— Что же, сынок, разрешаю! В мирное время обучал тебя Михаил Павлович литературе да математике, а теперь вот, видишь, будет учить, как фашистские поезда под откос пускать!
Путь к железной дороге, где планировали взорвать проходящий военный состав, был долгим и опасным. Немцы всюду проверяли документы.
Через два дня тяжёлого обходного марша по заснеженным лесам диверсионная группа вышла к деревне Глубокий Лог. Нужно было встретиться со связным, чтобы узнать обстановку. Но войти в деревню засветло казалось слишком рискованным. А ждать темноты — терять полдня.
— Товарищ командир, разрешите, я переоденусь и схожу один, — предложил Марат.
Михаил Павлович задумался: вдруг там всё же немцы? Но согласился:
— Да, Марат, выручай! Время дорого! Собирайся!
Разведчик достал из вещмешка припасённую изодранную одежду, переоделся и направился в Глубокий Лог под видом попрошайки.
Его ждали с тревогой, и, когда он вернулся, все с облегчением стали наперебой спрашивать:
— Ну, как там? Что сказал связной?
— Разрешите доложить? — обратился Марат к командиру.
— Докладывай, сынок!
— Немцы тут проезжали утром. Их до полусотни. Сейчас устраивают засады на нашем возможном пути на Мостищи. Нельзя нам той дорогой!
— Верно, разведка, говоришь. Придётся опять кружным путём идти.
Переход оказался трудным. Апрельский снег за день подтаивал, особенно на дорогах и полянах: ноги проваливались в воду по колено. Да и шагать партизаны старались след в след, чтобы вражеские следопыты не сразу поняли, что прошла большая группа.
К ночи подошли к железной дороге. Но везде были часовые, колючая проволока и минные поля. Постоянно взлетали осветительные ракеты, и промокшие, измотанные люди разом припадали к земле, в ледяную жижу. Когда ракеты гасли, бойцы снова вставали и шаг за шагом подбирались всё ближе и ближе к железнодорожной насыпи.
Командир подбадривал бойцов: «Терпите, ребята! Скоро фейерверк посмотрим и согреемся!»
И вот два опытных минёра уже заложили взрывчатку под рельсы и, растянув электрический провод, вернулись к основному отряду на опушку леса.
— Минирование выполнено!
— Приготовиться! Ждём поезд! — скомандовал Михаил Павлович. — Сразу после подрыва отходим!
Он протянул Марату подрывную машинку, подключённую проводом к мине.
— Появится поезд — не спеши! Крутанёшь ручку, как учил, только когда скажу!
— Так точно, товарищ командир!
И вот послышалось далёкое пыхтение паровоза и стук колёс товарного состава, гружённого танками, пушками и боеприпасами.
Бойцы приготовились к завершению операции, и прозвучала команда: «Крути!»
Марат крутанул ручку: из-под поезда вырвалось пламя и раздался оглушительный хлопок. Состав будто на миг замер, качнулся, и вагоны стали валиться вниз с высокой насыпи, наскакивая друг на друга. Взрывались боеприпасы.
Командир сделал знак рукой, и партизаны устремились по глубокому снегу обратно в лес. Они оглядывались на зарево от горящих вагонов, танков и пушек.
Когда стихли взрывы, Михаил Павлович похлопал Марата по плечу и сказал: «Вот ты и отомстил за мать… Но месть — последнее дело. Главное — ты приблизил нашу победу над фашистами! Вернёмся в отряд, доложу комбригу, что ты стал опытным подрывником!»
За эту и другие операции Марата наградили орденом Отечественной войны 1-й степени; медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги».
Через несколько недель, когда снег остался только в самых глубоких, тенистых оврагах, а по утрам уже светало совсем рано, почти по-летнему, Марат и начальник штаба бригады Михаил Степанович Ларин подъехали на лошадях к деревне Хоромицкие. Тишина казалась подозрительной, но было необходимо встретиться со связным Виктором Кухаревичем.
Крайне осторожно войдя в деревню, партизаны осмотрелись, прислушались и успокоились. Засады не было.
Командир отправился на встречу со связным, а Марат решил отдохнуть в знакомой семье Аксёнчиковых. Он прилёг, не снимая с шеи автомат и не отстёгивая, как всегда, две гранаты с пояса. Но не прошло и получаса, как раздались выстрелы. Добежавший до Марата Ларин, крикнул: «Каратели! По коням! В лес!»
Но было поздно, деревню окружили местные полицаи и зондеркоманда СС.
Ларин и Марат вскочили на коней и устремились через поле к лесу. Но тут пуля настигла начальника штаба. А пулемётная очередь подкосила Орлика и зацепила Марата. Юный партизан, тяжело раненный и оглушённый падением с коня, всё же попытался доползти до опушки. Но силы его иссякли, и он принял свой последний бой в чистом поле. Маленькая ложбинка дала возможность хоть немного укрыться и начать отстреливаться. Но десятки карателей подступали к раненому бойцу. Марат стрелял всё реже, понимая, что патроны сейчас кончатся. Вот последний точный выстрел — и убит наповал офицер. Немцы залегли в полусотне метров. Полицаи стали кричать: «Сдавайся! Сохраним тебе жизнь!»
Но в ответ партизан метнул гранату в поднявшихся было карателей. Наступила гнетущая тишина. И тогда, понимая, что его хотят взять живым, тяжело раненный Марат, сорвав чеку со второй гранаты и пряча её в руках, с трудом встал во весь рост и крикнул: «Ну же! Идите сюда!»
Каратели ринулись к юноше, а он отпустил взрывной механизм… Граната взорвалась, погубив смелого бойца, но и уничтожив десяток вражеских солдат.
Этот последний бой Марата случился 11 мая 1944 года, за год до великой победы. Марату было всего четырнадцать лет.
А 9 мая 1965 года Марату Ивановичу Казею посмертно присвоили звание Героя Советского Союза с награждением орденом Ленина.
Люся Герасименко
Утром 22 июня, в воскресенье, семья Герасименко собиралась поехать на Минское озеро. Погода солнечная, радостная. Лето, каникулы, скоро у взрослых отпуск.
Десятилетняя Люся любила собирать полевые цветы и потом зарисовывать их в свой альбомчик. Вот и завтра она хотела пройтись с папой и мамой вдоль озера, над которым всегда летало много стрижей и ласточек, и набрать красивый букет из васильков, ромашек, колокольчиков.
Но только вышли они из дома, как послышалось фырканье мотоцикла.
— Товарищ Герасименко, — обратился мотоциклист в кожаном шлеме, снимая защитные очки, — вас срочно вызывают на экстренное заседание.
Отец вернулся только к вечеру. Уже было сообщено по радио, что фашистская Германия нарушила Договор о ненападении и вторглась на территорию Союза Советских Социалистических Республик.
— Объясни, что сейчас происходит! — попросили Люся с мамой.
— Немцы прорвали оборону почти по всей границе. Но стойко обороняется Брестская крепость. Завтра могут начаться бомбёжки Минска. Скорее всего, город придётся оставить, хоть и заявляют пока, что не сдадут его противнику… Я буду работать здесь, а вы завтра же отправитесь в эвакуацию.
Николай Евстафьевич оказался прав. На другой день немцы десять раз бомбили вокзал и аэродром. У нашей противовоздушной обороны не хватало зениток и снарядов. Множество наших самолётов было уничтожено прямо на земле. Разрушены железные дороги. А 24 июня фашисты совершили три налёта. В каждом участвовало по полсотни бомбардировщиков. Они разбомбили жилые дома и почти все промышленные предприятия; лишили город электричества и водоснабжения; повредили хлебозавод.
Бомбоубежищ для двухсот пятидесяти тысяч жителей не хватало: женщины, старики и дети метались под бомбами в поиске укрытия. А германские военно-воздушные силы — люфтваффе — продолжали бомбёжки.
И как ни сражались зенитчики до ночи, вылавливая в чернильно-синем небе лучами мощных прожекторов вражеские бомбардировщики и сбивая некоторые из них, спасти город от разрушения не удалось.
Стремительное наступление противника, ошибки нашего командования, неразбериха и отсутствие достоверной информации привели к тому, что Минск сдали немцам. Части вермахта вошли в город уже через пять дней с начала войны!
— Что же, товарищи, — сказал Николай Герасименко на секретном заседании одной из групп Сопротивления. — Теперь придётся нам бороться с фашистами в подполье. Война, вероятно, будет затяжной и кровавой, но мы победим!
А тем временем вернулись в Минск с десятками тысяч других беженцев Люся с мамой Татьяной Даниловной. Не смогли они уйти далеко. Танковые колонны Гота и Гудериана молниеносно продвинулись далеко на восток и перекрыли все дороги.
В самом же городе уже хозяйничали оккупанты, найдя себе помощников-предателей. Населению приказали сдать охотничьи ружья и радиоприёмники. Ввели пропускную систему и комендантский час. Согнали евреев в гетто. Арестовали и казнили тысячи партийных и руководящих работников, не успевших эвакуироваться.
Татьяна Даниловна часто плакала, рассказывая мужу услышанные от соседей и знакомых печальные вести, что многие знакомые погибли. Николай Евстафьевич отвечал: «Знаю Таня, знаю… Ведь даже архивы не успели уничтожить или вывезти из Дома правительства. А в них имена и адреса многих наших друзей… Но мы за них отомстим!»
Чем свирепее становились захватчики, тем сильнее разгоралось вооружённое сопротивление на всей территории Белоруссии. Даже множество карательных экспедиций, когда сотни деревень были уничтожены прямо с жителями, не сломили дух партизан и подпольщиков. На заводах и фабриках, где фашисты заставляли работать местных жителей, совершались диверсии. На вражеских солдат и офицеров нападали и в городах, и в сельской местности. Шли под откос военные поезда. Подрывались на минах автомашины на шоссе.
И в этой борьбе начала участвовать Люся Герасименко.
Одним из первых её заданий было расклеить антифашистские листовки на уцелевших заборах и столбах в городе. Пока немецкие патрули пристально наблюдали за каждым взрослым, проверяя документы и обыскивая подозрительных, девочка с голубыми бантиками в косичках успевала расклеить несколько листовок, призывавших к борьбе.
Она умудрялась проносить листовки через весь город и даже входила с ними на территорию завода, где работал отец.