развлекает маму историями о последнем из них. Они много над этим смеются, и здесь я чувствую себя лишней. Отец громко храпит, уснуть я смогу, лишь когда он уйдет на работу, а Ютте — к себе. Не понимаю, почему я почти не могу выносить людей и как им нужно разговаривать, чтобы я с удовольствием их слушала. А разговаривать им нужно, как это делал херре Крог, и на улице мне постоянно кажется, что это он сворачивает за угол или переходит дорогу. Я бросаюсь вдогонку, но это всегда оказывается кто-то другой. На месте, где стоял его дом, собираются строить новый, и я всегда отворачиваюсь, когда по пути домой прохожу мимо. Я хорошо знаю, что могу найти его в телефонной книге, но гордость не позволяет. Я ничего для него не значила. Была лишь мимолетным развлечением, и, пожав плечами, он отвернулся от меня. Но я чахну от такого существования, и мне так или иначе нужно что-то придумать. На ум приходит рубрика в «Политикен» под названием «Театральные и музыкальные объявления». Вот что могло бы стать вечерним занятием, ведь теперь мне разрешено возвращаться домой в десять. Музыка — недоступная для меня территория, а вот актрисой я могла бы себя представить. В большой тайне от всех я отвечаю на объявление о том, что требуются актеры в любительский театр. Получаю письмо от театрального общества «Успех», расположившегося в ресторане на Амагере, и в условленный вечер меня приглашают на встречу. Я надеваю коричневый костюм, купленный по маминому настоянию вместо велосипеда, и на трамвае отправляюсь в ресторан. Я здороваюсь с тремя серьезными молодыми людьми и юной девушкой, которая, как и я, пришла сюда впервые. За столом руководитель рассказывает о планах поставить любительскую комедию под названием «Тетушка Агнес». Пьеса у него с собой, и, бросив на меня быстрый оценивающий взгляд, он решает, что тетушку Агнес играть мне. Это, объясняет он, комическая роль, для которой я подхожу идеально. Даме примерно семьдесят лет, но возраст легко подправить небольшим количеством грима. В постановке есть молодая пара, и мужчину будет играть он сам, а девушку — фрекен Карстенсен. Я любуюсь ею: она очень красивая. Волосы платинового оттенка, глаза темно-синие, а зубы белоснежные и безупречные. Я отлично понимаю, почему мне не досталась ее роль. Тем не менее я с трудом представляю свой успех в качестве смешной семидесятилетней старушки. Распределив роли, мы договариваемся встретиться, когда выучим текст, после чего пьем кофе и расходимся. До трамвая я иду вместе с фрекен Карстенсен. Она предлагает перейти на ты. Ее зовут Нина, и она живет в Нёрребро. Я спрашиваю, почему она отозвалась на объявление. Потому что я умирала от скуки, отвечает она. На ходу она покачивает бедрами, и в ее компании я уже чувствую себя счастливой. Нине восемнадцать, и, уверена, мы станем подругами.
9
Руководителя нашего театрального общества зовут Гаммельторв. Ему двадцать два года, у него есть жена и ребенок. Мы репетируем у них дома, и жена злится, потому что младенец просыпается от шума. Она, жалуется Гаммельторв, совсем ничего не смыслит в искусстве. А он смыслит. Когда он нас наставляет, то использует и голову, и руки-ноги, словно знаменитый дирижер. Бесится, ругается и слезно умоляет вкладывать в слова душу и полностью вживаться в роль. Тетушка Агнес — очень глупая и доверчивая, и молодая пара то и дело обводит ее вокруг пальца — в этом вся комичность, потому что сами по себе слова роли не смешны. Реплик немного, и они лаконичны. Кульминация наступает, когда пожилая дама входит в гостиную с чайным подносом в руках. При виде пары, слившейся на диванчике в тесных объятиях, она его роняет и, разведя руками, восклицает: боже, спаси и сохрани! От этих слов зал должен залиться смехом, считает Гаммельторв, и я произношу их, словно цитируя из книги. Еще раз! — кричит он, — еще раз! В конце концов мне удается вложить в реплику достаточно удивления, и он считает, что она подействует, когда на подносе будут настоящие чашки. Его жена отказывается их предоставить. Дома в гостиной я разыгрываю роль тетушки Агнес перед мамой, и та приходит в восторг. Может быть, говорит она, из тебя получится настоящая актриса. Жаль, петь не умеешь. Нина умеет, ей предстоит исполнить любовный дуэт вместе с Гаммельторвом, и, как мне кажется, у нее это прелестно получается. Постановка будет показана в кабаке «Стьернекроен» на Амагере, и Гаммельторв ожидает аншлага, потому что потом будут танцы. Мы с Ниной этому рады. Нина из Корсёра[13], там же живет ее жених, лесничий. Он приедет на премьеру. Нина работает в газете «Берлинске Тиденде» в отделе объявлений и снимает комнату в районе Нёрребро. В ней мрачно и нет отопления — мы сидим на краю кровати, не снимая пальто, и делимся планами на будущее под треск пламени, что полыхает в печке какой-то семьи по другую сторону тонкой стены. Нина планирует выйти замуж за своего лесничего, потому что хочет прожить жизнь в деревне, но пока желает развлечься и насладиться молодостью в Копенгагене. На объявление она откликнулась, чтобы познакомиться с интересными людьми. Особенно с мужчинами. Мужчинами, которые могут за ней ухаживать и угощать. Она говорит, что когда мы не будем так заняты постановкой, то пойдем по ресторанам и найдем, с кем потанцевать. Девушке не положено сидеть в ресторане одной, а вдвоем можно. В мыслях возвращаюсь к высказыванию херре Крога о том, что все люди зачем-нибудь друг друга используют, и радуюсь, что Нине есть зачем использовать меня. После знакомства с ней я реже думаю о Рут, которая, кстати, вместе с родителями съехала и больше не встречается мне по пути домой. Нина росла у бабушки по материнской линии, владелицы гостиницы в Корсёре. Мать живет в Копенгагене с мужчиной, вне брака. Она бедная и убирается у чужих, и как-нибудь вечером, говорит Нина, мы с ней познакомимся. Моя же мама не испытывает никакой потребности в знакомстве с Ниной. Почему она в Копенгагене, если жених в Корсёре? — придирается мама. — У тебя всегда были плохие подружки. В офисе фрекен Лёнгрен злобно замечает: в последнее время вы выглядите такой счастливой. Какое-то радостное событие дома? Я в ужасе это отрицаю и стараюсь выглядеть менее счастливой. Я учусь стенографии на курсах на Вестер-Вольдгаде, и это очень интересно. Иногда я думаю только в стенографических знаках. Однажды вечером после работы на улице меня поджидает Эдвин с очень счастливым видом. По пути домой он рассказывает, что скоро женится на девушке по имени Грете из Вордингборга