С Гончаром солидаризировались Чингиз Айтматов и Вадим Кожевников. «Я хочу присоединиться, – признался Айтматов, – к мнению А. Т. Гончара по поводу фильма „Горячий снег“. Картина профессиональная, но ничего нового здесь не даётся. А исполнители как раз снижают значительно возможности этого фильма. В общем и целом получается камерная не камерная, батальная не батальная, но не очень удавшаяся картина» (РГАЛИ. Ф. 2916. Оп. 2. Д. 793. Л. 44).
Схожее мнение высказал и Вадим Кожевников:
«Роман „Горячий снег“ очень хороший. С точки зрения художественной концепции в фильме мы видим типичный пример ослабления и усреднения художественного произведения. С этим авторы фильма не справились.
Они делали фильм, опираясь на это произведение, но они могли раскрыть другую тему: это тему манштейновской операции. Это крупная операция из истории Великой Отечественной войны. Но в фильме показано измельчённо поведение людей, но не раскрыта операция в целом. Кинематографисты имели право раскрыть сущность этой военной операции, а они её размельчили на поведение людей» (РГАЛИ. Ф. 2916. Оп. 2. Д. 793. Л. 45).
Вообще, всё это было странно слышать именно от Кожевникова. Он ведь считал себя художником, а любой настоящий художник знал разницу между монографией и романом или фильмом. Цель фильма – не разобрать по полочкам какую-либо военную операцию. Задача режиссёра другая – раскрыть личность героя, дать его портрет.
Подвёл итоги первый секретарь Союза писателей Георгий Марков. «Что касается „Горячего снега“, – заявил он, – то мне очень нравится роман, но фильм я смотрел с ощущением, что это я много раз видел. Ничего оригинального там нет» (РГАЛИ. Ф. 2916. Оп. 2. Д. 793. Л. 45).
Марков явно лукавил. А почему? Видимо, его не устроило, что в группу соискателей премии не попал Юрий Бондарев. Но, с другой стороны, нельзя же было все награды присуждать только одному человеку. Напомню: в 1971 году Бондарев получил орден Ленина, в 1972-м – Ленинскую премию, в марте 1974-го – орден Трудового Красного Знамени. И так был очевидный перебор.
Интересно, что ровно через год фильм «Горячий снег» был выдвинут уже на соискание Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых. В число соискателей тогда попал и Бондарев, и уже ни у кого претензий к фильму не возникло. Все проголосовали как надо.
Награда обошла лишь Юрия Назарова. И он, похоже, именно поэтому не любит вспоминать съёмки «Горячего снега». Хотя в одну из наших встреч артист дал другое объяснение. По его словам, Егиазаров был классным кинооператором, но слабым режиссёром и киношный язык не всегда понимал. «Он как-то попросил меня, – однажды признался Назаров, – что-то сыграть иначе, но я так и не понял, что ему хотелось. Он не умел свои мысли чётко формулировать и выражать их нормальным языком. А было страшно холодно. Егиазаров что-то продолжал требовать, а что – попробуй уясни. Ну я при всём честном народе что-то наговорил ему и ушёл греться в автобус. Видимо, он мне этого не простил, и я остался без госпремии».
Но, может, Егиазаров был прав? Может, не он что-то не так Назарову объяснил, а Назаров не смог правильно выполнить требования режиссёра и в чём-то показал свой непрофессионализм?
Смотрите: прошло более полувека. И чья игра в «Горячем снеге» нас до сих пор волнует? Прежде всего Токарева и Жжёнова. Разве не так?
Свой среди чужих, чужой среди своих
До сих пор многое непонятно в истории начавшегося весной 1970 года выдвижения Юрия Бондарева на первые роли в Союзе писателей России. Вплоть до конца 1960-х годов он никогда нигде публично не изъявлял желания занять большие посты в творческих союзах. Материально и в бытовом плане писатель уже давно ни от кого не зависел: у него были хорошая квартира и собственная, а не литфондовская замечательная дача, он имел кучу денежных договоров с издателями и киношниками. Обладал Бондарев к концу 1960-х годов и немалым влиянием в писательском и киношном мирах. Хотел ли он ко всему этому добавить и чиновничью власть? Не уверен. Бондарев ведь отлично понимал, что любой пост во властных структурах не только расширял бы его полномочия, но в чём-то бы и ограничивал его свободу, ибо за всё в этом мире надо платить. Но вполне возможно, что кто-то пытался художника уговорить и что-то взамен ему сулил.
Что в точности известно? На март 1970 года власть запланировала проведение очередного, третьего съезда писателей России. Сценарий предстоявшего форума был заранее расписан. Накануне главный литчиновник России Леонид Соболев удостоился аудиенции у двух влиятельных членов Политбюро: его сначала принял Андрей Кириленко, а потом Михаил Суслов, и оба партийных босса пообещали ему поддержку ЦК партии на перевыборах.
Конечно, были опасения, как бы оппоненты Соболева (а их у главного литначальника имелось немало) не преподнесли сюрпризы. Один раз нечто подобное уже случалось. Так, в 1965 году с перевыборами Соболева категорически не согласился Алексей Сурков (он даже писал по этому поводу Суслову, предложив подумать о возвращении в Союз писателей России Константина Федина). Но Суркову намекнули: если либералы устроят протест, то партаппарат предложит вместо Соболева кандидатуру Всеволода Кочетова, который представлялся прогрессистам ещё более страшной фигурой, нежели Соболев. В итоге Соболев уцелел на следующие пять лет. В этот раз партаппарат также заранее провёл работу с возможными фрондёрами, пообещав, если что, прислать несогласным более грозного кандидата.
Неожиданность случилась на самом съезде. Когда Соболев уже сделал отчётный доклад и начались прения, расклад сил резко изменился. 25 марта 1970 года заведующий отделом культуры ЦК КПСС Василий Шауро внёс руководству тревожную записку. Приведу её полностью:
«ЦК КПСС
О председателе правления Союза писателей РСФСР
В связи с проходящим с настоящее время III съездом писателей РСФСР, на котором будут избираться новые руководящие органы Союза писателей республики, считаем необходимым доложить о следующем.
С момента основания Союза писателей РСФСР (1957 г.) председателем правления является Л. С. Соболев. Находясь на этом посту более тринадцати лет, тов. Соболев проявил себя как умелый организатор, немало сделавший для сплочения писателей Российской Федерации, для выполнения задач, стоящих перед советской литературой.
Тов. Соболев Л.С. 1898 г. рождения, Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета СССР, заместитель председателя Совета национальностей Верховного Совета СССР, секретарь правления Союза писателей СССР.
Состояние здоровья т. Соболева затрудняет выполнение возложенных на него обязанностей. Многие известные писатели, секретариат правления Союза писателей СССР озабочены этим обстоятельством и считают возможным рассмотреть вопрос о целесообразности дальнейшего пребывания тов. Соболева Л.С. на посту председателя правления Союза писателей РСФСР.
Тов. Соболев мог бы более активно работать в секретариате правления Союза писателей СССР, что позволило бы сохранить ему заработную плату, лечебное питание и обслуживание I-й поликлиники IV Главного управления при Министерстве здравоохранения СССР.
На пост председателя правления Союза писателей РСФСР предлагаются кандидатуры известных советских писателей товарищей Михалкова С. В., Кожевникова В. М., Алексеева М. Н. Просим рассмотреть.
Зав. Отделом культуры ЦК КПСС
В. Шауро
25 марта 1970 г.
В архив
Записка возвращена с указания т. Демичева П. Н. о том, что вопрос о председателе Союза писателей РСФСР решён. Это решение т. Шауро известно.
27/V-70 г.» (РГАНИ. Ф. 5. Оп. 62. Д. 84. Л. 73).
Что же случилось? Это до сих пор остаётся большой тайной. По одной версии, постаралась часть ближайшего окружения генсека Брежнева. Якобы она нашептала боссу, что Соболев не смог по-тихому исключить Солженицына из Союза писателей и это нельзя было оставить без последствий – чтоб другие впредь знали, как выполнять деликатные поручения Кремля. По другой версии, Соболев после доклада расслабился и, посчитав, что дело в шляпе, запил, а как только он прикасался к бутылке, остановить его без помощи наркологов было невозможно.
На долгое обдумывание в верхах возникшей ситуации времени не оказалось. Всё следовало решить до окончания писательского съезда, то есть за два оставшихся до закрытия дня. Из трёх предложенных Шауро кандидатур верхушка предпочла Сергея Михалкова. Возможно, тут свою роль сыграл личностный фактор: Михалков единственный из намеченной троицы ранее имел аудиенцию у генсека Брежнева, после которой было принято постановление ЦК о мощной поддержке детской литературы. А вот знал ли Брежнев про существование Михаила Алексеева, неизвестно. Кроме того, Михалков ещё с конца 1940-х годов имел контакты с Сусловым и поддерживал тесные контакты с его помощниками, чем не мог похвастаться всё тот же Алексеев. Что же касалось Кожевникова, то к нему из всех членов Политбюро более всего в тот момент благоволил Кириленко, но этого, видимо, оказалось мало.
Но Михалкову сразу же понадобились весьма деятельные и желательно авторитетные заместители. А где их было взять? Опыт предшественника не годился. Напомню: когда Соболева в последний раз переизбрали председателем, его сразу окружили двумя опытными литераторами. С одной стороны, ему навязали Михаила Алексеева. В расчёт было принято то, что у этого писателя уже имелось громкое имя, его знала читающая публика. Конечно, учитывались и взгляды Алексеева: он давно уже стоял на охранительных позициях и пользовался поддержкой влиятельных литгенералов. В пользу этого писателя говорило и наличие у него опыта административной работы: он успел проявить себя на ключевых должностях в «Литературной газете» и в журнале «Огонёк». С другой стороны, в помощь Соболеву был определён ещё и Франц Таурин. Правда, в столичных литературных кругах этого иркутского писателя мало кто знал. Но в этом тоже был определённый расчёт властей. Предполагалось, что Таурин, не успевший обрасти в Москве связями, будет ровно вести себя со всеми литературными группировками и, возможно, сможет всех примирить, а то и соединить. В чём-то Таурин должен был повторить судьбу Георгия Маркова, которого тоже в своё время вытащили в Москву из Иркутска и который потом стал крупным литературным чиновником, умеющим лавировать среди разных лагерей и весьма полезным Кремлю. Однако придуманная в 1965 году конфигурация вскоре дала трещину. Поднаторевший в аппаратных играх Алексеев в 1968 году ушёл на повышение и возглавил журнал «Москва», а Таурин не смог эффективно лавировать в столичной писательской среде, что проявилось в той же истории с исключением Солженицына из Союза писателей.