Ситуация с завозом новой рабочей силы в Карелию из других регионов СССР складывалась неимоверно тяжелая. В марте 1948 г. в ЦК Компартии поступила информация Министерства госбезопасности республики о жалобах лесозаготовителей, прибывших по набору из других областей страны, на тяжелые условия жизни. В одном из писем сообщалось: «Питание <…> очень плохое, едим только хлеб и картошку, сахару не достать. Зарплату не выдают по нескольку месяцев, дают только аванс по 5 руб. в день. В общем, к нам относятся, как к заключенным, очень плохо. Вот что значит попасть по вербовке в КФССР…» (Шлейкин, 2014: 205). Аналогичные письма приходили и в партийный орган республики. Рабочие одного из леспромхозов, приехавшие по вербовке, писали: «Живем в тесноте и грязи. Аванс дают по 10–20 руб. в неделю. Не хватает даже на хлеб и соль. Инструмент из рук вон плохой, часто ломается <…> Многие из нас ехали, чтобы остаться в кадрах, но сейчас в этом разочаровались и не знают, как отбыть год» (там же).
Решением этой проблемы занималось правительство СССР. 14 апреля 1948 г. Совет министров СССР принял постановление о проведении оргнабора рабочих для направления в лесную промышленность КФССР в количестве 12 тыс. человек до 1 июля. Однако к июлю в республику прибыли только 6300 человек – 52 % от запланированного (там же: 207–208). 11 февраля 1949 г. было принято постановление Совета министров СССР «О мероприятиях по восстановлению и развитию лесозаготовок в Карело-Финской ССР». Для переселенцев предусматривались льготы и стимулы. Так, на льготных условиях предлагалось приобретение коровы, поросенка, 5—10 голов птиц. Выделялись деньги на переезд из расчета 1 тыс. руб. на работника и 300 руб. на члена семьи. С переселенцев списывались недоимки. На первый год работы они освобождались от уплаты сельхозналога и подоходного налога. Им должны были выделяться земельные участки под огороды, ссуды на строительство домов. Ближайший план предусматривал прием в районах республики 15 тыс. семей переселенцев из различных регионов страны и 6300 семей ингерманландцев. Но селить их было некуда. Некому было строить новые дома. В республику прибывали эшелоны с семьями переселенцев. Некоторые везли с собой скот, птицу. Вдруг выяснялось, что в районе, куда они направлялись, принять не могут. Поезд направляли в другой район. Он приходил на станцию, но люди отказывались выходить из вагонов и разгружаться. Они требовали везти их туда, куда планировалось, или возвращаться обратно. Нередко местные работники начинали рассказывать, как нелегко жить и работать в Карелии. Запуганные люди собирались отправляться обратно. Оказывалось, что обещанных коров и земли под огороды нет (там же: 219–220). В результате оказалась провалена приемка переселенцев в запланированных масштабах, соответственно, проваливался и план лесозаготовок. Предприятия лесной промышленности, на которые возлагалось строительство нового жилья, не выполнили задания. Надежды переселенцев на новую жизнь были разочаровывающими. Они попадали в неблагоприятные условия с низкими заработками, необеспеченным питанием, неорганизованным обучением рабочим специальностям. Не было создано условий для проведения досуга – не хватало клубов, библиотек, киноустановок и радиоузлов (там же: 228). Действительность в лесной Карелии не соответствовала тем обещаниям, которые переселенцы получили от организаторов набора.
Постановлением бюро ЦК КП(б) и Совета министров КФССР от 1 декабря 1949 г. «О мероприятиях по приему, размещению и трудоустройству переселяемого в КФССР населения 1950 г.» был утвержден план переселения населения из других областей СССР на 1950 г. в количестве 12 тыс. семей, в том числе 8 тыс. семей ингерманландцев. В адрес Совета Министров СССР была направлена просьба: «обязать министерство внутренних дел СССР (т. Круглова) дать указания во все области и республики, где проживают финны-ингерманландцы, о беспрепятственном разрешении их выезда в Карело-Финскую ССР» (Особые папки, 2001: 169).
Важно подчеркнуть, что вопрос о переселенцах коренной национальности был не только хозяйственный, но и политический. Так, в населенных пунктах в западной части Карелии, отошедшей по мирному договору СССР и Финляндии 1940 г. к Советскому Союзу, осталось немало финнов, которых после Зимней войны советские власти должны были репатриировать в Финляндию, но это не было сделано, что порождало ненависть с их стороны, включая часть карел, также желавших репатриироваться (см.: Синицин, 2015: 284). По свидетельству Урхо Кекконена, который в качестве депутата сейма в 1940–1943 гг. был руководителем Комитета по делам переселенцев[34], репатрианты, эвакуированные с территории, отошедшей в 1940 г. по мирному договору к СССР, были настроены крайне враждебно к Советскому Союзу (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 269. Д. 31. Л. 212). На военных фотографиях из финляндского архива запечатлены сюжеты подписания документов об экстрадиции, погрузке и отправке ингрийцев (ингерманландцев) 18 июня 1944 г. в Финляндию на немецком транспортном судне в порту Палдиски (Архивные фотографии военного времени: Электронный ресурс).
Среди ингерманландцев, которые длительное время проживали в районах, составлявших территорию Финляндии, также наблюдалось стремление к выезду из СССР в Финляндию или другие страны. Ингерманландцы подверглись неоднократным репрессиям в СССР в 1930-е – начале 1940 гг. Недальновидная позиция советского руководства в национальной политике неизбежно привела бы к разочарованию местного коренного населения: со стороны власти не было сделано ни анализа реальной ситуации, ни разработки и принятия принципиальных решений, предвосхищавших негативные проявления. О проведении в рамках национальной политики конкретных мер в пользу репрессированных народов в условиях сталинизма никто не задумывался. Вместо принятия подобных решений по национальным проблемам советское руководство требовало усиления карательных мер от спецслужб против националистических и «буржуазных» проявлений, наказания недовольных граждан.
Вопрос об объективных трудностях интеграции финно-угорских народов в новое советское пространство вообще не только не обсуждался, но даже не ставился. В феврале 1940 г. советское руководство приняло решение о переселении более 2 тыс. бывших граждан Финляндии, оказавшихся на территории, присоединенной к СССР, в тыловые районы Карелии. Тяжелые условия жизни бывших финских граждан на новом месте, высокая заболеваемость и смертность, жесткий контроль со стороны местных органов внутренних дел и госбезопасности породили закономерный результат – враждебный настрой финнов в отношении СССР. Этот негативный опыт переселения финнов не учитывался в послевоенные годы.
Последствия реализации «ингерманландского» проекта в Карелии в условиях апогея сталинизма можно было предвидеть. Ю.В. Андропов в своем выступлении на пленуме ЦК КП(б) в январе 1950 г. высказал здравую и дальновидную оценку в данном вопросе: «Я не говорю о том, что не надо было этого делать, но ведь это вопрос очень важный…» (РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 6265. Л. 371). Аналогичную позицию занимал и О.В. Куусинен. Они предвидели, что реализация куприяновского проекта могла вылиться в «ингерманландское дело» с новыми массовыми репрессиями. Прецедент уже был в Карелии в 1930-е гг., во времена т. н. «карельской лихорадки». В 1929 г., когда на Западе разразился экономический кризис и свирепствовала безработица, многие финны лишились работы. Советское правительство воспользовалось данной ситуацией и развернуло масштабную пропагандистскую кампанию: чтобы выполнить пятилетку, нужна была техника и рабочие руки. Финнов стали агитировать переехать в Советскую Карелию – «строить социализм». Только из Финляндии в Карелию переселилось около 12 тысяч финнов. Советские власти начали вести пропаганду также среди канадских и американских финнов, обещая им рай земной. Не менее 5 тысяч человек поддались этой «карельской лихорадке». Особое внимание сосредоточили на вербовке рабочих, имевших ценные инструменты, владельцев заводов или своих мастерских. Просили все имущество брать с собой, обещая бесплатную перевозку (были зафрахтованы пароходы) и по приезде в Карелию – денежную компенсацию.
Итог этой кампании имел печальные и трагические последствия. Технику конфисковывали, не выдав компенсации, деньги отобрали. Переселенцев уговорили сдать заграничные паспорта, и позже, в глухих карельских лесах, они оказались беззащитны перед произволом. Переселенцы жили в тяжелейших условиях, получали гроши, нищенские заработки совершенно не соответствовали их мастерству. Через какое-то время многие из приехавших финнов поняли, что их жестоко обманули, и попытались выехать обратно. Но уехать смогли лишь единицы – те, кто предусмотрительно не сдали заграничные паспорта. Начался сталинский террор (см.: Куусинен А., 1991: 82–85). В 1950-е г. могла разыграться новая трагическая страница истории – в отношении ингерманландцев.
20 апреля 1950 г. бюро ЦК Компартии отменило принятое 1 декабря 1949 г. постановление о вербовке в республику в 1950 г. 8 тыс. семей ингерманландцев дополнительно к ранее завербованным на работу в лесной промышленности. Дальнейшее организованное переселение ингерманландцев в республику было решено прекратить, в том числе немедленно прекратить направление ингерманландцев на работу в пограничные районы республики. Соответствующим органам поручалось в 3-месячный срок переместить ранее ввезенных ингерманландцев из пограничных районов в непограничные районы (Особые папки, 2001: 118–119).
О возможном драматическом последствии куприяновского проекта массового завоза семей ингерманландцев в Карелию в кратчайшие сроки свидетельствует докладная записка в ЦК КП(б) КФССР секретаря Куркийокского райкома партии Калабина И.Г. от 12 октября 1950 г. Партийный руководитель пограничного района информировал о критическом недостатке рабочей силы в большинстве колхозов района. Он констатировал, что с начала заселения района много приезжало переселенцев – если бы они остались, то было бы достаточно рабочих рук в колхозах и совхозах. Но в последние 2–3 года сотни семей выбыли за пределы района – не сумели закрепиться на постоянное место жительства. Получив паспорт, ссуды от государства и прожив непродолжительное время, многие из переселенцев выбыли из района в неизвестном направлении. Одновременно особое внимание обращалось на территориальное расположение района в запретно-пограничной зоне по соседству с Финляндией. В этой связи в записке сообщалось, что среди переселенцев немало людей, которые не имеют права проживать в пограничном районе: часть переселенцев в годы войны пребывали в плену в Германии, Финляндии, проживали на оккупированной врагом территории, служили или работали у немцев в полиции, старостами, в т. ч. бывшие изменники Родины и представители преступного элемента. Райком партии высказывал просьбу оказать содействие в выселении этих лиц из района и впредь их не завозить (Особые папки, 2001: 122–124). На основании данной записки МГБ получило соответствующие указания. Проверка установила, что в районе проживали бывшие подданные иностранных государств, получивших советское гражданство, ингерманландцы, которые во время войны были вывезены в Финляндию, репатрианты, лица, имевшие судимость. Часть из них была признана не имеющей права проживать в пограничных районах и подлежала выселению (там же: 170). В случае продолжения реализации постановления от 1 декабря 1949 г. по массовому завозу рабочей силы указанные негативные процессы могли достичь критического уровня и вызвать массовое выселение переселенцев с использованием методов насилия. Поэтому непродуманный и необеспеченный проект Куприянова изначально был обречен на провал.