Не дожидаясь выхода первой книги, Бондарев продолжал штурмовать журналы – ведь надо же было на что-то жить и кормить семью. Но из «толстяков» его охотно печатал лишь один «Октябрь», где к нему благоволил главред Фёдор Панфёров. Правда, не всегда было понятно, что старый мастер находил в тогдашних рассказах Бондарева. В них отсутствовали значимые темы, герои мало чем выделялись на общем фоне, да и социальности не хватало. А за рассказ Бондарева «Инженеры» редакцию «Октября» даже как-то отругала газета «Известия».
Критик Николай Жданов обвинил автора в уходе от изображения подлинной жизни. Он писал: «Характерен в отношении рассказ Юрия Бондарева „Инженеры“ – о том, как поссорились, а затем помирились муж и жена – инженеры. Для того чтобы создалась видимость конфликта, автор взял в качестве героя откровенного мещанина, полагающего, что жена должна главную свою обязанность видеть в заботах о муже, создании домашнего уюта, семейного очага. А жена прилежно работает в лаборатории, так прилежно, что забывает в день рождения мужа прийти пораньше домой. Муж изрекает тривиальнейшее: „Мы не сходимся характерами“ и покидает супругу, но затем, узнав, что она добилась заметного успеха в работе, идёт на мировую. Вот и весь рассказ. Будь герой хоть немножко посовременнее, а героиня – повнимательнее к мужу, и рассказ попросту не мог бы состояться. В этом произведении нет и следа самостоятельного и серьёзного авторского раздумья над жизнью. Писатель взял готовую, давно „освоенную“ идею и начал иллюстрировать её в банальном сюжете. Получилось, как и следовало ожидать, произведение примитивное, серое, лишённое свежести, новизны, поэзии» («Известия». 1953. 22 августа).
Позже публикации Бондарева в периодике изучил критик Игорь Золотусский. Он не стал столь категорично судить молодого автора, как это в своё время сделал Николай Жданов. Но и не смог найти, за что Бондарева стоило бы похвалить. «Рассказы, – отметил Золотусский, – были ясные и, как водится, со счастливыми концами ‹…› Он пробовал на случайной натуре» («Знамя». 1962. № 2. С. 210).
Трудное пробивание первой книги в печать тянулось больше года и сдвинулось с места – как и многое другое в советском обществе, – уже после смерти Сталина. В печать книгу Бондарева «На большой реке» издатели подписали 21 марта 1953 года (но без рассказа «В одном взводе» о курсантах). В выходных данных её редактором была указана Вера Смирнова. Позже, в январе 1964 года, Бондарев писал ей: «…помните наши разговоры о литературе, когда Вы редактировали первую мою студенческую книжку рассказов?» (РГАЛИ. Ф. 2847. Оп. 1. Д. 49. Л. 1).
Итак: в дебютный сборник Бондарева вошли одиннадцать рассказов молодого автора. Не все они оказались равноценными. Скажем, Юрий Нагибин уже в 1955 году выделил из всей книги только три вещи: «На большой реке», «Инженеры» (тот, который в «Известиях» разругал Жданов) и «Радуга». Он утверждал: «Лучший рассказ – „На большой реке“: о юной девушке-враче, отправившейся в далёкие края, в таёжную геологическую партию. Девушка с честью выходит из трудного испытания, она открывается читателю как сильный, верный характер, как чистая душа. Этот рассказ написан уверенно и зрело, он целен и убедителен» (папка с личным делом Бондарева. Л. 11).
Но прав ли был Нагибин? Я бы с ним поспорил. Мне в первой книге писателя ближе другой рассказ, «Незабываемое», построенный на военном материале и посвящённый медсестре полка, в котором воевал писатель – Лене Строчковой.
А вообще самую точную оценку ранним вещам Бондарева дал Владимир Амлинский. Правда, он это сделал уже в юбилейный для писателя год, когда тот отмечал своё 50-летие. Критик напомнил:
«До военных своих повестей Ю. Бондарев был автором рассказов, носивших следы мастерской Паустовского: с его вниманием к атмосфере, к тщательной отобранности эпитета, к осязаемой вещности предмета, пейзажу и, конечно, к человеческому чувству, до поры скрытому, осторожному, целомудренно невыявленному. В рассказах Ю. Бондарева ощущались и вкус и достаточная пластическая свобода, пожалуй, им не хватало подлинного самовыражения. Рассказчик рассказывал, а не открывался, не исповедовался, не прикасался к какому-то главному опыту своей жизни, к какому-то главному переживанию, хотя событийно оно и присутствовало…
Писатель мало говорил о войне, ещё меньше о войне и о себе. Мир, увиденный в мимолётных переживаниях, встречах, поездках и командировках, как это часто бывает, казался более лёгким для освоения, чем мир обожжённый и выстраданный, исполненный самых сильных и потому особенно трудных для передачи переживаний» («Новый мир». 1974. № 1. С. 261).
После выхода сборника «На большой реке» можно было уже подумать и о переводе Бондарева из кандидатов в члены Союза писателей. Но в этот момент возникли проблемы у одного из его покровителей – Фёдора Панфёрова. Советского классика обвинили в частом пьянстве, зазнайстве и «перегибах» и уволили из журнала «Октябрь». В писательских кругах говорили, будто Панфёров пострадал всё-таки не за пьянки, а за близость к одному из бывших сподвижников Сталина – Георгию Маленкову. Мол, новое руководство страны во глве с Хрущёвым, увольняя Панфёрова, тем самым посылало знак Маленкову, что тому тоже следовало бы задуматься об отставке. Но, по другой версии, всё было сложнее. После смерти Сталина Кремль захотел многое обновить, в том числе и Союз писателей, и решил сменить часть литгенералитета, поэтому Панферов и был убран со сцены.
В 1954 году наконец из лагеря был выпущен отец Бондарева, но домой он вернулся с туберкулёзом. За его лечение взялась жена однокурсника писателя Михаила Коршунова – замечательный врач Виктория Терехова.
К вопросу о переходе из кандидатов в члены Союза писателей Бондарев вернулся весной 1955 года. 12 апреля он подал соответствующее заявление. «В 1951 году меня приняли кандидатом в члены Союза советских писателей, – напомнил молодой автор. – После этого в течение 1952–1955 г. у меня вышли 2 книги рассказов: сборник „На большой реке“ (Советский писатель, 1953 г.) и небольшой сборник „Незабываемое“ (Воениздат, 1954 г.). Кроме этого, был напечатан ряд рассказов в журналах ‹…› В настоящее время я закончил для издательства „Советский писатель“ повесть „Юность командиров“, рассказывающую о послевоенной армии, об офицерском училище. Прошу принять меня в члены Союза советских писателей и прошу бюро секции прозы поддержать меня в этом».
На этот раз собирать новые рекомендации Бодареву не понадобилось. Его книги и журнальные публикации литфункционеры передали на рецензирование Владимиру Немцову и Юрию Нагибину. Однако Нагибин к представленным вещам Бондарева отнёсся сдержанно. «Автор, несомненно, талантлив, – согласился он, – внимателен к жизни, пишет не „на тему“, а из внутренней потребности». Но требовательному Нагибину этого было мало. Поэтому он честно дал понять, что прежде чем решать вопрос о переводе Бондарева из кандидатов в члены Союза писателей, следовало бы дождаться выхода новой книги соискателя.
Приёмная комиссия рассмотрела дело Бондарева 27 июня 1955 года. На ней выступил второй рецензент Немцов, который присоединился к мнению Нагибина: подождать публикации новой повести молодого автора. К такому же выводу склонялся Моргулис.
Переломила ситуацию Вера Смирнова. Она резонно спросила: к чему формальности? Её поддержала Маргарита Алигер: мол, раз дело уже дошло до приёмной комиссии, нечего затягивать решение вопроса («Не будем же буквоедами. Вопрос уже поставлен, мы знаем, что человек работает, и нет никаких оснований откладывать этот вопрос до осени»). Соломоново решение предложил Всеволод Иванов. «Мы можем его принять, – сказал он, – а до Президиума ‹Московской писательской организации› прочесть его новую повесть». Правда, старый мастер не пояснил, какое заседание Президиума он имел в виду: ближайшее или одно из…
Судьба Бондарева решилась не на ближайшем, а на одном из заседаний Президиума, которое состоялось только через полгода – 21 ноября 1955 года. Вёл тот Президиум Константин Федин. Евгений Долматовский попытался уколоть приёмную комиссию: мол, зачем она подсунула Президиуму автора с ещё не вышедшей книгой об армии. Но Федин полемики не допустил. Проглотив реплику Долматовского, он сразу предложил подвести итоги. Цитирую протокол: «К. А. Федин. Я буду голосовать. Кто за то, чтобы перевести т. Бондарева из кандидатов в члены ССП? Кто против? Нет. Кто воздержался? Двое. Принимается решение при двух воздержавшихся». Но имена воздержавшихся в протокол не попали.
Ну а проанонсированная в приёмной комиссии и на заседании президиума столичной писорганизации книга Бондарева «Юность командиров» вышла уже весной 1956 года в издательстве «Советский писатель».
«Убрать из сценария мрачное»
Первые отношения с кино у Юрия Бондарева возникли, видимо, в конце лета или начале осени 1955 года. Он тогда только закончил работу по последним замечаниям редактора издательства «Советский писатель» Клавдии Ивановой над своей первой большой вещью на армейскую тему – повестью «Юность командиров». У молодого автора возникла пауза, оставалось решить, чем её заполнить: отдыхом на море или сбором материалов для нового произведения, может быть, даже романа. Конечно, отдых был бы предпочтительней, но это когда карманы переполнены монетами. А если в кармане ни шиша? А на твоём содержании жена, дочь, да и мать с недавно выпущенным из лагерей отцом нуждались в материальной поддержке… И тут Бондареву весьма кстати кто-то сообщил, что при кинематографическом главке Министерства культуры функционировали какие-то сценарные мастерские, где слушателям вроде бы выплачивали небольшие деньжата.
Я подозреваю, что этим «кем-то» был лучший в то время друг писателя – Григорий Фридман-Бакланов. Он, как выяснилось, стал обивать пороги киноорганизаций ещё с пятьдесят четвёртого года, а то и раньше. Ему доходчиво объяснили, что без имени и связей шансов сразу найти понимание на «Мосфильме» у него нет, но можно попытаться пролезть в мир кино через сценарный отдел Минкультуры, который отбирал перспективные сценарии и рассовывал их по периферийным киностудиям. Недолго думая, Бакланов попробовал предложить в этот отдел свои вещи о современной деревне: мол, чем чёрт не шутит. Но его ждал пол