В. О.) ушли от показа батальных сцен» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 198. Л. 25).
К слову: то, что режиссёр и оператор сделали ставку на крупные и средние планы людей, произвело впечатление на весь худсовет. Крупные планы, по мнению специалистов, позволили усилить внимание к героям.
Но это не означало, что киносценарий получился безупречным. Скажем, Ефим Дзиган нашёл, что первую треть сценария авторы неоправданно затянули. Но больше всего споров возникло по поводу кинопроб. Сааков пригласил на главную роль капитана Дмитрия Новикова сразу двух актёров: Юрия Назарова и Бориса Новикова. Николай Олоновский (он был вторым оператором в знаменитой картине «Летят журавли») сделал несколько кадров и с тем и с другим. Абрам Роом предложил сразу отлучить от дальнейшей работы над фильмом Бориса Новикова («Это, – высказал он своё мнение, – неудачный актёр».). И с ним в принципе все согласились – Назаров играл ярче.
Больше всех настаивал на Юрии Назарове сам Бондарев. «Чем больше я смотрел пробы с Назаровым, – признался писатель, – тем всё больше у меня возникало хорошее, радостное чувство. Может быть, внешне Новиков (в исполнении Назарова. – В. О.) несколько не соответствует тому, что я представлял себе, но у него есть фронтовая достоверность в лице. Не чувствуешь, что взяли актёра, надели шинель, и он играет какого-то капитана, а создаётся впечатление, что именно таковы окопы, шинелишка и т. д. Я доволен выбором этого актёра» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 198. Л. 9).
Но как дружно все члены худсовета высказались за Юрия Назарова, так же дружно они отвергли актрису, которую попробовали на роль Лены Колосковой. Более всех возмущался Григорий Рошаль. «Лена, – размышлял режиссёр, – человек очень большой. Она здесь самая большая, Новиков к ней пристраивается. Весь регистр – женское, человеческое, прощающее, материнское – всё в ней. Это должна быть по диапазону актриса типа Марецкой» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 198. Л. 39).
Рошаль сначала вспомнил Людмилу Касаткину, но потом стал рассуждать о потенциале Татьяны Самойловой, блестяще сыгравшей в фильме «Летят журавли», и Зинаиды Кириенко. Он посоветовал Саакову: «Самойлову нужно пробовать, без проб не выйдет. Кириенко. Ещё неизвестно, что она умеет, вы посмотрите её диапазон – „Воровка“ и „Тихий Дон“. Мой вам совет – попробовать Самойлову и Кириенко, она складная, с длинной шеей» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 198. Л. 39). Но в итоге Сааков позвал на роль Лены Колосковой Валентину Куценко.
В начале 2024 года я встретился с исполнителем роли Новикова Юрием Назаровым и попросил его вспомнить, как он оказался на съёмках и что ему говорили Бондарев и Сааков. По словам Назарова, всё в общем-то произошло случайно. В 1959 году он учился на последнем курсе Щукинского театрального училища и, как и все выпускники, бегал по Москве в поисках, кому бы показаться и за что бы зацепиться. Один раз он попался на глаза ассистенту режиссёра Владимира Жилина, который хотел пригласить его на пробы в фильм «Исправленному верить», но режиссёр выбрал другого актёра – Владимира Гусева. В другой раз на него обратил внимание кто-то из команды Григория Чухрая, который готовился к съёмкам фильма «Баллада о солдате», и вновь на главную роль утвердили не его, а другого Владимира – Ивашова. В самом училище были затеяны два спектакля для дипломников: «Слуга двух господ» и «Весна в Москве», но Назарову предложили поучаствовать лишь в последнем спектакле. И как предложили! Он должен был сыграть малюсенькую роль милиционера на мосту, а всё остальное время выполнять функции ассистента режиссёра: давать команды сокурсникам, кому и когда выбегать на сцену, и сигнализировать, когда опустить занавес.
Артист со смехом вспомнил, как после первого прогона дипломного спектакля к нему подошла руководитель курса Вера Константиновна Львова и сказала: «Назаров, выражаю вам благодарность». А за что? За то, что не перепутал, когда надо было вытолкнуть на сцену Петю, а потом Машу. А когда уже все расходились по домам, к Назарову подошла какая-то женщина, сказала, что она с «Мосфильма», предложила прочесть за пару дней какой-то сценарий и потом заглянуть к ней на студию. При новой встрече эта женщина поинтересовалась, хотел ли бы Назаров кого-нибудь в этом фильме сыграть. Конечно, хотел бы. А кого? Какого-нибудь солдатика. И только? Ну, может быть, лейтенанта Алёшина… А капитана Новикова? Так Назаров был взят сначала на фотопробы, а потом и на кинопробы. Кого ещё пробовали на роль Новикова, ему не сообщили.
Тем временем надо было куда-то устраиваться на работу. Все ребята с курса Назарова пытались зацепиться за Москву, а он, не рассчитывая на столицу, завязал отношения с Новосибирском. Ему устроили вызов в театр «Красный факел». Назаров в ответ дал телеграмму и попросил выслать ему подъёмные в размере двух стипендий. Деньги из Новосибирска ещё не пришли, зато пришёл приказ «Мосфильма»: Назарова утвердили на роль Новикова, и надо было собираться в киноэкспедицию в Закарпатье. Поэтому Назаров отбил в Сибирь вторую телеграмму – о своём увольнении.
Краем уха он в те дни услышал, что режиссёр фильма Леон Сааков очень хотел заполучить в свою картину какую-нибудь звезду. Говорили, что кто-то вроде бы встречался с Татьяной Самойловой, но она сослалась на занятость, а свободной оказалась куда менее известная Валентина Куценко. Но одну звезду ассистенты всё-таки уговорили: Михаила Козакова.
Назаров признался, что именно Козаков тогда и стал его главным учителем в кино. Сааков уже был тяжеловат на подъём и во время съёмок в Закарпатье больше молчал. «Я сыграю очередную сцену, – рассказывал Назаров, – и сразу глазами искал Козакова. Мне важна была его реакция. И он тут же меня успокаивал: мол, всё путём. А когда что-то его не устраивало, он потом подходил, брал за плечо и давал понять, что я что-то не то сделал и надо бы попросить Саакова какой-то эпизод переснять».
Приезжал ли Бондарев на съёмки в Закарпатье? Приезжал, но в основном наблюдал со стороны и почти всегда молчал. Правда, один раз у писателя во время съёмок сорвалось: мол, Назаров носит гимнастёрку правильно, так же как и он носил её в войну. Но ни одной рюмки чая с артистом Бондарев в Закарпатье не пропустил – он этим делом не баловался.
Назаров даже спустя много десятилетий считает, что финал картины получился смазанным. Почему? Потому что Сааков снял концовку в середине съёмочного процесса, когда актёры ещё не полностью втянулись в картину и не всё осознали. По его мнению, сначала следовало снять самые острые сцены, скажем, расстрел труса, показавшего немцам проходы в минном поле. Артисты во время съёмок этой сцены пережили настоящий стресс – после этого и играть стали по-другому. Они бы и в финале раскрылись иначе, лучше, но финал уже был снят.
А когда съёмочная группа вернулась в Москву, Михаил Козаков привёл на студию ещё никому не известную Майю Кристалинскую, которая очень тепло исполнила для фильма одну из песен на слова Булата Окуджавы – «Вёрсты, вёрсты…». Помните:
Вёрсты, вёрсты, так далёки, так нелегки,
Всё смотрю я из-под руки,
Улетели журавли за моря.
Им давно бы пора воротиться,
Оттого мне, наверно, не спится,
Оттого, знать, бессонна и надежда моя…
Черновой вариант «Последних залпов» был готов к середине осени. И 18 ноября 1960 года худсовет собрался вновь – теперь уже для того, чтобы посмотреть и оценить первую версию картины.
В целом фильм Саакова всем понравился. Претензии сводились в основном к двум моментам. Первый: роль Лены Колосковой. Игра Валентины Куценко никого не впечатлила. Борис Барнет прямо сказал: сцены с Куценко следовало бы переснять. И второй: финал – он тоже мало кого устроил. Редактор фильма Нина Беляева считала, что зря режиссёр в ходе съёмок отошёл от первоначальных планов. «В сценарии были очень интересно задуманы три сна Новикова, – заметила она. – Первый сон в первом эпизоде, когда он возвращается после этой передышки; второй сон после любовной сцены и третий, когда его уже нет, отыгрывается на финале» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 212. Л. 8). Сааков на последнем этапе отказался от первого сна, и это, по мнению Беляевой, смазало картину.
Своё решение предложил писатель Григорий Бакланов. Их с Бондаревым сближали не только семинар Паустовского, не только фронтовое прошлое. Они оба были возмущены расплодившимися в конце 1940-х – начале 1950-х годов лакировочными романами о послевоенной деревне и замалчиванием окопной правды о минувших боях. Из-за многочисленных преград Бакланов и Бондарев вынуждены были какое-то время набивать руку на производственных очерках, но надолго их не хватило. И они оба в середине 50-х годов на свой страх и риск взялись за «лейтенантскую» прозу, за что официальная критика их чуть не загрызла. Ну а потом и тот и другой попытались свои «окопные» повести переложить на язык киносценариев.
Бакланов подробно разобрал финал черновой версии фильма Саакова. «Действительно, нет образа конца, – согласился он, – причём, когда я смотрел материал гибели Новикова, мне очень понравилось, но здесь это меньше звучит. Почему? Там есть момент, когда сошлись два горящих танка, потом что-то ещё происходит, потом кадр гибели Новикова. Мне как раз казалось бы, что он должен погибнуть в момент радости. Как только происходит этот взрыв, сюда я бы вмонтировал лицо Куценко с этой гимнастёркой. После этого рассеивается дым, и видна его белая рубашка. Нужно, чтобы она не знала, что происходит. А потом смерть, потом сам конец. Может быть, я начал бы совершенно отвлечённо с панорамы идущих войск, потом показал бы реку, купаются молодые весёлые ребята, и вдруг у них виноватое чувство – проезжает на машине Куценко и они смотрят ей вслед. И тут трагедии, по-моему, не будет. А панорама, на которую она наезжает, ничего не даёт. Для меня картина окончилась, а лента крутится» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 212. Л. 13).
Надо сказать, что к некоторым замечаниям Бакланова Сааков прислушался.