Под этими косноязычными обвинениями в адрес Бондарева подписался некий Георгий Мудряков, указав городом своего проживания Одессу. Но кто скрывался за явным псевдонимом, выяснить не удалось.
Спустя десять лет, в июне 1986 года, подобные же упрёки предъявил Бондареву ещё один аноним. По его словам, герой романа «Берег» совершил моральное падение. Он писал в ЦК КПСС:
«…этот лейтенант, оказавшийся под арестом за серьёзный проступок в военной тюрьме – гауптвахте, вместо того, чтобы поразмыслить о нём, запивая кружкой воды 800 граммов чёрного хлеба, полагающегося ему ежедневно, занимается в тюрьме сексом с молодой немкой. А солдат-часовой, почти мальчик, ему способствует в этом, навлекая и на себя военный суд – трибунал, который неизбежно должен будет судить лейтенанта. Но не судит, хотя абсолютно ясно, что и командно-политический состав части, контрразведка, знают о похождениях лейтенанта на гауптвахте. Не могут не знать! Знают, но оставляют дело без последствий, стало быть, тоже в преступлении соучаствуют. Преступлении тем более тяжёлом, что лейтенант переправляет тайком через линию фронта военнопленного – брата своей любовницы» (РГАНИ. Ф. 100. Оп. 6. Д. 787. Л. 3).
С этими обвинениями всерьёз вынужден был разбираться заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС Юрий Афанасьев (не путать с тезкой-историком – будущим «прорабом перестройки»). Правда, партаппаратчику хватило ума не искать виноватых и тем более не делать никаких оргвыводов, а просто принять к сведению, что существовало и такое мнение.
Конечно же, никакого поклёпа на фронтовиков в романе «Берег» не содержалось. Этот роман вообще рассказывал о другом: о вечных ценностях. Писателя интересовал смысл бытия, и своим интересом он заразил двух не самых худших режиссёров, Александра Алова и Владимира Наумова, которые в 1984 году сняли по его роману фильм «Берег» (правда, сняли неважно).
Если и надо было предъявлять претензии к книге, то совсем другого плана. Бондарев очень упростил вторую линию своего романа. Он увяз в политических спорах, а в какой-то момент и вовсе сбился на дешёвую риторику. Неудивительно, что главы романа о 1971 годе быстро устарели.
Любопытно, что «Берег» вдруг вызвал чуть ли не ажиотаж в западной прессе. Эту книгу советского писателя приветствовали газеты «СН Цюрих» (1978, 3 мая), «Генераль-ан-цайгер» (Бонн, 1978, 5 мая). «Базельландшафтлихе цайтунг» (Швейцария, 1978, 20 июня), «Тюрингер нойдте Нахрихтен» (Эрфурт, 1977, 19 октября) и многие другие западные издания. «Этот масштабный эпический роман советского автора Юрия Бондарева. – писал в начале 1978 года западногерманский журнал „Штилле“, – является ещё одним доказательством того, что человеку, чтобы жить по-настоящему, не стыдясь других, и прежде всего самого себя, приходится подчас ломать сложившиеся представления, преодолевая непонимание и враждебность. Одновременно он показывает, какие препятствия встречаются при этом на пути. Автор убедительно изображает, как война, и „холодная война“ в том числе, трансформируется в конфликтах и ситуациях, возникающих сегодня между людьми, свидетельствует о том, что преодолеть эти конфликты могут только люди, исполненные достоинства, гуманизма, гражданского мужества».
Запад, видимо, на что-то очень рассчитывал, когда расхваливал «Берег» на все лады. Не забудем, что тогда было время «разрядки», потепления международных отношений, в Европе и Америке всячески привечали представителей советской элиты, не забывая исподволь убеждать их в преимуществах западной демократии.
После «Берега» Бондарев взялся за роман «Выбор». Он отчасти продолжил тему предыдущей книги, сосредоточившись на проблемах творческой интеллигенции. Только если в «Береге» главным героем был писатель, то в «Выборе» – художник (а в третьем романе «Игра» уже появится кинорежиссёр). Это, конечно, не было случайностью. Сам Бондарев своё обращение к новым темам объяснил тем, что «в среде интеллигенции возникали разные течения, теории, идеи, направления, различные интересы. Она очень разная, наша интеллигенция. Я не буду об этом говорить подробно. Но именно она, городская интеллигенция – научные работники, художники, писатели, актёры, – особенно интересовала меня. Я брал интеллигенцию этого слоя, потому что она способна воспринимать жизнь не только посредством зеркала, а через познание, то есть через философию жизни, через политику. Любой роман без политики анемичен и скучен, и вы не будете его читать. Политика – это наша жизнь. Толстой и Достоевский были самыми политизированными писателями. Казалось бы, величайшие художники, но ведь дело художника не только описывать, как выпадает осенняя роса, серебристыми каплями блестит на листьях, как гаснет малиновый летний закат, как стучит дождь по крыше, как ветер гнёт берёзу и срывает с неё обесцененное золото – листву» (Патриот. 2005. № 43).
В «Выборе» Бондарев повторил многие приёмы, использованные в «Береге». Он вновь совместил две эпохи: военную и современную. Новый герой писателя Илья Рамзин тоже когда-то воевал в артиллерии, но после одного из сражений он попал в немецкий плен, а потом остался на Западе. Здесь тоже, как и в «Береге», Бондарев после рассказа о войне сразу перенёсся через тридцать лет, столкнув своего героя в Венеции с бывшим одноклассником Васильевым.
Здесь, видимо, может представить интерес аннотация книги, которая была в своё время подготовлена издательством для Комитета по Ленинским и Государственным премиям. Правда, она осталась анонимной. Читаем:
«„Выбор“ – роман об интеллигенции 70-х годов, интеллигенции зрелой, прошедшей большую жизненную школу. В центре романа – художник Владимир Васильев, человек, глубоко задумывающийся о смысле жизни, о нравственности искусства, его ответственности перед народом.
Васильев из того поколения, которому выпало пройти величайшее из испытаний – Великую войну, пройти без подготовки, прямо со школьной скамьи. В романе большое место занимает возвращение к юности героя, его воинскому мужанию.
Антипод Васильева – Илья Рамзин, друг его детства и юности. В трудную минуту Илья делает свой выбор – сдаётся в плен. Материально обеспеченный, он оказывается чужим всем – Родине, сыну, матери. Всеми отверженный, он приезжает на родину, чтобы покончить с жизнью.
Роман „Выбор“ – произведение философского звучания. Основная его тема – тема человеческой совести, совершающей свой выбор. Всей сутью романа автор утверждает, что сегодня как никогда человек ответственен за Время, что в его руках – будущее Земли, будущее человечества» (РГАЛИ. Ф. 2916. Оп. 4. Д. 195. Л. 9).
Рукопись «Выбора» Бондарев, как до этого «Берег», предложил журналу «Наш современник». Викулов собрался печатать этот роман осенью 1980 года, но к рукописи придралась цензура. Подробности позже сообщил начальник Главлита Павел Романов. Докладывая об ошибках «Нашего современника» последних лет, он весной 1982 года сообщал в ЦК КПСС:
«а) При подготовке к печати романа Ю. Бондарева „Выбор“, опубликованного в №№ 10 и 11 журнала за 1980 год, были высказаны замечания по поводу неточного освещения событии первых месяцев Великой Отечественной войны, в том числе драматического описания „паники“ в Москве в октябре 1941 года, якобы полнейшей подавленности и растерянности людей в то время. В романе содержались также субъективистские определения типа: „ждановизм“, „время правления Хрущёва“ и др. После замечаний автор и редакция внесли в роман некоторую правку» (РГАНИ. Ф. 5. Оп. 88. Д. 133. Л. 6).
Что поразительно: реакция на «Выбор» почти повторила ситуацию с «Берегом». Критики расхвалили этот роман в прессе на все лады, журнал и издательство выдвинули автора на очередную награду, в Комитете по Госпремиям писатель не получил ни одного голоса «против», а потом режиссёр Владимир Наумов (уже без Алова) взялся и за экранизацию этой вещи, но простые читатели снова разделились в мнениях и не обошлось без очередных анонимок в ЦК КПСС. Один недовольный читатель, не пожелавший назвать своего имени, писал в инстанции:
«В другом своём романе („Выбор“. – В. О.) наш маститый автор, как он поведал на читательской конференции, избрал главным героем лейтенанта, имевшего реальный прототип. Тот, друг его далёкой юности, был предметом зависти всех мальчишек двора, – любви всех девчонок школы и не вернулся с войны. Я не сомневаюсь в аморальности такого публичного заявления. Оно кощунственно, потому что автор изображает этого реально существовавшего человека дезертиром. Отомстил за самоунижение завистью?
И вот его герой, побуждаемый местью командиру артполка, изображённому подонком, чтобы не быть убитым, сдаётся немцам в плен и попутно учиняет самосуд, расстреливает, уже всерьёз, „нехорошего“ сержанта. То есть совершает двойное преступление» (РГАНИ. Ф. 100. Оп. 6. Д. 787. Л. 4).
Справедливости ради стоит заметить: были и другие мнения. В переданном Бондаревым в середине 1980-х годов в архив Пушкинского Дома чемодане с разными бумагами я в своё время наткнулся на очень сердечное письмо М. Смирновой, которой в какой-то мере походило на исповедь. Женщина под впечатлением «Берега» и «Выбора» писала:
«Немножко поясню о себе: отца потеряла в 1937 году, только вступая в жизнь. Первый жестокий удар. Время было такое („Тишина“, „Родственники“). Не смогла поступить в Литинститут, хотя данные были. Уже позже окончила Лесной. Правда, работа в лесу оказалась по душе. Муж прошёл все военные дороги и остался жив (а много близких не возвратилось), но сильно искалечен. Всё время за него боялась и как могла охраняла, но умер он пять лет назад. Так вот, от него-то я всё знала о войне. Так знала, что как бы сама побывала в этом аду. А с ним мы читали ваши книги. Никто так не писал о войне, как вы, даже К. Симонов, хотя я его очень уважаю. Не хочу повторять то, что уже говорили другие. Только вот немного о последних романах „Берег“ и „Выбор“. Они так написаны, что я плакала, когда их читала. Вот – Никитин. Его встреча с Эммой первая и последняя. Какое красивое и глубокое чувство среди крови и смерти. И ведь в любви – правда! Нет деления на своих и чужих. Люди есть и плохие и добрые, независимо от национальности. Цветок и на мусорной яме распускается.