Юрий Бондарев — страница 44 из 86

Получалось, что Бондарев изначально оказывался в сложнейшей ситуации. Он с первых шагов в новой должности обрекал себя на конфликты с художественной средой. Судите сами: ему предстояло каждый год организовывать и пропускать через себя до сотни заявок, потом из этой сотни выделять два-три десятка наиболее интересных, а затем отбирать для возможного запуска в производство лишь шесть-восемь рукописей.

Так кого конкретно Бондарев в объединении писателей и киноработников привечал, за кого долго с переменным успехом бился, а кого отвергал? И всегда ли писатель объективно оценивал чужие сценарии? Во всём ли он был самостоятелен? Или кто-то из сильных мира сковывал его действия?

Интересно, что сам Бондарев публично о своей деятельности на «Мосфильме» никогда ничего не рассказывал. Он никогда ни в каких статьях даже не упоминал о своей совместной работе с Андреем Тарковским, Андреем Кончаловским, Михаилом Каликом, даже с Аловым и Наумовым. Исключение писатель сделал лишь для Юрия Озерова, который в середине 1960-х годов привлёк его к написанию сценария знаменитой киноэпопеи «Освобождение». Почему? Ему было неприятно вспоминать известных кинематографистов? Или просто писатель по своей природе оставался очень скромным человеком? Попробуем во всём этом разобраться.

* * *

Андрей Тарковский оказался в объединении писателей и киноработников «Мосфильма» не от хорошей жизни. Когда он только делал первые шаги в кино, у него ни с одной студией отношения никак не складывались. Скажем, «Ленфильм» в 1959 году отверг написанный им совместно с Андреем Кончаловским сценарий «Антарктида, далёкая страна». Правда, фрагмент этой работы опубликовала газета «Московский комсомолец». Потом у него и у Кончаловского возникли проблемы с объединением детских фильмов на «Мосфильме». Там долго не хотели запускать в производство их сценарий «Каток и скрипка» (а Тарковский должен был стать ещё и режиссёром этого фильма). Шлагбаум перед Тарковским пытались поставить режиссёры Александр Птушко и Василий Журавлёв, да и главный редактор объединения Александр Хмелик тоже не спешил поддерживать двух талантливых учеников Михаила Ромма. Так что Тарковскому всё поначалу давалось с боем.

Но вот фильм «Каток и скрипка» наконец вышел в прокат. И, к удивлению начальства, о картине тут же одобрительно отозвался классик детской литературы Лев Кассиль. Более того, эта лента вскоре была отправлена на какой-то студенческий фестиваль в Америку.

Однако дальше в объединении детских фильмов Тарковскому ничего хорошего не светило. А тут вдруг выяснилось, что в Первом объединении Эдуард Абалов запорол экранизацию рассказа Владимира Богомолова «Иван». Начальству удалось списать понесённые денежные убытки, но сложней оказалось с моральным ущербом. Тарковский вызвался переснять картину. Получилось «Иваново детство». А потом молодой режиссёр увлёкся образом Андрея Рублёва.

К слову, идея снять фильм о гениальном иконописце принадлежала вовсе не ему. Первым этим загорелся Василий Ливанов. Как-то он, вернувшись из поездки во Владимир, забежал на огонёк к Кончаловскому и признался, что был просто потрясён фресками Рублёва, о котором хотел бы сделать художественную картину. А у Кончаловского в тот момент в гостях сидел Тарковский – и он слушал Ливанова разинув рот. В итоге три талантливых человека договорились, что за ленту о Рублёве возьмутся все вместе. Но вскоре Ливанов уехал на съёмки фильма «Коллеги» по роману Василия Аксёнова, а Кончаловский и Тарковский не стали его дожидаться и написали сценарий о Рублёве вдвоём.

Свою заявку они отправили в 1-е творческое объединение «Мосфильма». «Биография Андрея Рублёва, – писали два молодых энтузиаста, – это сплошная загадка, – слишком скудны и обрывочны сведения о нём. Мы не хотим, да и не можем разгадать тайны его жизненного пути. Мы хотим поэтически осмыслить эпоху, в которую появился этот гений, в которую он творил. Мы хотим глазами поэта увидеть то прекрасное и трудное время, когда становился и креп, расправляя плечи, великий русский народ». Тарковский и Кончаловский подчеркнули в своей заявке: «Идея фильма – народ и художник, русское возрождение, русский характер, русская жизнь».

Судьбу заявки должен был решить худсовет 1-го объединения. Он собрался 23 января 1962 года. Однако главред объединения Валерий Карен и его подчинённая Ирина Сергиевская проявили осторожность. С одной стороны, они не возражали, чтобы Тарковский взялся за исторический материал, но одновременно попросили молодого режиссёра подумать и о современных темах. По их мнению, Тарковский мог сразу заняться и древностью, и текущей жизнью. Но любому профессионалу было ясно, что сразу запустить две вещи ни один режиссёр не в состоянии. На что же рассчитывал Карен с Сергиевской?

Тут ещё подпустил леща другой редактор из того же 1-го объединения – Василий Катинов, который одновременно продолжал занимать руководящие посты в редакции журнала «Знамя». «То, что мы имеем, – с пафосом отметил он, – это не либретто, это исповедь молодых авторов, исповедь искренняя и многообещающая не только в подходе к теме, но и в сюжетных положениях».

Однако ровно через месяц тот же Катинов в своём отзыве на литературный сценарий Тарковского и Кончаловского написал совсем другое. Читаем: «Следует ли молодому режиссёру Тарковскому, давшему лишь один фильм „Иваново детство“, сразу же уходить в глубь веков, да ещё на основе собственного сценария? Не лучше ли ему мобилизовать свой молодой режиссёрский темперамент на изображение нашего героического времени?»

Получалось, что Катинов попросту обманул Тарковского, и молодого режиссёра это привело в ярость. Он не успокоился даже после триумфального приёма снятого им фильма «Иваново детство». И тут Тарковский вовремя столкнулся со своим вгиковским учителем Михаилом Роммом. Тому ничего не стоило договориться с Аловым и Наумовым о переходе своего ученика в объединение писателей и киноработников.

Судя по сохранившимся архивным документам, Тарковский в творческую жизнь этого объединения включился не сразу, а, скорее всего, летом 1963 года. На одном из худсоветов он вступился за сценарий Геннадия Шпаликова и Андрея Кончаловского «Точка зрения», а на другом – за экранизацию повести Бориса Балтера «До свидания, мальчики». Потом началась битва за фильм «Двое» по сценарию Александра Гастева. А в перерыве между боями за «Точку зрения», «Мальчиков» и «Двоих» режиссёр вёл ещё и сражение за своего «Рублёва».

9 сентября 1963 года Тарковский на худсовете сообщил, что только что сдал на перепечатку третий вариант своего сценария о Рублёве. Как выяснилось, до этого его вызывал к себе заместитель заведующего подотделом кинематографии ЦК КПСС Георгий Куницын и сделал ему по второму варианту десятки замечаний. Режиссёр надеялся, что нашёл компромиссные решения и в ЦК ему наконец разрешат приступить к съёмкам, и поэтому он в ожидании этого решения стал дотошно вникать в чужие заявки и сценарии. А худсовет в тот день, 9 сентября, решал судьбу заявки Александра Гастева на создание сценария «Двое». Вёл же заседание худсовета Юрий Бондарев.

Писатель не стал скрывать, что ничего в заявке Гастева не понял. В основу своей заявки сценарист положил историю любви студента консерватории с глухонемой танцовщицей, которая потеряла слух ещё маленькой девочкой в войну. Тарковский популярно объяснил Бондареву, что в этой заявке кроется «желание рассмотреть социальную проблему стремления человека к счастью в социальном смысле» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 2445. Л. 11).

С режиссёром отчасти согласились Михаил Калик и Юрий Трифонов. Но другие члены сценарной коллегии объединения, в частности новая муза поэта Андрея Вознесенского Зоя Богуславская и Григорий Бакланов, продолжали сомневаться в том, что из заявки Гастева может получиться что-то путное.

Поскольку мнения на худсовете разделились, Бондарев принял соломоново решение. «Я считаю эту заявку условной, – подытожил он. – Мы должны её принимать как направление, как движение, как импульс к поискам: двое в мире» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 2445. Л. 29). Подключиться к этим «поискам» Бондарев попросил Тарковского.

Возможно, молодой режиссёр бы и занялся плотно сценарием Гастева, но тут наконец определился Георгий Куницын. Если в двух словах, то партаппаратчик пришёл к выводу, что замысел Тарковского о Рублёве близок к гениальности, но он всё-таки не для средних умов. Куницын знал, кто сидел в управлениях недавно созданного Госкино – в основном недалёкие люди и к тому же перестраховщики, которые готовы были в любой сцене усмотреть идейную крамолу. Сломить сопротивление бдительных чиновников, по его мнению, могли лишь положительные отзывы академиков или докторов наук плюс публикации в официальных изданиях, а также намёки на покровителей в инстанциях. Поэтому он блестяще разыграл трёхходовку.

Во-первых, Куницын быстро заручился поддержкой доктора исторических наук Владимира Пашуто. Этот учёный единственным из крупных медиевистов безоговорочно поддержал подход Тарковского. «Этот сценарий, – написал Пашуто 10 октября 1963 года в своём отзыве, – вид художественной историографии. Воплощённый в фильме, он получит неизмеримо более широкое распространение, чем научные и научно-популярные труды исследователей». Вторым шагом Куницына стал звонок Людмиле Погожевой с рекомендацией побыстрей тиснуть сценарий Тарковского и Кончаловского в журнале «Искусство кино». И в-третьих, Куницын запустил в киношных кругах слухи, будто искания Тарковского в целом одобрил секретарь ЦК КПСС по пропаганде Леонид Ильичёв. А кто бы стал проверять? Какой чиновник из «Мосфильма» отважился бы звонить в приёмную Ильичёва и тем более самому Ильичёву и уточнять, где, когда, что и кому сказал секретарь ЦК?

Окончательно Тарковский «прописался» в 6-м объединении осенью 1963 года. Правда, на ставку с гарантированным окладом его так и не взяли. Ему было предложено довольствоваться авторским вознаграждением за ещё не утверждённый сценарий. А уже 5 ноября с него, как и со всех других прикреплённых к 6-му объединению, потребовали на худсовете подробный индивидуальный план на несколько лет вперёд.