Теперь, у меня даже осталось время, чтобы самому немного поупражняться в вокале, там же, на студии. Очень уж мне петь понравилось. Прямо подсел на это дело. Как будто, все свои жизни только и мечтал об этом, но стеснялся. Упёрся в блок, что, мол, нет у меня ни слуха, ни голоса, расстроился и смирился. И больше не пробовал. Порывался, конечно, то скрипку себе купить, то губную гармошку, да только не срослось как-то ни с тем, ни с другим. А здесь: четырнадцатое место в двадцатке! И не предел возможностей голоса! Не только «шептать», как Шклярский, но и именно петь!..
После студии… блин, так мне не хотелось домой возвращаться, что я бы готов был даже заночевать в этом здании. Спать прямо на полу в комнате с мягкими стенами… кхм. В общем, ссыкотно мне было домой возвращаться. Никаких дурацких мыслей о «пешей прогулки для проветривания головы» даже и не приходило.
Но, в студии я остаться не мог. Возможности такой не было. Компромиссным вариантом стало моё согласие на то, чтобы Алина подвезла меня прямо к дому на своей машине. Тем более, что я не сам напрашивался, а лишь согласился на её предложение.
Осенний московский вечер. Фонари, фары, тени, вывески, реклама, многоэтажки. Мы ехали с Алиной на заднем сидении её машины, вроде бы рядом, но и не совсем. Между нами было больше двух ладоней расстояние. Но некое напряжение, недосказанность, умолчание начинало сгущать и наэлектризовывать воздух.
Само собой вспоминалось, когда-то давно… эм, а не так уж и давно, если подумать: после первого сентября ещё и месяца не прошло. Когда-то сказанные ей слова о «своём Долгоруком в правлении её банка». И, как-то они, эти слова, тогда, в тот день, просто словами воспринимались. Пустыми и безопасными, ничего в себе не несущими. А вот теперь, как-то повисли они в сгустившемся воздухе. Не были они повторно произнесены, но я буквально видел, как появились они между нами. Почему-то, на сто процентов я был уверен, что девочка сейчас их тоже вспоминает. Может быть, по чуть порозовевшим щекам и ушам её, может быть по слегка опустившейся вперёд, обычно всегда ровной голове, может быть, по опустившемуся взгляду, может быть по невольно прикушенной нижней губе…
Ей шестнадцать. Мне — почти шестнадцать, скоро уже, буквально через пару месяцев должно исполниться. Она — девочка. Я — мальчик. Она — красивая девочка. Я — теперь уже, достаточно спортивный и не уродливый на мордашку мальчик. Я прекрасно помнил те взгляды, что бросали на меня девчонки на физической подготовке, когда из-за выхода силой задралась майка и оголила напряжённый пресс. Оценивающие взгляды. В том числе, и её взгляд. И, если в «первый проход» я мог его не заметить, то сегодня, зная, куда смотреть…
Мы почти месяц провели вместе, постоянно общаясь, сидя за одной партой, обедая в одном классе или, позже, за одним столом в школьной столовой, занимаясь совместными делами, то и дело оставаясь наедине… Гормоны — их у нас обоих сейчас, в нашем возрасте, столько, что кровь чуть ли не кипит от их переизбытка. И ведь не только гормоны, но и феромоны… Это же чистая физиология.
А ведь, кроме физиологии, есть ещё и эмоциональная составляющая. Нас начинает тянуть друг к другу… Это закономерный процесс. Закономерный. Просчитываемый…
Да только, от этого понимания ничуть не легче. Какой толк от того, что ты знаешь формулу гравитации и можешь в уме рассчитать скорость, импульс и ускорение тела… когда это тело твоё, и оно падает вниз, с обрыва?
Вот и здесь… Боже! Я начинал испытывать те физические ощущения, какие, казалось, давно и прочно были уже мной забыты. И дрожь в руках, и холодный озноб в районе живота…
Мы закончили говорить о чем-то минуту назад. И эту минуту уже тянулось это наэлектризованное молчанье. Рука моя, как бы невзначай, скатилась с колена на мягкую дорогую обивку сиденья. С той стороны, где сидела девочка. На следующем повороте машины ладонь непроизвольно (или произвольно?) сдвинулась ближе к ней.
На новом повороте, упала с колена её рука и тоже легла на обивку сиденья. Между нашими ладонями осталось расстояние всего в несколько сантиметров.
Новый плавный поворот, и руки сдвинулись. Расстояние между ними стало меньше… Мой мизинчик медленно поднялся и оттопырился в сторону, нависнув над пальчиками девочки…
И тут машина остановилась. Всё. Мой дом. Мы приехали. Палец дёрнулся и стыдливо вернулся на своё место. Ладонь, и вовсе, сжалась и отползла к ноге. Ладонь девушки секундой позже повторила этот маневр.
— До завтра? — немного неловко улыбнулась девочка.
— До завтра, — улыбнулся я, понимая, что и моя улыбка выглядит так же неловко, как и её. Пауза, повисшая после, была ещё более неловкой, чем наши улыбки. Весь мой взрослый опыт кричал в левое ухо: «Позови её к себе, на чашечку чая, болван! Позови сейчас. И, плевать, что чая у тебя в квартире нет, и она об этом знает…». Так же, опыт добавлял, что она может не согласиться на приглашение, но она его ждёт!
— Завтра, продолжим работу над песней. У тебя получается просто хит! — не повёлся я на нашёптывание опыта. В большей степени, потому, что тот же опыт, но только уже в правое ухо шептал: «А что потом, парень? А? Что потом? Ты готов к тому, что будет утром? Готов к последствиям?». — Твой голос просто волшебен, — не удержался от добавления я, понимая, что начинаю вновь идти на поводу левого уха.
— Спасибо, — чуть-чуть отвела в сторону взгляд она.
— Ну ладно, — решительно, мысленно схватив себя за горло (или за яйца), я отстегнул ремень безопасности и протянул руку к ручке открытия двери. И да — я открыл её. Открыл и вышел. — Завтра тяжёлый день, надо многое успеть, — сказал ей, дождался ответного кивка и аккуратно, без хлопка затворил её.
Я решительно повернулся к дому и двинулся прочь от машины, медленно тронувшейся с места и начавшей отъезжать.
Я успел сделать десять шагов через открытое пространство, отделявшее место остановки машины от забора территории моего дома, когда из темноты проулка вынырнула до боли знакомая машина ППС. Она понеслась прямо на меня. Я еле успел отпрыгнуть. Правда, отпрыгнуть к забору, лишившись возможности манёвра.
А дальше… А дальше, я бы сказал, что было всё, как во сне, если бы это и так не был «сон». И, если бы, не было это всё настолько чётко, рельефно, отчётливо, остро. Мир, как будто замедлился. И я вместе с ним попал в вязкий кисель вместо воздуха, который заставлял меня двигаться медленно-медленно…
«Бобик» остановился. До боли знакомо распахнулись три его двери, выпуская наружу вооружённых ППС-ников. Двоих в броне и шлемах с «сучками» в руках, водителя только в броне, пытающегося вытащить из кобуры табельный пистолет.
Только, в отличии, от прошлого раза, я не поднимал руки перед собой вверх. И ничего не говорил. Я молча и сосредоточенно тянул из своей кобуры скрытого ношения свой «Лебедев».
А ещё… нахлынуло то самое состояние, которое я не так давно впервые испытал на соревнованиях, выполняя свой комплекс перед судьями. Опять было тело. Опять была «голова» отдельно от тела. Опять была отданная на исполнение команда, которую тело старательно и полностью автоматически выполняло. Оно выполняло «Норматив №1» — изготовку к стрельбе со снятием с предохранителя, досылом патрона в патронник и последующей стрельбой. Тот самый норматив, который я часами отрабатывал в тире при районном отделении Полиции эти месяцы. Выполняло чётко, быстро, без задержек и лишних движений.
Задержка была только одна: задержка в отмене принятой на исполнение команды. Я осознал, что делаю, ещё в процессе, за секунду до первого выстрела, до того, как первая гильза вылетела вбок через специальный паз в рамке…
Четыре секунды. Те самые «нормативные» четыре секунды, в которые я раньше, на тренировках, никогда не укладывался. Четыре секунды… три мишени, почти в упор. Почти не целясь. Практически, наугад, по направлению, как и учил инструктор: «как пальцем на что-то показываешь, не задумываясь, так и стволом укажи». Четыре секунды, три мишени… пустая обойма быстро выщелкнута из рукоятки пистолета и заменена на новую, рамка отпущеная с задержки, встаёт на своё место, автоматически досылая свежий патрон в патронник…
И только тут накатывает полное понимание того, что я только что сделал: я только что убил трёх полицейских при исполнении, открыв огонь на поражение без предупреждения и предупредительного выстрела!! Причём, всадил по четыре пули каждому из них в голову — две только «в молоко» ушли. В голову!!! То есть, теперь ни одна экспертиза не покажет, что они действовали, будучи под контролем Разумника.
— Бля-я-я… — медленно и мучительно выдохнул я. Руки мои сами собой опустились плетьми вниз, плечи поникли.
А тут ещё и осознание догнало, что это были не просто полицейские, а ЛЮДИ! Чьи-то сыновья, чьи-то братья… чьи-то отцы, которых дома ждут маленькие дети. Такие же дети, как мои, которые ждали дома меня из командировок…
Захотелось взвыть раненным волком. Но я не успел.
Последнее, что я увидел, это моя кровь с каким-то беловато-серым осколком, попавшая на лицо подбежавшей Алины. Потом была боль и темнота.
Я резко открыл глаза и рывком сел на кровати, одновременно до хруста втягивая в грудь воздух. Две секунды таращился в темноту гостиничного номера. Потом закрыл глаза, медленно выдохнул и облегчённо упал обратно на подушку… Сон. Просто сон. Только сон… ЭТО, конкретно ЭТО — сон. Просто, очень плохой сон. Кошмар, просто… после которого трясутся руки, ещё помнящие тепло и рывки рукоятки пистолета…
Глава 2
'Утро начинается, начинается,
Город улыбается, улыбается…' — вновь звучали знакомые до боли уже строчки детской песенки, переделанной нами с Милютиной в местный попсовый хит. Мои глаза распахнулись, голова повернулась вбок, взгляд нашёл дисплей маленького противоударного будильника, упёрся в показанные там дату и время, а губы… медленно расплылись в довольной улыбке — это была не случайность! Не единичная вселенская «флуктуация», сместившая разово меня по оси времени на сутки назад, подарив единственный в своём роде, уникальный и совершенно неповторимый шанс прожить этот день заново. Нет!