Кровь и пот войны
Сегодня уже никто не оспаривает, что взлёт «лейтенантской прозы» начался в конце 1957 года с появления в журнале «Молодая гвардия» повести Юрия Бондарева «Батальоны просят огня». В своё время Василь Быков честно на весь мир сказал, что всё поколение фронтовых писателей вышло из бондаревских «Батальонов». И это сущая правда. Виктор Некрасов с его повестью «В окопах Сталинграда» – не в счёт. Он только наметил новое направление в нашей литературе, но так и не смог удержать занятый рубеж. Дальнейшую атаку повёл Бондарев, за ним в бой вступили Григорий Бакланов, Константин Воробьёв, Виктор Курочкин, Борис Васильев… А последним в этом поколении проявил себя Вячеслав Кондратьев – помните его бессмертного «Сашку»?
Напомню, о чём рассказывали «Батальоны…». О том, как непросто происходило форсирование Днепра. Мы тогда столько своих ребят потеряли! Многие из них даже вкуса жизни не успели познать: только раз и поцеловали девушку и ушли в небеса. Но ушли святыми.
Своим главным героем Бондарев избрал артиллериста Бориса Ермакова. Правда, в первом варианте повести он наделил его другой фамилией – Левашёв. Молодой офицер накануне переправы через Днепр сбежал из госпиталя, но уже в полку узнал, что его батарею передали другому человеку. Ермакова прикомандировали к чужому батальону. Плацдарм на правом берегу Днепра этот батальон захватил, но попал в окружение и целых шестнадцать часов, так и не получив обещанной поддержки и оказавшись без связи с полком, из последних сил дрался за клочок земли. К своим из всего батальона вышли лишь четыре бойца и капитан Ермаков. Молодой офицер был в ярости. Он хотел узнать, кто отдал целое подразделение на заклание и ради чего были принесены такие жертвы. И если командир полка Гуляев, когда увидел Ермакова, нашёл нужные слова, то комдив Иверзев вступать в какие-либо объяснения поначалу отказался. Это не означало, что Иверзев оказался плохим командиром – у него была своя правда, которая в той стрессовой ситуации далеко не сразу дошла до Ермакова.
Позже критики долго гадали, с кого Бондарев списал своего героя. Одни указывали на рядового Василия Свинина, который служил в артполку НКВД (он единственный выжил в описанном Бондаревым бою, правда получив тяжёлое ранение). Другие считали, что прототипом Ермакова послужил старший лейтенант Николай Епимахов, чей артдивизион 29 сентября формировал Днепр и огнём поддержал наши части, захватившие плацдарм на правом берегу Днепра.
Уже осенью 1986 года Бондарев на встрече с читателями в Свердловске признался: «В ходе работы над романом я встречался с Василием Свининым. Но, к сожалению, он оказался замкнутым человеком. Писать с него образ Ермакова мне не хотелось. Ведь в этом случае пришлось бы додумывать, а я хотел написать максимально правдивую историю. Тогда я вспомнил командира соседнего дивизиона, с которым мы стояли на левом берегу Днепра, Николая Епимахова ‹…› Мы были знакомы с ним совсем недолго, но образ этого человека я запомнил очень хорошо – настолько он выделялся среди других офицеров ‹…› Безусловно, что-то в образ капитана Ермакова я добавил от себя».
Ещё раньше, в конце 1966 года, Бондарев опубликовал в «Литггазете» статью «Герой из повести». Он рассказал о звонке журналиста Александра Шварца, который утверждал, что нашёл героя бондаревской книги. В герои Шварц записал слесаря-механика по ремонту тепловозов Владимира Ластовского. Бондарев встретился с этим человеком. Выяснилось, что осенью 1943 года Ластовский командовал ротой и первым со ста сорока бойцами из 21-го полка 180-й стрелковой дивизии форсировал Днепр в районе между Вышгородом и Киевом. Многое, о чём Бондарев рассказал в своей повести, происходило в конце сентября – начале октября и с ним тоже. Однако в войну пути Бондарева и Ластовского не пересекались. Они узнали о существовании друг друга и впервые встретились лишь через двадцать с лишним лет после Победы. Таким образом, Ластовский мог стать героем писателя, но не стал.
Так с кого же Бондарев списал своего Ермакова? Сам писатель так точного ответа никогда и никому не дал. Но нельзя исключать, что отчасти он списал Ермакова с себя (хотя осенью 1943 года был всего лишь сержантом, а не капитаном). Вспомним, где в те дни находился Бондарев и какую должность занимал: он в составе 89 стрелкового полка 23-й стрелковой дивизии занимал Каневский плацдарм на правом берегу Днепра и командовал артиллерийским орудием. То есть всё, о чём он спустя годы написал в повести «Батальоны просят огня», им ещё тогда было пропущено через себя.
Косвенно это подтверждает сохранившийся в Центральном архиве Министерства обороны журнал боевых действий 23-й стрелковой дивизии (ЦАМО. Ф. 1096. Оп. 1. Д. 5). В этом журнале есть и короткие отчёты командира одного из подразделений. Давайте вместе прочитаем их:
«24.9.43.
В течение ночи на 24.9.43 был сильный артогонь, прикрывая отход арьергардных частей. К утру отошёл на зап. берег р. Днепр. Производит окопные работы в р-не выс. 175, 9. На протяжении 2-х км обнаружено 25 огневых точек. Взят пленный.
25.9.43.
В течение дня укрепились на Зап. берегу р. Днепр, оказывал сильное огневое сопротивление на р-нов: Зап. скаты выс. 175, 9, Аглице, Студенец. Отмечены 2 вылета самолётов ФВ-189.
26.9.43.
В течение ночи на 26.9.43 и дня оказывал сильное огневое сопротивление продвижению переправившимся частям на Зап. берег р. Днепр.
В 9.00 силою до роты предпринял 3 контратаки с Юго-Зап. скатов выс. 175, 9. Три самолёта Ю-88 бомбили и обстреливали вост. берег р. Днепр.
27.9.43.
В 10.45 подбросил в Селице 5 автомашин с пехотой. Наблюдением установлено: батарея 105 м/м орудий – Студенец; батарея 75 м/м орудий – в 5 км сев. Ситники.
28.9.43.
В течение всего дня вёл методичный артминомётный огонь по боевым порядкам пехоты в р-не переправы. Наблюдением установлено:
В 9.00 в центре Студенц движение пехоты и автотранспорта. На южн. окр. Селице – 2 танка и 4 самоходных пушки.
В 13.00 подбросил в р-н Селице 10 автомашин с пехотой.
В 14.35 в р-не Селице развернулись 10 танков, одновременно в селе замечено движение автомашин и пехоты.
В 14.50 к южн. окр. Селице подошло 7 танков из Бобрица.
В 15.00 отмечалось интенсивное движение танков и автомашин с пехотой из Студенец и Селице на Бобрица.
В 15.10 7 танков вели огонь с южн. окр. Селице.
29.9.43.
В течение первой половины дня сильным арт. мин. огнём препятствовал продвижению. Замечалось движение групп и шум танков в р-не Студенец.
30.9.43.
Наблюдением установлено в кустах на вост. окр. Селице у пар. замаскировано 10 танков.
В 13.20 по дороге из Грушенцы на Сейники замечено движение до б-на пехоты, 18 танков, большое количество автомашин с прицепами.
1.10.43.
В 8.45 до роты (полного состава) при поддержке артминогня контратаковал из р-на кустарников, что сев. – вост. Студенец; в р-не Студенец накапливается пехота и танки.
2.10.43.
В течение дня предпринимал ряд огненных контратак пехоты с танками при поддержке сильнейшего арт. мин. огня».
Это очень похоже на конспект событий, которые Бондарев описал в своих «Батальонах».
Первый вариант повести Бондарев назвал «Суровость». Когда Бондарев его закончил, перед ним как всегда встал вопрос, куда и кому нести рукопись. Соваться в «Знамя», где так и не прошла его предыдущая повесть «Юность командиров», особого желания не было. Но ни в «Новом мире», ни в «Дружбе народов» его не ждали. «Новый мир» тогда рассматривал возможность публикации ещё не завершённого романа о войне своего главного редактора Константина Симонова, и Бондарев со своей повестью мог бы перебежать дорогу живому классику. Свои предпочтения имела и «Дружба народов», которой тогда управлял Борис Лавренёв.
И тут на горизонте замаячил другой вариант: Кремль возобновил издание журнала «Молодая гвардия», выпуск которого был прерван в войну. Правда, курс этого издания оставался пока ещё неясным. Но Бондарева грело то, что туда устроились несколько его знакомых по Литинституту: Андрей Турков возглавил отдел критики, а управление прозой взял на себя один из перспективных учеников Паустовского – Борис Бедный. Да и назначенный главредом «Молодой гвардии» Александр Макаров был нечужим ему человеком: во-первых, он ходил на его занятия по текущей литературе в Литинституте и, во-вторых, имел с ним дело, когда тот числился замом Вадима Кожевникова в «Знамени». Все трое дружно сказали Бондареву: конечно же, тащи свою новую повесть нам, в «Молодую гвардию».
Во многом благодаря Борису Бедному 7 мая 1957 года Макаров заключил с Бондаревым договор на повесть «Суровость». В документе было отмечено, что эта вещь объёмом в 14 печатных листов расскажет «о форсировании Днепра в дни Великой Отечественной войны» (РГАСПИ. Ф. м. – 42. Оп. 1. Д. 9. Л. 12). Писателю гарантировали публикацию повести в двух номерах в конце того же года и гонорар в размере 42 тысяч рублей старыми деньгами – по тем временам это было целое состояние.
На этой волне Бондарев отправился ещё и в издательство «Советский писатель» к своему редактору Кире Ивановой. Её новая повесть бывшего фронтовика очень впечатлила. По её мнению, она большой редактуры не требовала, однако сразу сдать рукопись в набор Иванова не могла. Правила были правилами: следовало обязательно получить не менее двух внутренних и, естественно, положительных рецензий.
Иванова хотела отдать «Батальоны» на чтение людям, имевшим фронтовой опыт и разбиравшимся в литературе. Но начальство распорядилось иначе. Оно попросило ознакомиться с повестью Бориса Дьякова и Павла Омилянчука. Что эти люди понимали в литературе? Дьяков в 30–40-е годы делал в провинции карьеру партийного редактора. Но в 1949-м ему припомнили знакомство с расстрелянным перед войной Иосифом Варейкисом и арестовали. Выпустили через год после смерти Сталина, в номенклатуру уже не вернули, но и совсем пропасть не дали. Старые приятели пристроили его в «Советский писатель» на рецензирование самотёка.