В серии финальных стопкадров следует исключить последний – мало выразительный и технически слабый» (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 4. Д. 2184. Л. 25–26).
Егиазаров три недели просидел над переделками и доделками. Уже в конце сентября он отправил в Госкино перечень девятнадцати внесённых в фильм поправок. Режиссёр доложил, что осуществил новую запись дикторского текста пролога. Он исключил из фильма реплику Уханова: «Задница к земле тянет» и, кроме того, выбросил эпизод Голованова, Нечаева, Мити и Васи, где Митя кричит: «Немцы, вашу мать!..». Последние поправки были такими:
«18. Монтажно переосмыслена сцена Веснина и Бессонова. Введённые общие планы стреляющего орудия подготавливают слова Бессонова: „Да, я помню, что они люди“.
19. Сцена „Блиндаж Н. П. Деева“ перемонтирована и переозвучена таким образом, что стала абсолютно ясной ситуация коренного перелома в военных действиях и начала наступления советских войск» (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 4. Д. 2184. Л. 28).
Однако Баскакову этого показалось мало. Он хотел, чтобы режиссёр переснял кучу других сцен, а это могло привести к гибели картины. Спас ленту главный военный консультант. Наученный горьким опытом прохождения в разных инстанциях фильмов из эпопеи «Освобождение», Бондарев заранее подстраховался и ещё на стадии съёмок попросил прикрепить к картине в качестве военных экспертов не абы кого, а одного из действующих военачальников и который бы не был чужд искусству. Ему удалось договориться с Главкомом сухопутных войск генералом армии Иваном Павловским, и тот его не подвёл. 29 сентября 1972 года генерал выдал нужное Бондареву и Егиазарову заключение: «Все батальные сцены и действия войск с военной точки зрения, – заявил военачальник, – показаны правильно и в целом соответствуют тем формам и методам боёв, которые существовали в 1942 году» (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 4. Д. 2184. Л. 29).
Что после этого оставалось делать киношному начальству?! Спустя неделю, 5 октября, оно утвердило акт о приёмке фильма. Правда, уже через несколько дней Борис Павлёнок, перешедший с должности начальника главка на позицию одного из зампредов Госкино, не выдержал и послал на «Мосфильм» телефонограмму с требованием внести ещё несколько поправок. «В фильме „Горячий снег“, – дал он указание, – помимо исключения слова „Драпать“ следует вырезать кадр из сцены ареста танкиста, в котором его тащат особисты» (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 4. Д. 2184. Л. 31).
В те же дни руководство Госкино и студии «Мосфильм» организовало закрытый просмотр картины для большой группы генералов. Все военачальники увиденным в целом остались довольны. Они подтвердили: «Батальные сцены выражены колоритно и правдоподобно». И только военный инспектор – советник Минобороны генерал армии Дмитрий Лелюшенко высказал ряд претензий. У этого военачальника была неоднозначная репутация. К слову, он одно время очень хотел печататься в «Новом мире» у Твардовского. 7 февраля 1969 года Алексей Кондратович в своём дневнике описал один из приходов генерала в редакцию:
«Заходил генерал Лелюшенко – небольшого роста, лысый, довольно крепкий старик. (74 года – не дашь, выглядит „моложе“.) Говорил о своих мемуарах, хвастался их новизной (я часть их просмотрел, именно просмотрел, а не прочитал – сугубо оперативно-тактическое описание вперемежку с боевыми эпизодами, надёрганными из политдонесений или газет того времени). Единственное человеческое в рукописи и в авторе – то, что он о многих помнит, знает о них, встречается с ними, хотя порой и случайно, – на торжественных встречах, которые так любят посещать отставные генералы.
Лелюшенко – ярый сталинист. О Сталине говорит взахлёб. И, как множество военных, ненавидит Хрущёва. Одну деталь рассказал интересную: „Под Сталинградом он (Хрущёв) только пьянствовал и распутничал“. Но вот во что я верю полностью: „Ватутин разослал командующим армиями письмо, в котором запрещал показывать Хрущёву важные шифровки, поскольку содержание их уже на следующий день становилось известным всему фронту“. – „И было такое письмо?“ – переспросил я. Лелюшенко, обидевшись: „Я же сам его читал“. Я не сомневаюсь, что было, уж очень в образе Хрущёва, хотя Ватутин сильно рисковал: Хрущёв был как-никак членом Политбюро, и какой-нибудь командующий мог Ватутина продать» (Кондратович А. Новомирский дневник. С. 639).
Так вот Лелюшенко накатал новому председателю Госкино Филиппу Ермашу развернутую жалобу. Он утверждал:
«Совершенно неуместно и неправдоподобно иллюстрируется трусость танковой роты, особенно её командира. Причём с такими афоризмами – „Вы драпаете“, „Вас под суд отдать трибунала“. Советские танкисты не заслужили этого. Фильм худ-ый, но должен быть правдив.
Не совсем удачно показана роль члена В/совета. Направляясь в танковый корпус, он сбивается с маршрута и попадает под автоматный огонь противника и погибает.
Наиболее целесообразно было показать типичный случай, когда член Военного Совета пробирается к своим войскам и воодушевляет их на подвиг. Тем более в танковый корпус, находившийся в резерве, который должен наносить контрудар.
На наш взгляд, артиллерийскую батарею следовало бы показать не изолированно в боевых порядках, а во взаимодействии со взводом пехоты и одним-двумя танками (так как мало вероятно, чтобы артбатарея сама занимала какой-нибудь участок в отрыве от пехоты и танков). Излишне несколько раз показан для этого эпизода командующий войсками армии, тем более без средств управления в отрыве от своего командного и наблюдательного пункта (достаточно один-два раза).
Крайне желательно показать чёткость в воинской дисциплине, беспрекословность и непререкаемость подчинённых в отношении выполнения приказа старшего начальника» (РГАЛИ. Ф. 2944. Оп. 4. Д. 2184. Л. 32–33).
Но Ермаш возвращать фильм на переделку не стал. А уже 4 декабря 1972 года наконец состоялась премьера картины.
По мнению критиков, фильм «Горячий снег» оказался сильнее романа. В 1974 году его выдвинули на соискание Государственной премии СССР. Правда, в группу соискателей премии не был включён сценарист Бондарев, что, видимо, кого-то сильно разозлило. Хотя писатель не попал в число соискателей вовсе не потому, что его участие в написании сценария было не столь весомым; просто за два года до этого он получил Ленинскую премию и по положению мог в следующий раз выдвинуться на госнаграду не раньше чем через пять лет, то есть не ранее 1977 года.
Я нашёл стенограммы обсуждений фильма «Горячий снег» на разных секциях в Комитете по Ленинским и Государственным премиям. Отношение к картине там было неоднозначным. Судите сами: 22 апреля 1974 года фильм обсуждался на секции кино и театра. Одной из первых взяла слово Юлия Солнцева. Её мнение: «Это добротный хороший фильм». С ней согласился режиссёр Сергей Герасимов: «Да, это квалифицированная работа». И тут же голос подал В. Ждан: «Но не выдающаяся. Работа во многом иллюстративная». А П. Марков добавил: «Фильм – серенький» (РГАЛИ. Ф. 2916. Оп. 2. Д. 815. Л. 54).
Тем не менее секция по кино проголосовала за то, чтобы оставить фильм «Горячий снег» в списке для дальнейшего обсуждения соискателей, но уже в советской части.
Главный разбор полётов был перенесён на осеннюю сессию Комитета по премиям. Секция кино и театра заседала 17 октября. И смотрите, как сменилась тональность Герасимова. «Если говорить об уровне искусства, – заметил этот кинорежиссёр, – то назвать „Горячий снег“ выдающимся произведением никто из нас, вероятно, не рискует. Если Бондарев написал прекрасный роман, всем известный, всем народом прочитанный, то является ли выдающимся произведением этот фильм, это вопрос спорный» (РГАЛИ. Ф. 2916. Оп. 2. Д. 816. Л. 32).
Какие конкретно у Герасимова были замечания? По его мнению, роман «Горячий снег» был построен на батальных панно, а в картине возобладала плакатность. Но больше всего его разозлило, как были исполнены женские роли.
Кто в секции кино и театра Ленинского комитета безоговорочно поддержал фильм? Только председатель Госкино Филипп Ермаш, который раньше курировал вопросы кино в ЦК КПСС. Его мнение: «Актёрские работы в „Горячем снеге“ (Жжёнов и молодые ребята) – они сделаны великолепно… Мы не отступим ни от какой истины и правды, если поддержим этот фильм» (РГАЛИ. Ф. 2916. Оп. 2. Д. 816. Л. 34). Ермаш добавил, что в этом фильме Бондарев посмотрел на войну уже не с позиции батальона, а с позиции фронта. Кроме того, он довёл до секции мнение самого Бондарева («он в диком восторге от этого фильма и считает, что это лучшая экранизация его романа ‹…› Бондарев говорил мне, что и „Тишина“, и другие произведения не были столь талантливо экранизированы, как это»).
В какой-то момент члены секции снизошли до разбора отдельных эпизодов. В частности, театральный режиссёр Борис Равенских возмутился сценой награждения в фильме выживших участников боя («Но сцена раздачи орденов меня резанула из-за того, что было ощущение безразличия какого-то на лицах награждаемых»). На что Герасимов заметил: «Это как раз – правда. Усталость».
Категорически против фильма «Горячий снег» был один П. Марков: «После просмотра „Горячего снега“ остаётся чувство разочарования. Роман до такой степени глубок, а многие сцены из этого произведения в фильме выпадают, и ритм, в котором движется этот фильм, довольно однообразен ‹…› Ничего нового, посвящённого военным годам, здесь нет».
Тем не менее вся секция кино и театра, при одном воздержавшемся – том же Маркове, – проголосовала за то, чтобы допустить «Горячий снег» до заключительного голосования на пленуме Комитета по Ленинским премиям. А вообще эта секция билась за то, чтобы Госпремии ССР были присуждены в первую очередь Илье Фрэзу за ленту для детей «Чудак из пятого „Б“» и Роману Кармену, дружно забаллотировав фильмы «Солярис» и «Семнадцать мгновений весны», но в итоге из киношников награда досталась одному Фрэзу, а кандидатуру Кармена перенесли на 1975 год.
Кто же лишил фильм «Горячей снег» шансов получить Госпремию СССР? Секция литературы. А там особенно упорствовал Олесь Гончар, тот самый, который всего три года назад ратовал за присуждение Госпремии роману Бондарева «Горячий снег». «Мы смотрели, – заявил он 17 октября 1974 года, – оба ‹дошедших до финального обсуждения› художественных фильма: и „Горячий снег“, и „Солярис“. Они ‹на Госпремию› не тянут» (РГАЛИ. Ф. 2916. Оп. 2. Д. 793. Л. 44).