На волне хвалебных отзывов в «толстых» журналах Бондарев в конце 1970 года был выдвинут за «Горячий снег» на Государственную премию СССР. Из множества положительных характеристик выделю только одну реплику, брошенную 14 декабря 1970 года на заседании правления издательства «Советский писатель» профессором Академии общественных наук при ЦК КПСС Василием Новиковым. Цитирую: «Художник (т. е. Бондарев. – В. О.) пришёл ‹в романе „Горячий снег“› от окопной правды к большой жизненной правде. Очень ярко показан эпический характер войны» (РГАЛИ. Ф. 2916. Оп. 2. Д. 562. Л. 11). Вот он – ключ к пониманию того, почему эту книгу сразу стал возносить Агитпроп ЦК. Партаппарату изначально не нравилась «лейтенантская проза», в которой делалась ставка на окопную правду. А власть хотела показа масштабности войны, ей не хватало рассказов о генералах, о Ставке. И как только Бондарев перешёл к эпике, «взгляду сверху», он сразу оказался для власти своим человеком.
Правда, в конце 1970 года Комитет по Ленинским и Государственным премиям СССР, помимо «Горячего снега» Бондарева, допустил к участию в конкурсе ещё 19 произведений других писателей. Но к лету следующего года секция по литературе нескольких кандидатов по разным причинам отсеяла. В частности, из списка возможных соискателей выпали прозаики Михаил Годенко и Афанасий Коптелов и литературовед Виктор Шкловский.
До заключительной сессии Комитета, которая была намечена на октябрь 1971 года, из писателей дошли 12 кандидатов. Но многолетняя практика говорила о том, что по секции литературы могли дать всего две, в исключительных случаях три Госпремии, но никак не дюжину. Руководитель секции Георгий Марков 11 октября предложил до голосования провести ещё один отсев и сузить круг претендентов до пяти человек. На этой стадии не повезло Анатолию Ананьеву, Василию Ардаматскому, Сергею Васильеву, Ильясу Есенберлину, Паулю Куусбергу, Вилю Липатову и Якову Ухсаю. До финиша добрались пятеро: Юрий Бондарев, Михаил Дудин, Вадим Кожевников, Мухтар Аскад и Александр Твардовский. Из них секции предстояло выбрать двух претендентов для голосования уже на пленуме Комитета.
Сразу скажу: победили Кожевников и Твардовский. А почему? Это были самые сильные кандидаты или секция учла обстоятельства внелитературного характера? Надо признать: решающее значение оказали субъективные факторы. Все на секции понимали, что Кожевников – очень слабый прозаик. Его повести «Особое подразделение» и «Пётр Рябинкин» были на грани графомании, но на его кандидатуре настаивал Николай Тихонов. И какие он приводил аргументы? Тихонов дал понять: Кожевников получит Госпремию не за художественное мастерство, а за заслуги перед партией, поскольку уже 22 года вёл нужным Кремлю курсом журнал «Знамя». По внелитературным соображениям секция остановилась и на кандидатуре Твардовского.
К слову, более всех за Твардовского агитировал Георгий Марков, но не потому, что очень ценил его как поэта или как бывшего редактора журнала «Новый мир». Если бы Марков действительно считал Твардовского выдающимся редактором, он бы как один из руководителей Союза писателей всё сделал для того, чтобы в начале 1970 года не допустить вынужденного ухода поэта из журнала, а он, наоборот, всячески его подталкивал к этому. Объяснение тут простое: высшее партруководство очень не хотело, чтобы в мире, да и в нашей стране, происшедшая в «Новом мире» смена редактора воспринималась бы как итог гонений на журнал. Комитет должен был развеять все слухи о травле Твардовского партаппаратом. Мол, какие гонения, ничего подобного не было, наоборот, власть всегда признавала литературные заслуги поэта и неслучайно присудила ему Госпремию.
Ну а теперь о том, почему секция на последнем заседании всё-таки отвела Бондарева. Ведь он в списке кандидатов был одной из самых сильных кандидатур. Ответы – в стенограмме состоявшегося 14 октября 1971 года последнего заседания секции литературы. Вот начало обсуждения кандидатур.
«МАРКОВ. Предыдущая наша работа, которая велась на прошлом заседании, показала наши симпатии к книге Бондарева (А я напомню, что летом 1971 года в пользу Бондарева высказалась не одна секция литературы, за неё ратовали и секция музыки, театра и кино и изобразительного искусства, так во всяком случае утверждали композитор О. Тактакишвили, режиссёр П. Марков и скульптор Н. Томский. – В. О.). Вместе с тем я хотел бы, чтобы при этом мы не забыли и других и всё взвесили. У нас есть ещё две серьёзные кандидатуры: это Мухтар Аскад со своей сильной и энергичной книгой-романом „Чинара“ и Вадим Кожевников со своей книгой о рабочем классе» (РГАЛИ. Ф. 2916. Оп. 2. Д. 559. Л. 17).
Надо сказать, что в секции литературы заседали люди непростые. Там наивных романтиков не было, все всё понимали без слов. Ни для кого не было секретом, что итоги уже предрешены: секция литературы выдвинет для заключительного голосования на пленуме Комитета Кожевникова и Твардовского, а Бондареву Госпремия в том году не светит. Но надо было соблюсти хоть какое-то приличие и как-то обосновать отвод Бондарева. Эту функцию попытался взять на себя башкирский поэт и писатель Мустай Карим. Он сообщил, что Союз писателей России собрался выдвинуть Бондарева ещё и на Ленинскую премию, правда, не за «Горячий снег», а как одного из сценаристов киноэпопеи «Освобождение». Намёк был прозрачен: надо бы уступить дорогу Бондареву в предстоящей схватке за Ленинскую премию. Правда, Николай Тихонов предостерёг коллег: выдвинуть – это ещё не значит присудить. Он напомнил историю про Константина Симонова, когда в одном и том же году писателя выдвинули на Ленинскую премию сразу по двум номинациям: проза и кино. В одном случае предлагали отметить его как автора романа «Живые и мёртвые», в другом – как одного из сценаристов фильма «Живые и мёртвые», а в итоге голоса разделились пополам, и премию не получил ни роман, ни сценарий.
Кстати, Марков отмёл все доводы Карима. «Роман „Горячий снег“, – заявил он, – во всей нашей прозе это крупное явление. Он написан свободно и талантливо. Для самого Бондарева это тоже очень крупный шаг вперёд. А ваши слова о том, что он выдвигается на Ленинскую премию, вряд ли мы сейчас можем брать в соображение» (РГАЛИ. Ф. 2916. Оп. 2. Д. 559. Л. 19).
Казалось бы, в чём дело? Голосуй за Бондарева. Тем более что и другие члены секции литературы тоже высоко оценили этого писателя. «„Горячий снег“, – подтвердил Олесь Гончар, – это сейчас одна из лучших книг в нашей прозе» (РГАЛИ. Ф. 2916. Оп. 2. Д. 559. Л. 22).
Скепсис был только у одного Чингиза Айтматова. «Мы, – заметил он, – самообольщаемся: в данном случае выбор очень нещедрый. И в творчестве Бондарева, и в творчестве Кожевникова есть спорные вещи» (РГАЛИ. Ф. 2916. Оп. 2. Д. 559. Л. 26). Тем не менее именно Айтматов предложил оставить в списке финалистов Кожевникова и вычеркнуть Бондарева. Он все вещи назвал своими именами: надо поддержать Кожевникова, «учитывая и возраст писателя, и вклад его в литературу. Бондарев помоложе» (Там же. Л. 27).
Сам Бондарев в те дни, когда решался вопрос, кому присудить Госпремию СССР за 1971 год, был вовсю занят проблемами, связанными с экранизацией его романа «Горячий снег». Мысли о переложении книги на язык кино у писателя возникли ещё в конце 1969 года, когда роман печатался в «Знамени». Он очень хотел, чтобы за фильм взялся Юрий Озеров, с которым писатель сблизился во время работы над киноэпопеей «Освобождение». Но Озеров предупредил: пока все части киноэпопеи не уйдут в кинопрокат, он ни на какие новые работы подписываться не будет. Бондареву было предложено год, а то и два с экранизацией «Горячего снега» подождать. Но внутри писателя уже всё бурлило. Он пошёл к гендиректору «Мосфильма» Николаю Сизову. Тот сразу ему посоветовал обратиться в шестое объединение писателей и киноработников, где Бондарев до 1967 года числился главным редактором.
Писатель так и сделал. Два худрука этого объединения – Алов и Наумов – пошли ему навстречу и обязали своего директора заключить с романистом договор на создание литературного сценария. Этот документ был подписан 5 февраля 1970 года.
Бондарев сразу нацелился на двухсерийный фильм, но ему все карты спутала редактор Нина Скуйбина. Это была очень влиятельная в советском кино женщина, жена Эльдара Рязанова. Получив от Бондарева первый вариант сценария, она заявила, что писатель перебрал с диалогами и перенасытил вещь спорами по проблемам военной тактики. Во время первого обсуждения Бондарев смог, попросту говоря, отбрехаться, тем не менее ему всё-таки пришлось кое-что переписать.
Новое обсуждение, но уже второго варианта сценария, состоялось 11 июля 1970 года. И вновь Скуйбина отличилась не в лучшую сторону: она предложила убрать сцену заседания Ставки, на котором рассматривалось положение армии Бессонова, и вообще отказаться от фигуры Сталина. И в этот раз отмахнуться от замечаний Скуйбиной оказалось невозможно.
Для Бондарева всё осложнялось тем, что начальство всё никак не могло прикрепить к нему режиссёра-постановщика. Чиновники ссылались на занятость всех мастеров и отсутствие на студии свободных специалистов. Но это была неправда: на «Мосфильме» уже больше года слонялся без работы Гавриил Егиазаров. Вообще-то он начинал как оператор, но в начале 1960-х годов занялся ещё и режиссурой и в качестве режиссёра очень хорошо себя проявил как раз в 6-м объединении писателей и киноработников, где числился и Бондарев. Однако последний его фильм «Только три ночи», снятый по рассказу Александра Борщаговского «Ночью», киноначальство почему-то забраковало и положило на полку.
31 июля 1970 года Бондарев попросил Сурина утвердить Егиазарова режиссёром-постановщиком «Горячего снега». Историк Илья Стрекалов разыскал в бумажных завалах «Мосфильма» обращение писателя. «Я, – писал Бондарев, – ни на минуту не сомневаюсь, что эта трудная по постановке картина – творческая судьба Егиазарова». Но Сурин оказался невсесилен. Он не смог преодолеть противодействия чиновников Госкино, которые за что-то страстно возненавидели этого режиссёра.