Кстати, в «Новый мир» Карпов попал случайно. Приближалось 60-летие главного редактора журнала Сергея Наровчатова, которому очень хотелось к своему юбилею получить Звезду Героя Соцтруда. В каких-то коридорах поэту намекнули, что в этом деле ему мог бы помочь Карпов, имевший доступ ко второму в партии человеку – Михаилу Суслову. Наровчатов тут же взял Карпова к себе в журнал и сделал его своим первым заместителем. Когда Наровчатов умер, на кресло главреда «Нового мира» стал претендовать 84-летний Валентин Катаев, к которому Суслов тоже благоволил. Но в данном случае главный партийный идеолог согласился поддержать более молодого Карпова (тому было только 59 лет). Тот сразу же наводнил редакцию бывшими сотрудниками журнала «Советский воин», которые открыли зелёную улицу армейской прозе и поэзии. На фоне происшедших при Карпове перемен публикацию в 1985 году в «Новом мире» романа Бондарева «Игра» многие восприняли чуть ли не как событие века.
Сразу после писательского съезда по литературной Москве пошли гулять слухи, будто Бондарев заменит Карпова на посту главреда «Нового мира». Но у взявшего под контроль Агитпроп Яковлева оказались свои планы – он сделал ставку на Сергея Залыгина. И то, что в начале 1970-х годов не получилось у инструктора отдела культуры ЦК КПСС Нины Жильцовой (эта партийная комиссарша пыталась навязать Залыгина в замы к Михалкову), на другом уровне осуществил Яковлев, передав писателю в руки главный литературный журнал.
Позже Бондарев часто проклинал Яковлева, и было за что. Но Яковлеву следовало отдать должное: он умел работать с разными аудиториями. Когда Горбачёв вернул его в Агитпроп, этот опытный партаппаратчик сразу сделал ставку на молодёжь и начал переформатирование почти всей молодёжной прессы. А Бондарев? Он продолжал использовать наработанные приёмы. Критик Михаил Голубков вспоминал, как в 1987 году он оказался на одной из встреч писателя со студентами, аспирантами и преподавателями филологического факультета МГУ.
«Речь зашла о „Докторе Живаго“ – когда, дескать, напечатаете (как будто именно Бондарев принимал решение о публикации романа Пастернака и всячески ему препятствовал). Писатель ответил то, что он по этому поводу думал: роман скучный и неинтересный. Да и антисоветский к тому же. Когда будет напечатан? – слышалось из аудитории. Вы хотите читать это? – спросил Бондарев. На минуту настала тишина, и кто-то громко ответил: да! Тогда вам надо жить при другой социальной системе, – с грустью ответил писатель. И ведь правду ответил: при иной социальной системе мы сейчас живём, свободно читая „Доктора Живаго“. Много лет спустя я узнал, что „Да!“ сказал писатель Алексей Варламов, тогда студент филфака. Сколько десятилетий прошло, когда случайно вспомнили тот эпизод!..
Этим ответом Ю. Бондарев обозначил границу между собой и революционно настроенной студенческой аудиторией: в революцию и новую социальную систему – без меня. Тогда мне было жалко, что он не с нами, взыскующими Пастернака, Набокова, Ходасевича и Адамовича, парижскую ноту, русский Берлин и пр. и пр. Сейчас не могу не оценить его честность и прямоту. Он прекрасно понимал, что этим ответом он перечёркивает прежнюю свою репутацию и определяет новую – советского ретрограда и адепта охранительной идеологии (хотя охранять в те последние советские годы было, в сущности, уже нечего)» (Профессорский журнал. Серия: Русский язык и литература. М., 2020. № 4. С. 2–3).
Не сумев летом 1986 года перебраться из Союза писателей России в Союз писателей СССР, Бондарев через какое-то время попробовал пробиться в Академию наук СССР. «Б. Н. Билунов (отдел науки ЦК), – записал 24 марта 1988 года в свой дневник Игорь Дедков, – рассказал, что Л. Леонов по телефону просил поддержать выдвижение Ю. Бондарева в члены-корреспонденты Академии. Ему сказали, что поздно, выдвижение уже прошло. Леонов настаивал, объяснял, что был в отъезде. Пришлось обращаться в Академию, но там это предложение отклонили».
Два слова о том, кем был Борис Билунов. В спортивном мире его знали как одного из сильнейших советских шахматистов. Но он пошёл не по спортивной, а по научной линии, стал изучать историю Болгарии, пока его не заметил и не взял в партаппарат Вадим Медведев, поручив ему курировать гуманитарные отделения Академии наук СССР.
Кстати, а кто тогда пробился в членкоры? Критик Феликс Кузнецов. Правда, он прошёл с большим скрипом и под давлением Агитпропа ЦК.
Бондарев в своих неудачах обвинил прорабов перестройки, которые сгруппировались вокруг Александра Яковлева. Он не сдержался и летом 1988 года попытался дать яковлевцам бой. Выступая 29 июня на XIX Всесоюзной партконференции, писатель уподобил перестройку взлетевшему самолёту, который не знал, куда ему приземлиться. «Можно ли, – вопрошал Бондарев, – сравнить нашу перестройку с самолётом, который подняли в воздух, не зная, есть ли в пункте назначения посадочная площадка?» Эта яркая метафора очень не понравилась романисту Григорию Бакланову и офтальмологу Святославу Фёдорову. «Я, – доложил Бакланов, – получил ряд телеграмм и звонков. Одну телеграмму я передал сегодня в Президиум. Содержание её такое: „Неужели, товарищи писатели, никто не ответит Нине Андреевой и Юрию Бондареву?“ Лежит телеграмма в Президиуме (Шум в зале)». Правда, Бакланов забыл добавить, что с 1946 года он более двадцати лет был лучшим другом Бондарева и тот в ту пору готов был за него, как говорили, всех порвать.
Бакланов привёл на партийной конференции другие сравнения. Он напомнил: «В Австралии, когда задают тест будущему кандидату в пилоты, есть такой вопрос: вы летите в двухместном самолёте. Представьте, что со второго сиденья выпала английская королева. Ваши действия? Некоторые говорят – застрелиться. Кинуться за ней и поймать в воздухе. Правильным считается ответ – выровнять самолёт после потери лишнего груза и продолжать полёт. Так вот, в ходе перестройки нам не раз ещё придётся выравнивать самолёт после потери лишнего груза и продолжать полёт».
На что намекал Бакланов? По сути, он предлагал выбросить бывшего друга за борт и продолжить дальнейший ошибочный курс.
В том публичном противостоянии двух писателей-фронтовиков тогдашний вождь страны Михаил Горбачёв поддержал Бакланова, а Бондарева отдал либералам на заклание. Но время показало: прав оказался всё-таки Бондарев.
После партконференции писатель был в смятении. Ведь что получилось? По сути, Кремль отказал ему в доверии. Бондареву всё чаще стали намекать, что надо бы подать в отставку, но он, наоборот, всячески стремился укрепить своё пошатнувшееся положение.
Бондарев инициировал созыв нескольких громких пленумов Союза писателей России. Один из таких пленумов он провёл осенью 1988 года в Рязани, где ему оказал всемерную поддержку первый секретарь местного обкома КПСС и скрытый антигорбачёвец Леонид Хитрун, до того работавший замзавом сельхозотдела ЦК и министром машиностроения для животноводства. Каждый второй выступавший на том форуме писатель в той или иной форме требовал остановить разрушительную перестройку. Сам Бондарев, находясь в Рязани, сравнил сложившуюся ситуацию в литературе с июлем 1941 года, когда наша армия отступала. Писатель заявил, что литературе необходим свой Сталинград, иначе варвары пошвыряют все национальные ценности в пропасть.
Одержать победу в грядущей литературной битве, которая, как считал Бондарев, обещала стать сопоставимой со Сталинградским сражением, должны были помочь, по мысли литгенералов, все печатные органы Союза писателей России – от еженедельника «Литературная Россия» до журналов «Наш современник» и «Октябрь». Однако в редакциях большинства этих изданий произошёл раскол. Там всё чаще начали появляться статьи, шедшие вразрез с линией Бондарева. Особенно возмутили писателя напечатанные в «Литроссии» статья Георгия Куницына «Пришло ли времечко», рассказ Юрия Гончарова «Хлеб наш насущный» и исследование Давида Фельдмана «До и после ареста». Бондарев потребовал от главреда еженедельника Михаила Колосова признать их публикацию ошибкой, однако Колосов отказался брать под козырёк и побежал советоваться в ЦК.
Выездной Рязанский пленум совпал с масштабной реорганизацией партаппарата. Горбачёв вывел из членов ЦК всех бывших министров, ликвидировал многие структурные подразделения и произвёл перестановки в Политбюро. Он ликвидировал в идеологической сфере двоевластие, разведя в разные стороны Лигачёва и Яковлева, а новым главным партийным идеологом назначил Медведева. Казалось бы, Бондарев приобрёл в Кремле очень влиятельного заступника, ведь Медведев раньше благоволил ему. Но времена изменились. Медведев отвернулся от Бондарева, а руководству только что созданного единого идеологического отдела ЦК дал указание осудить в печати рязанские посиделки охранителей.
Увидев новый расклад сил в Кремле, от Бондарева поспешили отвернуться многие функционеры, в том числе и его многолетний биограф Юрий Идашкин. А ведь совсем недавно Бондарев всё сделал для того, чтобы укрепить им руководство еженедельника «Литературная Россия», и назначил его туда замом главреда. И вдруг этот Идашкин перепечатал в газете осудившую рязанский пленум редакционную статью журнала «Коммунист». Бондарев был в ярости и потребовал предавшего его Идашкина немедленно уволить. Но Колосов не спешил это делать. В самом начале 1989 года он опубликовал во враждебном Союзу писателей России журнале «Огонёк» открытое письмо Бондареву. «Два года назад, – писал Колосов, – ты (Бондарев. – В. О.) организовал обсуждение газеты на секретариате СП РСФСР, целью которого было разогнать неугодную тебе нынешнюю редакцию. По твоему сценарию и наущению газету на этом обсуждении громили всё те же твои критики В. Бондаренко, В. Коробов, А. Салуцкий и другие: сплетни, брань были главными „аргументами“. Заодно оклеветали даже Ч. Айтматова. Лишь вмешательство ЦК КПСС и СП СССР спасло тогда газету от разгрома» («Огонёк». 1989. № 1. С. 8).
В начале 1989 года Колосова не спасли ни ЦК, ни его открытое письмо в «Огонёк». Бондарев очень хотел заменить его на Арсения Ларионова (даром ли он тогда же ввёл этого писателя в секретариат Союза писателей России). Но произошла осечка. Часть писательского руководства сильно смутил один из романов Ларионова «Лидина гарь». Дело в том, что эта книга писалась во многом под впечатлением от встреч писателя с бывшей музой Маяковского Лилей Брик. А эта женщина случайных людей к себе не подпускала. У охранителей появилось подозрение, не является ли Ларионов «засланным казачком», и они предпочли заменить Колосова на Эрнста Сафонова. После этого увольнение из «Литроссии» Идашкина было делом техники. Правда, критик с этим не смирился: он потом опубликовал в «Огоньке» статью «Право на покаяние», в которой окончательно отрёкся от Бондарева, вступившего, по его словам, «в идейно-нравственное противоречие со своими же собственными книгами» (Огонёк. 198