Г.Н. Куприянов окончил 4 класса сельской школы в родной деревне с депрессивным названием – Рыло Солигаличского уезда Костромской области. Трудовая биография началась в 1919–1925 гг. в качестве рабочего-плотника. В конце 1920 г. он вступил в комсомол, регулярно привлекался на сборы ЧОН. В течение двух лет (сентябрь 1925 – июнь 1927 г.) обучался в Костромской губсовпартшколе, был секретарем комсомольской ячейки, вел пропагандистскую работу, руководил политкружками на предприятиях Костромы, вступил в ВКП(б). После окончания учебы был командирован и назначен преподавателем обществоведения в школу в Солигаличский уезд.
В период «большого террора» 1937–1938 гг. партийная карьера Куприянова развивалась стремительно. В 1929 г. «после чистки партии» (как написано в автобиографии) он был выдвинут на должность зав. РОНО. В 1931 г. началась партийная биография – зав. культпросветотделом райкома партии в Солигаличе. В 1932–1935 гг. Куприянов являлся студентом Коммунистического университета им. Сталина в Ленинграде. С 1935 г. работал инструктором, зав. домом партактива в Смольнинском райкоме партии, зав. отделом школ в Дзержинском райкоме.
Стаж руководящей работы Куприянова в партийных органах был невелик: сначала в качестве второго секретаря Куйбышевского райкома партии в течение всего лишь одного месяца (ноябрь – декабрь 1937 г.), затем был утвержден первым секретарем этого же райкома. После 6 месяцев работы руководителем Куйбышевского райкома партии г. Ленинграда 32-летнего партийного работника по рекомендации секретаря Ленинградского горкома ВКП(б) А.А. Кузнецова (с одобрения А.А. Жданова) направили возглавить партийную организацию Карелии.
По сложившейся практике, в качестве партийного руководителя Куприянов, наряду с прокурором, наркомом НКВД входил в состав т. н. «тройки» («особой тройки») НКВД. Тройка утверждала списки осужденных «врагов народа», в т. ч. «расстрельные» приговоры к «высшей мере наказания». После 28 июня 1938 г., когда Куприянов стал членом «тройки» НКВД Карелии, по ее постановлениям было расстреляно более 500 человек. Членом «особой тройки» он состоял с 20 сентября 1938 г. Этой тройкой репрессировано 1819 человек (см.: Гордиенко, 2010: 125–126).
Один из ключевых вопросов, обсуждаемых до сих пор, – обвинения в предательстве, которые нередко предъявляются в адрес Ю.В. Андропова по отношению к партийному руководителю Карелии Г.Н. Куприянову, который сам же положил начало данной версии: Ю.В. Андропов и П.С. Прокконен были названы им «агентами Берии и Маленкова» (НА РК. Ф. Р-3435. Оп. 1. Д. 121. Л. 22, 23). Куприянов высказывал также подозрения в доносительстве на него со стороны знаменитого советского полярника И.Д. Папанина, который являлся депутатом Верховного Совета СССР от Карело-Финской республики (в годы войны – уполномоченным ГКО). Однако, если взглянуть на данную проблему сквозь призму противостояния и борьбы группировок в партийной системе периода позднего сталинизма, подобные обвинения представляются бессмысленными. Оба партийных руководителя республики были воспитанниками одной и той же сталинской системы. Обнаружилось даже хронологическое совпадение, пусть и случайное: Г.Н. Куприянов в 32 года стал руководителем партийной организации Карелии (в июне 1938 г.), Ю.В. Андропов в 32 года – вторым секретарем ЦК Компартии Карелии (в январе 1947 г.). Волей судьбы и исторических обстоятельств они оказались в разных политических группировках. Никакой личной борьбы между ними в течение длительной совместной работы в Карелии (9,5 лет) не было. Андропов во многом действительно был обязан своему партийному руководителю и признавал это. Борьба (причем жестокая, порой кровавая) происходила между группировками, которые они представляли. Партийным лидером одной из них (ленинградской) являлся А.А. Жданов. Ее выдвиженцем был Куприянов. Андропов оказался представителем другой – противоборствующей элиты, возглавляемой Г.М. Маленковым. В сталинизме понятие предательство могло быть применимо только внутри отдельных политических элит – как нарушение неписаных партийных заповедей. Таков был дух сталинской эпохи: человеческая чистота и честность заменялись жесткими требованиями партийной морали. В покаянных письмах Куприянова на имя И.В. Сталина, написанных перед арестом 17 марта 1950 г., называлось немало фамилий партийных, военных и государственных руководителей, с которыми он вел беседы на политические темы (Папанин И.Д., Кузнецов А.А., Прокконен П.С., Виролайнен В.М., Андропов Ю.В., Гореленко Ф.Д. и др.). В этом Куприянов раскаивался, но, как он утверждал, эта «ошибка» никому не принесла вреда: «Никто из упомянутых в моем заявлении лиц не был подвергнут из-за этого репрессии. Да и в самом заявлении я писал Сталину, что все они честные люди, «если виноват, так это я, судите меня, я не прошу пощады» (РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 6265. Л. 296). Однако в условиях политического режима того времени подобные разговоры для их участников представляли реальное опасное последствие не только в виде лишения занимаемой должности, но и были чреваты угрозой оказаться в местах не столь отдаленных. Недавний партийный руководитель республики хорошо знал правила системы. В исповеди Куприянова 1971 г. записана двусмысленная фраза: «Мне не в чем упрекнуть себя. Я никому не причинил зла ради самого зла» (цит. по: Тихонов, 1990: 408).
В этой связи следует привести свидетельство членов семьи председателя правительства Карело-Финской ССР П.С. Прокконена. Он не раз предупреждал жену, что в любой момент может произойти непредвиденное: «Готовься к любому развитию событий» (Прокконен, 2010: 150–151). Поэтому она училась по настоянию мужа, чтобы получить специальность на случай, если его арестуют и ей придется кормить семью (там же: 185). Годы сталинского режима прошли в страхе, под угрозой тюрьмы. По словам сына Прокконена, «во времена Сталина …в доме всегда стоял собранный чемоданчик и мама прекрасно понимала, что в любой момент может остаться с детьми одна или даже быть сослана. Но судьба была благосклонна, все аресты обошли семью стороной» (там же: 151).
Г.Н. Куприянов всегда публично позиционировал свою принадлежность к ленинградской политической элите. В 1960-е гг. он написал в своих тетрадях: «Мы гордимся тем, что мы ленинградцы. Кто бы мог тогда, зимой 1942 г., в самые страшные дни блокады, подумать, что Кузнецов, Попков, Капустин, Соловьев, Иванов будут расстреляны с ведома и согласия Политбюро <…> Главная их вина – они были умнее, чем окружавшие Сталина подхалимы и интриганы. А Сталин и его приближенные не любили людей умнее и честнее себя» (НА РК. Ф. Р-3435. Оп. 2. Д. 214. Л. 124–125). Для него А.А. Кузнецов ассоциировался с образом самого «душевного и близкого друга» (там же. Л. 106). Когда Куприянову вынесли приговор Военной коллегии Верховного суда СССР в 1950 г., его обвинили в «проведении изменническо-подрывной и вредительской деятельности» и в «преступной связи с Кузнецовым А.А.» (РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 6265. Л. 98).
Куприянов воспринимал себя в качестве представителя ленинградской партийной организации. Перед отъездом в Карелию он приехал на прием к Жданову, чтобы получить от него «указания об основных направлениях в работе партийной организации Карелии». В Карелию отправился «с наказом» Жданова и напутствием «не подвести ленинградскую партийную организацию». В республике уже работали «старые и добрые друзья по Ленинграду», которые приехали в республику ранее: бывший председатель исполкома Дзержинского райсовета Ленинграда П.В. Соляков занимал должность председателя Совнаркома Карелии (затем третьего секретаря ЦК Компартии), с Б.С. Альперовичем (председатель Госплана) и И.М. Трускиновым (зав. отделом пропаганды и агитации ЦК) они несколько лет работали в Ленинграде. Позднее Ленинградский обком направил в КФССР еще 12 партийных и советских работников (см.: Куприянов, 1972: С. 3–6, 11, 16, 238, 240). В феврале 1941 г. на XVIII конференция ВКП(б) по предложению Жданова Куприянов был избран кандидатом в члены ЦК.
Молодой партийный выдвиженец не упускал возможности пропагандировать в своем окружении личную благосклонность к нему не только со стороны Жданова, но и Сталина. В его речи постоянно звучали намеки о приближенности к вождю: был на приеме, позвонил по телефону, подошел во время конференции и пр. Доступ к сталинской власти для советских партийных функционеров имел знаковый характер – как проявление доверия вождя, а также как показатель высокого места в неформальной иерархии. Это касалось также и отношений с другими партийными и государственными деятелями – Куприянов обязательно сообщал окружению: позвонил председатель Госплана СССР Н.А. Вознесенский или же А.Н. Косыгин (бывший председатель Ленсовета), либо председатель исполкома Ленсовета Попков П.С. прислал личный подарок – именное оружие (см. там же: С. 191–192, 201, 276). На отдыхе Куприянов много общался с Всеволодом Ивановым – секретарем ЦК ВЛКСМ (в годы войны – первый секретарь Ленинградского обкома комсомола).
В политическую группировку, во главе которой стоял А.А. Жданов, входили ленинградские руководители и представители политического руководства страны – выходцы из Ленинграда: Вознесенский Н.А. (член политбюро ЦК партии, зам. председателя правительства, председатель Госплана СССР), Кузнецов А.А. (секретарь ЦК ВКП(б), член Оргбюро ЦК) Родионов М.И. (председатель Совета министров РСФСР, член Оргбюро ЦК), Попков П.С. (первый секретарь Ленинградского обкома и горкома партии), Иванов В.Н. (второй секретарь ЦК ВЛКСМ), Капустин Я.Ф. (второй секретарь Ленинградского горкома партии), Лазутин П.Г. (председатель Ленгорисполкома) и др. В эту политическую обойму входил выходец из Ленинграда (бывший первый секретарь Куйбышевского райкома партии), партийный руководитель Карелии Г.Н. Куприянов. По разным причинам от данной группы дистанцировались А.Н. Косыгин (бывший председатель Ленсовета), Т.Ф. Штыков (бывший второй секретарь Ленинградского обкома партии), которые избежали участи участников «ленинградского дела». В 1946 г. Штыков нередко посещал в Москве Жданова, причем иногда задерживался в его кабинете на довольно продолжительное время: 8 января (15.25–16.15), 28 мая (22.10–23.40), 15 июня (15.05–16.10), 25 июня (21.20–21.35), 7 июля (0.45–02.05), 27 июля (14.40–15.10), 12 августа (16.00–16.30), 22 августа (15.15–15.40), 23 августа (17.45–17.50) (Тетрадь регистрации приема посетителей А.А. Жданова в г. Москве. Записи за 1946 г. // Исторический архив. 2016. № 1. С. 55, 64, 67; № 2. С. 57, 60, 63).