Но дальше вмешались бдительные редакторы и куча чиновников. А они почти всё готовы были на корню зарубить. Сужу это по трём сохранившимся в архивах отзывам. Первый подписал главный редактор-консультант из Главка художественной кинематографии И. Раздорский. Его вывод: «Произведение в целом пока ещё рыхловато и расплывчато» (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 4. Д. 1294. Л. 50). Раздорскому вторила старший редактор В. Святковская: «Сценарий представляет собой калейдоскоп имён и лиц крупных советских и зарубежных военачальников и политических деятелей, но ни один из них не предстаёт как личность, они только мелькают. Что же касается героев из народа – русских и офицеров, то они представлены не в лучшем виде: с какой-то заданной одноплановостью – большинство из них хронически трусят; говорят на каком-то немыслимом жаргоне» (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 4. Д. 1294. Л. 52). Категорически против этого сценария выступил и М. Блейман. Он не понял, зачем авторы ввели в своё повествование линию одного из армейских батальонов: мол, она почти вытеснила главную тему фильма. Его не устроило и то, как подали сценаристы Сталина («я не вижу, как они понимают образ»). По мнению Блеймана, никак не стоило в картине касаться предателей, и в частности Власова.
А вот у главного военного консультанта Штеменко сложилось иное впечатление. «Литературный сценарий к фильму „Европа-43“, – сообщил он 19 августа 1966 года, – сделан умело, события отображает правильно и является интересным по замыслу» (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 4. Д. 1294. Л. 63). Это не значило, что военачальник не нашёл в нём упущений. Штеменко предложил усилить акцент на том, что Курская битва была не рядовым событием, а переломным моментом в ходе войны. Это первое. И второе, что он считал нужным поправить, – уменьшить антипатию к генералам. «Мы, – отметил он, – не представляем себе, конечно, что герои фильма должны выступать в образе какой-то кастрированной добродетели в мундирах, но считаем вполне возможным и слабости человеческие показать средствами кино не в отталкивающем, а достойном победителей виде. Да и кому будет польза от смакования пороков отдельных лиц?» (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 4. Д. 1294. Л. 66).
После этого встал вопрос: возвращать сценарий на новую кардинальную переработку или всё-таки запускать его в режиссёрскую разработку, но перед этим дать сценаристам указание внести ряд поправок? Киношное начальство склонялось к соломонову решению: дать зелёную улицу режиссёру-постановщику, но в то же время обязать сценаристов сделать некоторые исправления. Оно настойчиво порекомендовало сценаристам ясней прочертить драматургическую линию вымышленных героев, и прежде всего капитана Цветаева, наделить каждого упоминаемого военачальника индивидуальными человеческими чертами, пересмотреть любовную линию, в частности, не допустить её снижения легкомысленным поведением медсестры Зои, и т. д.
На этом этапе к Озерову пришло понимание, что фильм «Европа-43» обязательно должен состоять из двух частей. А значит, следовало ещё раз переписать и весь сценарий. Эта адская работа была закончена Бондаревым и Кургановым в середине ноября 1966 года. И всё опять пошло по новому кругу: рецензирование военными историками, чтение редакторами, экспертизы… Наконец 9 декабря в Госкино собралась почти вся сценарно-редакционная коллегия. Но рабочее заседание вместо делового обсуждения текста превратилось в некое судилище.
Первым в атаку на сценаристов ринулся Блейман, обвинивший сценаристов в неясности концепции фильма. Другой критикан, Сергей Нагорный, обнаружил в сценарии три этажа: офицерский, генеральский и высший, на котором фигурировали уже Рузвельт, Черчилль и Сталин. «Я, – признался он, – узнаю Бондарева на первом этаже. Я не нахожу Бондарева уже на втором этаже, и совершенно слабо, с моей точки зрения, обстоит дело с этажом верхним, где происходит самая высокая политика» (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 5. Д. 184. Л. 2–3). Свой конёк оказался у Алексея Каплера, которого более всего занимал вопрос о Сталине. «Для меня это чрезвычайно важный вопрос, – признался он, – и ответа на него я не могу предложить. Одно дело отвечать на этот вопрос на материале народном, а другое дело, когда мы впрямую берём эту фигуру. Думаю, что придётся авторам идти на творческий компромисс, потому что ответить на экране, что такое был Сталин, это значит написать шекспировскую вещь» (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 5. Д. 184. Л. 5). Каплеру подпел Раздорский, упрекнувший сценаристов в уходе от оценок Сталина («Очень трудно прочитать концепцию авторов»). Не устроила его и стилистика вещи («Если бы авторы нашли интонацию, которая дала бы меру углубления материала, – это помогло бы её восприять»).
Под конец обсуждения начальство дало слово сценаристам. Первым высказался Курганов. Он признался, что устал от упрёков чиновников. «Мы в последнее время просто опустили руки, потому что кто-то мешает этому фильму». Не скрывал своего разочарования и Бондарев. Приведу фрагмент из его выступления:
«Многое из того, что здесь говорили, я не могу принять, не могу сделать, в силу того, что я, как один из авторов, представляю себе этот сценарий несколько по-другому, с несколько другим течением мысли.
В отношении трёх этажей – разумеется, есть какая-то неровность в художественном их воплощении. Я встречался кое с кем из полководцев и знаю их характеры. Война была не на жизнь, а на смерть, характеры проявлялись чрезвычайно жёстко, принимались решения, не оглядываясь. Давайте лучше не говорить о реальных характерах.
Говорили в отношении глобального и камерного. Вы понимаете, что сочетать глобальное и камерное чрезвычайно трудно. Если бы наши солдаты и офицеры общались с Жуковым и Рокоссовским и возникали человеческие отношения… Я ничего не могу здесь сделать ‹…› Я не согласен с тем, чтобы фильм делать через окопы, хотя мне было бы это легко, потому что там был и масштаб правды, и окопная правда.
Виктор Александрович (Сытин, замглавного редактора Госкино. – В. О.) сказал обидную вещь, что у нас оборона преобладает над наступлением. Мы победили не так-то легко, и освобождение Европы не нужно показывать как походный марш под фанфары. Было всё гораздо сложнее. Вы были правы, когда сказали, что нужно показать влияние Курской дуги на дальнейшее развитие мысли. Это отражение нужно показать, и, мы, видимо, так и сделаем ‹…›
Никогда не видел такого странно зыбкого отношения к сценарию, как это происходит со сценарием „Освобождение Европы“» (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 5. Д. 184. Л. 13–14).
Очень резко выступил и Озеров. «Мы, – напомнил он, – прошли через два года работы над сценарием, начиная от заявки до третьего варианта, пришли к вам, вооружённые эскизами и фотопробами». Режиссер не сдержался и набросился на Блеймана, который, к слову, был не только киноведом, а ещё и занимал пост советника Романова. Он негодовал: «В ЦК нам сказали ставить фильм, пять подписей секретарей ЦК стоит под сценарием „Европа-43“, т. Романов говорит, что фильм этот будет равен „Войне и миру“, а советник председателя ‹Госкино› ничего об этом не знает» (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 5. Д. 184. Л. 15).
Короче, Озеров попросил наконец разрешить ему режиссёрскую разработку и запустить фильм в подготовительный период. Но Сытин ответил ему, что пока в Госкино не поступит сценарий второго двухсерийного фильма эпопеи «Европа-44, 45», он своего согласия не даст.
Кстати, я пытался найти в архивах сценарий «Европы-43» с визами пяти секретарей ЦК КПСС. Но пока нашёл лишь доработанный третий вариант сценария (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 6. Д. 1741) объёмом 149 машинописных страниц.
На этом варианте указана дата: 1967-й год. На обложке архивного дела сохранились две пометы:
«тов. Егорову Ю.П.
тов. Сытину В.А.».
Юрий Егоров на тот момент руководил в Госкино главком по производству художественных фильмов, а Виктор Сытин занимал должность заместителя главного редактора Госкино. Но кто конкретно распорядился направить этим чиновникам именно этот вариант сценария? Скорей всего, первый заместитель председателя Комитета по кинематографии Владимир Баскаков.
Интересен титульный лист сценария. На нём перечислены все сценаристы: Ю. В. Бондарев, О. И. Курганов и Ю. Н. Озеров. Но нигде не оговорено, кто из сценаристов какой именно кусок писал – всё подано как коллективный труд. А сбоку кто-то начертал резолюцию:
«1. Резче очертить круг героев фильма. Сейчас это – калейдоскоп, и все на одно лицо.
2. Очень много таких ‹нрзб› сцен, которые портят всю вещь, делают её чудовищно растянутой, расслабленной. Не убрать ли их?» (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 6. Д. 1741. Л. 1).
Правда, под этими замечаниями никто не расписался. Поэтому уточнить, кто конкретно решил дать сценаристам ещё одну серию «ценных» указаний, пока возможным не представляется. Скорей всего, это был Баскаков, хотя нельзя исключить и того, что все ЦУ исходили от самого Романова.
Но взял ли Озеров под козырёк или, сославшись на мнение секретарей ЦК, отмахнулся от очередных замечаний чиновников, неизвестно. А что говорят архивы? Сам Озеров в начале 1967 года сосредоточился на выборе натуры для будущих съёмок. А Бондарев с Кургановым засели за написание сценария следующего фильма с рабочим названием «Европа-44, 45», который потом получил другое условное название: «Наступление». Кстати, впоследствии сценаристы к своему тексту приложили листочек с фамилиями советчиков. В этом листочке фигурировали главный военный консультант – генерал-полковник С. М. Штеменко (звание генерала армии ему вернули лишь в феврале 1968 года) и военный консультант – генерал-полковник танковых войск Г. Н. Орёл. А ещё в этом листочке было указано: «В процессе работы над сценарием авторы консультировались по военно-стратегическим вопросам с Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым, Маршалом Советского Союза И. С. Коневым и Маршалом Советского Союза К. С. Москаленко» (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 6. Д. 1742. Л. 1-а).
Важное уточнение: общение с этими военачальниками началось ещё до работы над сценариями заключительных