– Вы еще здесь?
– Да, Александр. Жду приказаний.
– Их не будет. Есть просьба, но я не уверен в ее разумности, так что решать, исполнять или нет, вам.
– Слушаю.
– Не теряйте ее из виду. Мне ничего сообщать не надо, пока у нее все хорошо. Возникнут трудности – доложить немедленно. Вместе с соображениями, как их преодолеть.
– Считаю распоряжение вполне разумным и приступаю к исполнению. Правда, именно сейчас ей плохо, и вы понимаете почему, но тут ничем не поможешь. Однако она сильная девочка, справится. Надеюсь, что справитесь и вы. Держитесь, Александр. Вы не один.
– Спасибо за напоминание, Петр Маркелович, но оно лишнее. Идите, мне сейчас надо побыть именно одному.
Надо сказать, что в новой жизни здоровье у меня было железное – как вылечился от того, что должно было свести в могилу маленького Сашу, так после этого вообще ничем никогда не болел. Более того, в обеих жизнях я считал, что потерять от любви сон и аппетит мне при всем желании не удастся – не тот человек. Однако оказалось, что свою толстокожесть я преувеличивал. После прочтения письма от Маришки меня воротило и от вида, и даже от запаха любой еды, а стоило только прилечь, как начинались какие-то кошмары. Причем я их не помнил, когда вставал, но желание снова ложиться они отбивали напрочь. Почти двое суток я прожил в таком состоянии, а потом довольно резко поднялась температура.
Все это время у Николая не было возможности пообщаться со мной, и о том, что с братом происходит что-то не то, ему доложил Евгений Боткин. Ники, присмотревшись ко мне, буквально впал в ужас.
– Алик, ну нельзя же так! – жалобно уговаривал он меня. – Мы все знаем, как ты любил отца, но, думаешь, он оттуда, сверху, одобрит, как ты после его смерти расклеился? Выпей микстуры, тебе Евгений Сергеевич приготовил.
Чтобы не расстраивать брата, я преодолел отвращение и выхлебал почти стакан какой-то дряни. Сначала я ничего не чувствовал, кроме постепенно затихающих приступов тошноты, а потом голова закружилась, и я с помощью Николая едва успел дойти до дивана. Наркотой напоил милейший доктор, понял я и еще смог расслышать его слова «нервная горячка». Интересно, она лучше или хуже белой?
Но додумать эту мысль не удалось, меня наконец-то окутала мягкая тьма беспамятства.
Проснулся я почти через сутки и уже практически в человекообразном виде. Боль от расставания с Маришкой не исчезла, но перестала заслонять весь мир и теперь тихо устроилась где-то на границе между сознанием и подсознанием.
– Ваше высочество, выпейте вот это, – предложил мне Боткин, который сразу оказался рядом, стоило мне только проснуться.
– Если это то, чем вы меня усыпили, то не буду. Не хочу привыкать к таким лекарствам.
– Нет, что вы, это…
Далее последовала фраза на латыни, которую я, конечно, изучал. Но знал примерно так, как научный коммунизм в прошлой жизни или Закон Божий в этой. Однако на вкус лекарство действительно было совершенно другим, и я его употребил без всякого омерзения.
– Ваш брат волнуется, – заметил Боткин минут через пять, – вы в силах его принять?
– Императора-то? – усмехнулся я, вставая. Слабость еще чувствовалась, но в остальном я ощущал себя почти здоровым. – Разумеется. Проводите меня к нему, пожалуйста. Хотя нет, сначала скажите, что это за место? И где тут ближайший туалет, если вас не затруднит.
– Вы на третьем этаже Арсенального каре Большого Гатчинского дворца, его величество выделил весь этаж в полное ваше распоряжение, за исключением башни. Николай Александрович в своем старом кабинете.
– Спасибо, Евгений Сергеевич, я уже сориентировался. И вообще почти здоров, ваши лекарства очень помогли.
Быстро приведя себя в порядок и мельком удивившись после взгляда в зеркало, как это мне удалось так быстро и столь заметно похудеть на лицо, я спустился к брату.
– Алик, зачем, я бы к тебе и сам поднялся!
– Ни к чему, тебе надо блюсти солидность, подобающую венценосной особе.
– Ну, кажется, ты пошел на поправку, – с облегчением констатировал Николай. – Евгенией Сергеевич – очень хороший врач, не хуже своего покойного отца. Кстати, он, наверное, сейчас на кухне, объясняет, что тебе можно готовить, а что нельзя. Ты уж его лучше слушай, он плохого не посоветует. Знаешь, как я испугался, когда ты заболел от горя? Даже подумал – а вдруг ты оставишь меня тут совсем одного.
– Вот-вот. Помолвка у тебя когда?
– Ну… мы ждем, когда ты выздоровеешь…
– Считай, что уже дождались. Не надо тянуть, маман того и гляди перевезут в Питер, могут возникнуть совершенно ненужные трудности. Георгий с ней?
– Да.
– А Вильгельм?
– Еще не уехал, ждет твоего выздоровления. Волнуется за тебя.
– Тем более тянуть с помолвкой не надо. Проведем ее завтра, в узком кругу, согласен? И последний вопрос. Чего ты меня наверх выселил – я тебе что, мешаю?
– Да ты что? Это в связи с изменением статуса. Кстати, подумай, будешь ты себе строить новый дворец или обойдешься каким-нибудь из имеющихся. Цесаревичу ведь положено!
– Неужели? А твои дворцы тогда где, не подскажешь? Ладно, понимаю я, что нам настала пора немного улучшить жилищные условия. И что тебе лень переезжать, а потом каждый день подниматься на лишний этаж выше, вот ты меня и сплавил наверх. Уговорил, буду жить там.
Вернувшись в свои новые, еще не обжитые комнаты, я обнаружил, что меня там уже ждут Вильгельм с Маргаритой. Да уж, поставить хороший замок на дверь, а лучше два, да провести сигнализацию – это нельзя откладывать, подумал я и сообщил гостям, сколь рад их видеть. В ответ они поведали, что очень обрадованы моему выздоровлению, причем оба говорили по-русски. Вильгельм – с акцентом и ошибками, а Рита – почти безукоризненно. Потом кайзер отправил Маргариту, сказав, что у него ко мне есть конфиденциальный разговор. Когда она вышла, Вилли с заговорщическим выражением лица заявил:
– Я, хоть и не врач, но в нервных болезнях тоже кое-что понимаю. И доставил тебе очень действенное лекарство. Сразу две дозы! Сам разберешься, в каком порядке их принимать.
После чего три раза громко хлопнул в ладоши. Открылась дверь в дальнюю комнату, где я еще не успел побывать, и оттуда появились… ненаглядная Людочка под ручку с Юлей Кшесинской!
Вильгельм, на прощание махнув здоровой рукой, исчез, и девушки враз заговорили:
– Ах, ваше высочество, да что же вы так исхудали-то? – это мышка.
– Алик, мы понимаем, как тебе тяжело, и готовы утешить любым способом, это должно помочь, – дополнила Юля.
Ага, подумал я, сестру-то вообще не пригласила. На что-то надеется и не хочет делиться? Хм, почему бы и нет, в конце-то концов. Да и по мышке я, кажется, соскучился. А Маришки у меня больше нет…
– Спасибо за сочувствие, милые дамы. Ваше предложение мне нравится, и я его с благодарностью принимаю, но не сегодня, силы еще не восстановились. Послезавтра, как Вильгельм уедет, и приходите. Кто сначала, кто потом – решайте сами.
– Ваше высочество, а можно мы вместе? – с присущей ей непосредственностью спросила Людочка. – Ей-богу, мы сможем сделать так, что вам очень понравится!
– Нет, мышка, к такому я еще не готов. Так что разберитесь с очередностью.
Значит, так, подумал я, когда девушки упорхнули. Первым делом – замки, а то прямо какой-то проходной двор, а не квартира наследника престола. Затем посмотреть, сколько тут вообще комнат и нет ли какого-нибудь черного хода. Если есть – тоже принять меры безопасности. А после этого, пожалуй, можно будет действительно провести сеанс интенсивной терапии.
Глава 37
К некоторому моему удивлению, лекарство от Вильгельма оказалось ничуть не менее действенным, чем от Боткина. Уже через неделю я чувствовал себя вполне готовым к свершениям, и вовремя, ибо нужда в них стала ну просто аховой.
Помолвка прошла нормально, Вилли уехал, а Маргарита осталась – готовиться к переходу в православие и совершенствоваться в русском языке. Вот только Николай зашивался. Как уже говорилось, народ к нему пер со страшной силой, а ведь требовалось еще и начинать вникать в государственные дела. С потоком посетителей надо было что-то делать, и я предложил ему наконец-то организовать нормальный секретариат, а не такой, какой он оставил мне в Приорате вместе с постом председателя комитета.
– Ну, Владимир вроде сможет справиться, – неуверенно предположил Ники. Он имел в виду среднего приоратского секретаря.
– Разумеется, но только если над ним будет стоять толковый начальник, а под ним – грамотные подчиненные, умеющие работать. Сам по себе он способен только завалить любое порученное ему дело. Тогда уж бери младшего, он хоть тебе кошек в кабинете разведет и будет готовить хороший кофе со сливками. Ладно, похоже, этим придется заняться мне. И давай сразу прикинем, какие из твоих прошлых обязанностей мне придется взвалить на себя.
– Все три комитета – и аляскинский, и по голоду, и по Транссибу. Имея в виду скорое начало его строительства, не помешало бы найти хорошего министра путей сообщения. Посьета я отправлю в отставку сразу после того, как найду подходящую кандидатуру ему на замену.
– Витте тебя устроит? А в товарищи по техническим вопросам ему в самый раз подойдет князь Хилков.
– Они согласятся?
– По идее, должны, но надо, разумеется, с каждым переговорить.
– Вот и займись этим.
– Слушаюсь, ваше императорское величество.
– Алик, не надо, а? – попросил Николай. – Я, конечно, понимаю, что ты шутишь, но и ты меня пойми. Меня от этих рож скоро тошнить начнет! И каждый ведь именно с императорского величества и начинает.
– Хорошо, учту. Просто «вашество» тебя устроит? Тогда еще один вопрос – на кого ты свой воздушный флот оставишь?
– Да, неохота, но придется. Думаю, Александр Федорович будет самой подходящей кандидатурой.
Я поначалу хотел возразить, что Можайский уже старый и, наверное, скоро помрет, но потом решил, что еще не факт. Это он в другой истории помер, там у него под конец жизни шли сплошные расстройства, а я по своему недавнему опыту знал, что от них и молодой да здоровый может слечь. Сейчас же Александр Федорович – успешный авиаконструктор, особых причин горевать у него нет, так что, может, он и проживет здесь подольше, чем там.