Через несколько недель собрались на квартире братья Ольги Фёдоровны — Петр и Сергей; дядя Семён и его друг — шофёр Иван Сидорович.
— От подруг из лазарета для русских военнопленных, — рассказала Ольга Фёдоровна, — я узнала, что там пока содержат группу раненых командиров Красной армии, но скоро их переведут в концентрационный лагерь…
— Тогда надо, как можно скорее, организовать им побег, — понял её мысль Пётр Фёдорович.
— Побег-то организуем, — уверенно, по-военному сказал майор. — Но в городе часты облавы и обыски. Полвзвода не так легко спрятать.
— Верно! Надо им сразу же из Минска исчезнуть, — согласился Семён Лукич. — Мы с Иваном Сидоровичем раздобудем для грузовика пропуск на выезд из города. И офицеров повезём в недавно сформированный партизанский отряд верстах в пятидесяти отсюда.
Уже через пару дней Володя и Семён Лукич осторожно, порознь отправились к медсёстрам лазарета со свёртками гражданской одежды. В одежду запрятали ещё и фотоаппарат, чтобы снять портреты на поддельные документы и потом их напечатать прямо в госпитале, в фотолаборатории, где был старенький фотоувеличитель и химикаты. Нести аппарат было особо опасно. Ведь с первых же дней оккупации под страхом смерти приказали сдать все охотничьи ружья, радиоприёмники и фотоаппараты. Но только так можно было сразу снабдить красноармейцев поддельными паспортами.
В назначенный час у старого, нерабочего, выхода из подвала больницы Володя встретил уже переодевшихся и с новыми паспортами красноармейцев. Они спешно последовали за ним по проходным дворам среди разбомблённых домов к соседней улице.
— Наконец-то! Скорее все в кузов! — встретил их у грузовика Иван Сидорович. — Едем!
Он вскочил в кабину, завёл машину и, проехав пару кварталов, остановился перед подъездом дома, где жил Володин дядя. Но оттуда вышел… немецкий офицер, открыл пассажирскую дверцу и уселся рядом с водителем.
— Тебя и не узнать в фашистском мундире! — улыбнулся Иван Сидорович. — Он знал, что Пётр Фёдорович, хорошо говоривший по-немецки, переоденется во вражескую форму.
— Повезло бы теперь, чтобы меня на выезде из города не узнали! Дай-ка я сам сяду за руль! Ну, с богом! Поехали!
Машина благополучно миновала пустынные центральные улицы, выбралась на окраины и притормозила на пропускном пункте.
— Стоп! Аусвайсконтрол!
Пётр Фёдорович протянул в открытое окно бумагу, где говорилось, что везут работников на заготовки леса.
Офицер с фонариком в сопровождении солдата обошли машину, посветили на номер, сверившись с пропуском, и потом заглянули под брезент в кузов. А там на лавках сидели с двуручными пилами и топорами сонные «лесорубы». Немец пошарил ярким лучом под лавками, а потом посветил прямо в лицо Володи, сидевшему ближе к борту, и потребовал: «Документ!»
«Только бы не стал проверять у всех! Только бы не стал…» — думал Володя, спокойно, без спешки вынимая удостоверение личности.
Немец перевёл пару раз фонарик с Володи на его фотографию, посмотрел на дату рождения и вернул паспорт.
— Проезжайте! — скомандовал он и махнул рукой другому автоматчику, который стоял поперек дороги: — Пропустить!
Через час езды по просёлочным дорогам автомобиль остановился неподалёку от одинокого хутора. Залаяли собаки, и скоро появился, прихрамывая, хозяин — старик с тростью в правой руке. Он пристально посмотрел на «немца» и сказал:
— Здравствуй, Пётр Фёдорович! Я тебя сразу и не признал в ихней форме. Ох, не люблю я их мундиры ещё с Первой мировой, как вот ранили меня в ногу… Как добрались?
— Приветствую, Григорий Яковлевич! Да вот — целы все! Принимай гостей!
— Ну, идёмте в дом! Надо подкрепиться, а потом я поведу командиров в лес. А вы возвращайтесь в Минск. Нечего здесь внимание привлекать грузовиком. Мы и без вас до партизан дойдём.
Последним с хутора к машине, попрощавшись с командирами, побежал Володя. Он ещё раз обернулся, помахал старику рукой и крикнул: «Спасибо!»
Потом у Володи Щербацевича были другие опасные задания. Вчерашний школьник повзрослел и превратился в опытного подпольщика.
А немцы, столкнувшись с ожесточённым сопротивлением всего белорусского народа, с каждым днём становились всё свирепее. Каратели сжигали целые деревни с непокорными жителями. В городах и сёлах гестапо и местная полиция выслеживали и бросали в тюрьмы подпольщиков.
Арестовали и Семёна Лукича. Ситуация стала очень опасной. Было решено, что все уходят из квартиры Щербацевичей вместе с новой группой бежавших из плена красноармейцев.
Разбились на тройки. Вышли из города до комендантского часа. В условленном месте встретились на окраине и опять разделились.
Петр Фёдорович ушёл вперёд вместе с двумя красноармейцами. А Володя с мамой и лейтенантом Рудзянко отправились за ними следом.
Уже в кромешной темноте первая группа вошла в деревеньку у леса. А Володя с лейтенантом — один за другим — только выходили на опушку по другой дороге. Первым шёл Рудзянко. Ольга Фёдоровна отстала и была ещё за деревьями.
Неожиданно луч фонаря осветил безоружного лейтенанта. Он остановился как вкопанный, а рядом с ним очутились два немецких автоматчика.
Но у Володи был пистолет. Он крикнул лейтенанту: «Ложись!» — и почти сразу же выстрелил на свет фонаря. Успевший залечь Рудзянко вскочил и бросился обратно мимо Володи в кусты. Тут же прозвучали автоматные очереди, и солдаты ринулись в погоню. Но Володя, отстреливаясь, сумел уйти в лес.
До рассвета надеялся он найти мать и лейтенанта. Но уже перед самым восходом солнца, выйдя опять на опушку, он услышал вдруг из кустов грубый оклик: «Стоять!» И три полицая окружили его.
На допросах и под пытками Владимир Иванович Щербацевиич и Ольга Фёдоровна (которую тоже схватили в том лесу) сначала отвечали, что ничего не знают.
Но вот офицер гестапо сам начинает рассказывать:
— Отпираться бесполезно! Мы знаем, что в вашей квартире была создана ячейка подпольной организации: слушали Москву, печатали листовки, подделывали документы. Вы лечили у себя русских солдат. Вы устраивали побеги раненых из лазарета и переправляли их к партизанам.
— Нет! — всё так же твёрдо отвечают мать и сын.
— Не признаетесь сами?! — рычит офицер. — Часовой, приведите Рудзянко.
Володя думал, что никогда уже не увидит лейтенанта, который спасся или погиб… Но нет — он оказался предателем. Ночью Рудзянко вернулся в Минск, но был схвачен и пошел на сотрудничество с немцами.
Володю снова и снова допрашивали. Опять ничего не выведав, в камеру к нему подсадили шпиона, который пытался втереться в доверие к стойкому подпольщику. Уверял, что скоро выйдет на свободу и может передать от него весточку его товарищам.
— Ты не молчи… Чего своих стеречься? Я всё передам, только скажи адреса в Минске или где в селе… Я найду…
— Не с кем встречаться, — отвечал насторожённо Володя. — Никого не знаю…
Володю Щербацевича и его маму казнили в один день, но в разных местах. 26 ноября фашисты согнали жителей Минска к местам казни подпольщиков, куда их вели со связанными за спиной руками и картонными щитами на груди с надписями — «Мы партизаны, стрелявшие по германским войскам».
Оккупанты были уверены, что запугают людей, но они просчитались. Жестокая казнь смелых и стойких борцов только разжигала пламя партизанской войны. И уже не было никакой пощады немецко-фашистским захватчикам и их приспешникам.
Юта Бондаровская
Настоящее имя этой голубоглазой девочки было Ия. Но бабушка прочитала Ие сказку, как девочка по имени Юта пожертвовала своей жизнью ради спасения страны от завоевателей.
— Бабушка, а можно все будут теперь звать меня не Ия, а — Юта. Я хочу быть такой же храброй, как в сказке.
— Ну что же, будем называть тебя Ютой, — согласилась бабушка. — Да и имена эти чем-то похожи.
Родилась и росла Юта в деревне Залазы. Позже семья переехала сначала в Петергоф, где девочка пошла в школу, а позже — в Ленинград.
На летние каникулы 1941 года тринадцатилетняя школьница поехала к родственникам в деревню под Псковом. Там было много сверстников, с которыми она играла в прятки и салочки, купалась на озёрах и собирала грибы да ягоды. Были ещё интересные кружки, организованные на лето местным учителем Павлом Ивановичем. Замечательно начиналось лето… Но грянула война! Да так быстро покатилась по России, что не смогла Юта вернуться к родителям из-за стремительного наступления немецко-фашистских войск в Ленинградской и Псковской областях.
За несколько недель захватили фашисты сотни городов, сёл и деревень. Везде установили свои порядки. Людей заставляли работать за мизерную плату. Ввели комендантский час и обязательные пропуска даже для передвижения по соседним деревням. Создали из местных предателей полицейские подразделения. Непокорных отправляли в концентрационные лагеря. Заподозренных в связях с партизанами просто казнили. Но это не могло сломить сопротивление. Ненависть к оккупантам росла с каждым днём. Всё больше и больше появлялось в лесах и на болотах партизанских отрядов. В них были не только местные жители, но и пограничники, и красноармейцы, вышедшие из окружения.
Юта много слышала о партизанах и решилась заговорить об этом с Павлом Ивановичем. Он сидел у своего дома на пригорке и чинил сапоги, прибивая подмётку блестящими гвоздиками. Постукивание молотка, разносившееся до деревенского клуба, где фашисты устроили комендатуру, прервал звонкий голосок Юты:
— Павел Иванович! Фашисты везде у нас хозяйничают. Бороться с ними надо! Вы не знаете, как добраться до партизанского отряда? Говорят, что вчера подорвали машины на лесной дороге. А сегодня на станции был взрыв вагонов с боеприпасами. Я тоже хочу воевать против гитлеровцев, защищать родину!
— Мала ты ещё, Юточка… Подрасти, а уж потом поговорим… Да и откуда мне знать что-то о партизанах. Моё дело — школа, кружки вот летние надо всё-таки вести, учить вас всему. Война-то кончится, мы победим, и вам надо выучиться: стране понадобится много докторов и инженеров, трактористов и строителей…