По свидетельству Куусинена, в оккупированных районах Карело-Финской ССР проявлялась ненависть местного населения как к финским, так и немецким оккупантам. Одновременно сохранилась преданность советскому Отечеству. В советском тылу карельское и финское население самоотверженно, как и ранее, напрягало свои усилия в поддержку фронта. По оценке Куусинена, иного отношения со стороны карельского и финского населения республики нельзя было и ожидать: до войны карело-финский народ получил благоприятные условия для свободной и счастливой жизни (там же. Л. 22, 24–25).
В послевоенные годы О.В. Куусинен дополнил изложенные размышления в материалах, подготовленных для выступления по радио (финская редакция) 31 марта 1950 г. «К десятилетию образования союзной Карело-Финской ССР» (РГАСПИ. Ф. 522. Оп. 2. Д. 22). Он объявил, что в годы Великой Отечественной войны карело-финский народ с честью сражался на фронтах и самоотверженно трудился в тылу, отдавая все для победы над врагом. Партизанские отряды в значительной части состояли из карельских и финских товарищей. Многие из них отличились «высоким героизмом». Население оккупированных районов Карелии оказывало содействие партизанам и подпольщикам. Финские захватчики посредством националистической пропаганды и «мелких подачек» стремилось политически развратить карельское население. Однако карельский трудовой народ отвернулся от финских националистов. Оказалось, что советское воспитание народа обладало высоким превосходством (РГАСПИ. Ф. 522. Оп. 2. Д. 22. Л. 3–4). Финская пропаганда провалилась. У финских властей это вызывало удивление: «какой это чуждый народ, – говорит на финском языке, но никак не соглашается ненавидеть русских» (там же. Л. 24).
В архивных фондах не удалось обнаружить каких-либо письменных свидетельств, хотя бы косвенных, о попытках военного командования Карельского фронта добиться осуществления депортации финно-угорского населения Карелии. Были ли они в реальности? Несомненно, отдельные члены Военного совета Карельского фронта высказывали и обсуждали возможность проведения подобной операции по аналогии с депортациями ряда народов на юге страны, а также репрессиями и принудительным выселением ингерманландцев из Ленинградской области в 1930-е гг. и в марте 1942 г. Опыт массовых выселений у ленинградских руководителей, включая второго секретаря Ленинградского обкома партии Штыкова Т.Ф., имелся. Судьбы людей, в том числе детей, вероятно, их не интересовали.
Свидетельство ингерманландки о депортации 1942 г.[21]
Петрозаводск
В комиссию по восстановлению
прав реабилитированных жертв
политических репрессий
Ломоносовского района
Ленинградской области
Объяснительная записка
Я, Архипова Вера Осиповна (до замужества Сариайнен), родилась в 1930 г. 28 июля. Прошу членов комиссии дать мне ответ: имею ли я право на компенсацию за имущество. Из родных я одна жива. Думаю, что небольшая компенсация не покрывает все, что пережито за годы репрессий, за годы несправедливой политики партии и правительства.
Вехи моей жизни:
1. 1934 г. – раскулачивают отца. Имущество делят между отцом и семьей. Имущество отца быстро растаскивают. Дом был недостроен. В одной комнате жили 7 человек.
2. 1935 г. – отец умирает от туберкулеза. Думаю, что эта скоротечная чахотка от большого стресса, т. е. от расстройства за несправедливое решение. Ни один ребенок туберкулезом не заболел, следовательно, туберкулеза в семье не было. Я узнала только в 1997 г., что отец умер от туберкулеза. Мне об этом не рассказывали.
3. После смерти отца мы объединились с бабушкой и дядей. За счет нашего дома расширили дом бабушки, и мама со всеми детьми въезжают жить вместе. Бабушке 80 лет. Дядя инвалид – у него не было одной руки. В колхозе они уже работать не могли. Мама стала главой семьи и со старшей дочерью работали в колхозе «Войма». Жили одной большой семьей. Опять жили в одной небольшой комнате зимой, а летом во второй половине дома – было еще 3 комнаты. Хозяйственный двор, корова, овца, теленок, т. е. полное хозяйство. За счет этого хозяйства жили. Семья большая, достаток малый, но теплота человеческих отношений осталась в памяти.
4. 1941 г. – война, нас вывозят из дому 5 сентября 1941 г.[22] Возили, возили, но уже Ленинград был в блокаде и нас привезли в п. Токсово Ленинградской области, где и жили до марта 1942 г.
5. В 20-х числах марта 1942 г.[23] нас опять погрузили в вагоны и под охраной военных повезли через «Дорогу жизни», полной опасности, через всю Сибирь по реке Лене ехали на плотах, которые сами построили в поселке Березовка Олекминского района республики Якутия.
6. Приехали на необитаемые острова дельты реки Лены – остров Трофимовский, где к нашему приезду был построен только склад для продуктов. Двухэтажные нары, и нас поселили на нарах.
7. До морозов построили одноэтажный барак из кирпича, а между кирпичами мох. Дом занесло снегом. Дверь не открывалась. Входили и выходили через отверстие в потолке. Посреди комнаты печка из металлической полубочки и с потолка до печки сугроб. Температура воздуха в бараке ниже нуля.
8. Все поголовно болели сыпным тифом и цингой. В первую зиму умерло очень много людей. Может, умерли бы почти все жители этого кирпичного барака, если бы не врач по фамилии Самодуров и по национальности еврей. Он начал спасать людей от цинги. Ежедневно приносил проросший горох и настойку из хвои сосны. Так один человек спас очень многих.
9. Мама умерла в декабре 1942 г. Мне было 11,5 лет. Старшая сестра стала мне матерью. Я желала только одного – чтобы меня не отдали в детский дом.
10. Дожили до весны, взрослых стали отправлять на новые острова и притоки реки Лены. Я поехала вместе с сестрой. Свежая вкусная рыба вылечила людей.
11. В годы войны я потеряла 4 года учебы. Одна юрта на острове, в юрте до 10 человек взрослого населения рыбаков. Я не отставала от сестры. Юрты были на расстоянии 10 км и более друг от друга.
12. С 1945 г. по 1952 г. я работала и училась[24]. В каждое лето работала полностью. У меня не бывало каникул. В старших классах работала и во время учебы. Денег на дорогу не накопила. Нам ведь северных не платили. Свободные люди получали 100 % северных денег, бесплатное питание и один раз в три года бесплатный проезд на «Большую землю».
13. Еще ежемесячно ходили отмечаться в комендатуру.
14. Мы все жили с мечтой попасть домой в любимый Ленинград. В 1952 г. я окончила 10 классов, мама подруги дает деньги на дорогу. Первый паспорт получаю в Якутске с 38-й статьей. За что? За то, что я по национальности финка.
15. В Ленинграде не прописывают. Домой в деревню не пускают. Еду в Карелию.
16. Учусь, работаю. Карелия хорошо отнеслась к ингерманландцам. Лучшие годы жизни для меня были 60-е и 70-е годы, но продолжаю скрывать, что я была выслана, что меня не прописывали у себя дома.
17. В 90-е годы. Политическая свобода. Можно говорить все, что ты думаешь. Можно ехать за границу, общаться с людьми капиталистического мира. 1993 г. – реабилитация[25]. Рада за свободу, рада за ингерманландцев, рада, что в соседней стране хорошо относятся к нашему народу. Мы много потеряли за годы репрессий, не умели бороться. Нас обижали: паспорта у взрослых отобрали, молодым не выдавали, не прописывали на родине. Нельзя было жить в столице и в городах-героях. Нельзя было получать многие профессии и т. д.
Вывод: правительство СССР допустило много несправедливостей. Геноцид, допущенный правительством против маленькой народности. Новое демократическое правительство старается исправить ошибки за прошлые годы. Если правительство платит царские долги другим странам, то платить своему народу надо в первую очередь»[26].
Личный архив Васильева Ю.А. Рукопись. Подлинник.
В отношении возможной депортации населения в Карелии, возможно, у кого-то из генералов могла быть личная мотивация, связанная с перспективой карьерного роста, новыми звездами на погонах, орденами и пр. Объяснение может заключаться и в ином видении и оценках военной ситуации со стороны нового командования Карельского фронта, сформированного в 1944 г. на основе бывшего штаба Волховского фронта, обладавшего, как считалось, успешным опытом проведения наступательных операций. Многие члены Военного совета Карельского фронта имели немалый довоенный опыт руководящей работы в партийных аппаратах, что не могло не наложить отпечаток на их поведение и стиль руководства в штабе фронта. Будучи членом Военного совета Карельского фронта, Т.Ф. Штыков сохранял должность второго секретаря Ленинградского обкома ВКП(б), являлся кандидатом в члены ЦК ВКП(б). К.Ф. Калашников до войны работал первым секретарем Московского горкома партии, генерал-майор К.С. Грушевой до войны был секретарем Днепропетровского обкома КП(б) Украины.
Как можно было бы расценить попытки, направленные на ликвидацию союзной республики, депортацию ее основного населения? Кто мог решиться на подобный шаг, то есть бросить вызов вождю народов? Второй секретарь Ленинградского обкома партии Штыков? Это невозможно даже представить – расценили бы как очередной заговор, уклон и т. п. Однако, по версии Куприянова, именно член Военного совета Карельского фронта, второй секретарь Ленинградского обкома партии Т.Ф. Штыков настойчиво добивался решения о депортации населения и ликвидации республики, даже якобы докладывал свои предложения Сталину. Версия Куприянова о том, что Штыков и Мерецков были на приеме у Сталина с целью, чтобы обосновать и доказать свою позицию (НА РК. Ф. Р-3435. Оп. 2. Д. 244. Л. 27), не подтверждается. Как свидетельствуют журналы записи лиц, принятых Сталиным в его кабинете в Кремле, Мерецков со Штыковым были на совещании у Сталина 11 июня 1944 г. Этот эпизод описан в мемуарах маршала К.А. Мерецкова. Командующий был вызв