В объединении приём картины назначили на 29 декабря 1960 года. От имени худсовета заключение сделал Ефим Дзиган. «В фильме, – написал он, – есть ряд актёрских удач. Особо стоит отметить исполнителя главной роли, молодого актёра Ю. Назарова. Его игру отмечает глубокая внутренняя наполненность при внешней сдержанности. В новом интересном качестве выступает в фильме актёр М. Козаков, исполняющий роль Горбачёва» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 1. Д. 569. Л. 2).
Дзиган высоко оценил также работу оператора Николая Олоновского, который совершил поистине чудо. Ведь большая часть действия в фильме происходила ночью. А попробуйте красиво снять ночь!
Придрался же Дзиган всего к нескольким эпизодам. Во-первых, он предложил кое-что из готового фильма изъять. «Могут быть, – написал он в заключении, – сокращены следующие сцены: первая сцена в блиндаже Новикова, сцены Лены и Горбачёва, на огневой Овчинникова, ряд других сцен и, наконец, финал. Без ущерба для финала можно изъять сцену Порохонько, подшучивающего над Лягаловым (рассказ о польской графине)» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 1. Д. 569. Л. 3).
Одновременно Дзиган потребовал доснять два эпизода: вторую сцену в блиндаже Овчинникова и лирическую сцену с участием Новикова и Лены. И самое главное – опытный мастер советского кино остался недоволен финалом. Ему показалось, что финал, во-первых, затянут, а во-вторых, может вызвать ненужные ассоциации. Цитирую подписанное им заключение: «Последнее замечание относится к финалу фильма. Необходимо убрать или заменить последние слова Алёшина, обращённые к отъезжающей Лене и повторяющие реплику, ранее сказанную Новиковым („Я найду тебя, Лена“). Эта же реплика в устах Алёшина придаёт нежелательный смысл происходящему в конце фильма» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 1. Д. 569. Л. 4).
Сааков вынужден был принять почти все поправки Дзигана и спешно внести в снятый фильм коррективы.
Премьера «Последних залпов» состоялась на День Победы – 9 мая 1961 года. А вскоре этот фильм посмотрел Андрей Тарковский. Он тогда только-только окончил ВГИК, хотел снимать «Андрея Рублёва», а его в это время уговорили взяться за пересъёмку «Иванова детства» по рассказу Владимира Богомолова (начальство пришло к выводу, что предыдущий режиссёр Эдуард Абалов всё завалил). Увидев Юрия Назарова в «Последних залпах», Тарковский решил, что обязательно пригласит этого артиста на роль капитана Холина. Правда, потом у него появилась идея сделать кинопробы с Владимиром Высоцким, но в итоге роль Холина исполнил Валентин Зубков. А Назарова Тарковский привёл в свой другой фильм – об Андрее Рублёве.
Вернусь к «Последним залпам». В этой картине состоялся и киношный дебют Булата Окуджавы (с ним Бондарев недолгое время поработал в «Литературной газете»). В фильме прозвучали две песни на его стихи – «Как мне нужны твои руки» и «Вёрсты, вёрсты». Первую исполнила Валентина Куценко, другую, как уже упоминалось, Майя Кристалинская.
Позже уже сложно было представить, чтобы Бондарев оказался в одной упряжке с Баклановым и Окуджавой, но в начале 1960-х годов писатель готов был насмерть стоять за них обоих. Расскажу, какие баталии происходили в Министерстве культуры и на «Мосфильме» в феврале 1962 года вокруг экранизации повести Бакланова «Пядь земли». Некая Ирина Кокорева – она была замом начальника управления по производству фильмов в Минкультуре СССР – публично не раз заявляла, что костьми ляжет, но не допустит съёмок фильма. И тогда Бондарев организовал на «Мосфильме» заседание худсовета объединения писателей и киноработников, на котором в защиту сценария Бакланова по его просьбе выступили писатели Елизар Мальцев и Александр Борщаговский и критик Лазарь Лазарев. Более того, Лазарев всем пообещал, что как редактор лично подрихтует все не устраивавшие в сценарии Кокореву эпизоды (хотя скрашивать и тем более уродовать сценарий он не собирался). После этого Кокорева дала киношникам два месяца на устранение найденных (а точнее, придуманных ею) ошибок.
Новое обсуждение работы Бакланова было назначено на 25 апреля. Бондарев привёл на худсовет Саакова, который уже снял фильм по его повести «Последние залпы». Однако Сааков неожиданно для писателя проявил осторожность. «В сценарии ‹Бакланова›, – отметил он, – есть отдалённое сходство с „Последними залпами“ в смысле судеб героев, в смысле финала. Я думаю, что нужно на другом языке это изложить, потому что некоторая аналогия может повредить делу» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 2394. Л. 6). Бондарев тут же бросился в атаку и стал яростно бороться за сценарий товарища. «Я, – признался он, – видел очень мало настоящих фильмов о войне». Слишком много до этого на экранах было фальши. Бакланов, по его мнению, нёс настоящую правду. «В сценарии, – подчеркнул он, – решается основная проблема: жизнь и смерть» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 2394. Л. 40). Своим натиском Бондарев сломил сопротивление чиновников. Они вынуждены были завизировать сценарий Бакланова, после чего за съёмки взялись сразу два молодых режиссёра: Андрей Смирнов и Борис Яшин, пригласившие на главные роли Александра Збруева и Евгения Урбанского.
После этого фронтовикам было чуть легче пробивать свои военные вещи и в печати, и на экране, хотя ортодоксы ещё долго продолжали их преследовать и клеймить. Того же Бондарева они периодически клевали все 1960-е годы. Скажем, был такой Константин Токарев. В прошлом он служил в газете «Красная звезда», а позднее перевёлся в редакцию прозы издательства «Молодая гвардия». Его возмущала практически вся «лейтенантская» литература. На «Последние залпы» он набросился еще в 1963 году, когда на всех уровнях эту повесть признали чуть ли не эталонной. Но Токарев публично вопрошал: «Зачем нужно было наделять советских офицеров чертами купринских и отчасти ремарковских героев?» («Советский воин». 1963. № 23. С. 35). А что ему не понравилось в повести? Сцены с лейтенантом Овчинниковым: одна, в которой молодой офицер, празднуя в землянке своё 26-летие, разгорячившись, попытался овладеть молоденькой санинструкторшей Леной, и вторая – ухода с огневых позиций, попадания в плен и последующей гибели офицера, сохранившего, несмотря ни на что, презрение к гитлеровцам.
Токарев, как и другие охранители, считал эти эпизоды лишними и даже в чём-то бросающими тень на нашу армию. А Бондарев, ещё раз повторю, писал свою правду о войне, в которой было всё: и подвиги, и любовь, и лихачество, а иногда трусость и малодушие. Он ничего не скрывал, поэтому страна его и читала.
«Пьянственное недоумение»
Юрий Бондарев вошёл в состав редколлегии «Литературной газеты» за месяц с небольшим до Третьего съезда советских писателей – 15 апреля 1959 года. Вместе с ним секретариат Союза писателей СССР в этот рабочий орган главного писательского издания страны ввёл также однофамильца главного литгенерала Алексея Суркова, литературного критика и киноведа Евгения Суркова, и давно работавшего директором издательства и типографии «ЛГ» Василия Медведева. А за месяц до этого, 9 марта, ЦК партии прислал в газету нового редактора – Сергея Сергеевича Смирнова, которого одни знали как человека, который первым раскрыл правду о героической обороне летом 1941 года Брестской крепости и потребовал реабилитировать всех несправедливо осуждённых после войны уцелевших героев защиты, а другие – как организатора собрания московских писателей, развязавшего травлю Бориса Пастернака за роман «Доктор Живаго».
Несколько слов о том, чем была вызвана смена караула в «Литгазете». Официально – болезнью Всеволода Кочетова, руководившего газетой с 1955 года. Но все в партийных и писательских кругах знали, что болезнь – это только повод. Кочетов за несколько лет руководства газетой углубил раскол в литературном сообществе. Он, по сути, отлучил от главного писательского издания страны Паустовского, Симонова, Всеволода Иванова, многих других ведущих писателей. Всех их Кочетов считал либералами и ревизионистами. Даже Твардовский по этому поводу негодовал. «Они (имелась в виду редакция „Литгазеты“. – В. О.), – заявил он ещё в конце 1958 года молодому критику Владимиру Лакшину, – стали нахальны. Не пропускают ни одного номера, чтобы нас не облаять. И какие все люди? Этот Друзин (первый зам Кочетова в „ЛГ“. – В. О.) и другие, знаете ли вы их? Это же совершенно беспомощные в теории, тёмные люди. Они ничего не читают, хватаются за книгу лишь тогда, когда пахнет „мокрым делом“» (Лакшин В. «Новый мир» во времена Хрущёва. М., 1991. С. 30).
Как происходила смена караула, позже рассказал критик Владимир Бушин (он в 1957–1958 годах входил в команду Всеволода Кочетова и Валерия Друзина). «Но потом, – вспоминал Бушин, – пришёл Сергей Смирнов… Он тотчас по приходе ‹в „Литгазету“› наслал чуму на ‹Михаила › Алексеева и на меня (Алексеев тогда был редактором раздела литературы, а Бушин его заместителем. – В. О). Пришлось сломя голову бежать: Алексеев – в „Огонёк“, я – в газету „Литература и жизнь“. На наши места Смирнов пригласил Юрия Бондарева и Феликса Кузнецова» («Московский литератор». 2005. № 9).
Но тут надо многое уточнить. Во-первых, сбежали не только Алексеев и Бушин. Вслед за Кочетовым редакцию покинул его первый зам Валерий Друзин и ответсекретарь Пётр Карелин (один перешёл на преподавательскую работу в Литинститут, а другой – в газету «Известия»). И второе: кто всё-таки пригласил в «Литературку» Бондарева? Сам писатель в письме своему товарищу Константину Воробьёву (он впоследствии прославился повестями «Крик» и «Убиты под Москвой») 28 июня 1959 года сообщил: «…я, ярый противник всяких должностей в газетах и журналах, пошёл на должность. Пошёл, скрепя сердце, мучаясь; но не мог отказать С. С. Смирнову, который пригласил меня: глубоко его уважаю за огромный гражданский подвиг – ты, очевидно, читал его „Брестскую крепость“» (РГАЛИ. Ф. 3146. Оп. 1. Д. 116. Л. 1). Но всю ли правду он написал Воробьёву?
Позже выяснилось: инициатива назначения Бондарева редактором раздела литературы «ЛГ» исходила всё-таки не от Смирнова. Вспомним, что творилось в писательском сообществе в конце 1958 – начале 1959 года. Конфронтация охранителей с либералами вышла на новый виток. И тех и других очень не устраивал первый секретарь Союза писателей Алексей Сурков, который, симпатизируя либералам, однако, не хотел рвать и с консерваторами. Намеченный на весну 1959 года третий писательский съезд грозился стать побоищем. Каждая группировка намерена была провести в руководство творческого союза своего человека. А власть от всех этих распрей уже устал