Однако ростовский епископ Нестор на великокняжеский призыв не откликнулся, даже оправдаться болезнью или чем иным не посчитал нужным. Тогда-то и состоялся между ним и Юрием многозначительный разговор.
Начал Нестор неторопливо и уверенно, как о давно решённом:
- Предвижу, княже, что Изяслав собирает иерархов церкви, чтобы навязать Руси митрополита токмо по своей воле. Покойный-то Михаил к Ростову и Суздалю был благорасположен, помнил заветы Мономаховы, видел в Залесской Руси корень истинного православия, не замутнённого латинством. Ещё неугоден был Михаил князьям Мстиславичам за то, что к Византии тянулся. Новый митрополит, будь он поставлен константинопольскими патриархами, тако же поступать будет. Ненадобен такой митрополит Изяславу Мстиславичу. Великий князь в Венгрии, в Польше союзников ищет, и сии страны - латинские. Митрополит из греков ему помеха. Предвижу, однако, что додавит Изяслав епископов, сделает всё по своей воле. Я же в небогоугодном деле участвовать не хочу...
Помолчав, Нестор добавил рассудительно:
- Можно, конечно, и по-иному поступить. Явиться на съезд и насупротив воле великого князя выступить. Но разумно ли? На пользу ли Ростовской земле? Думаю, нет! У тебя, княже, с Изяславом пока хоть и худой, но мир. Обиду на моё противление Изяслав на тебя перенесёт, на всё княжество Ростовское. Нужно ли тебе это?
Юрий кивнул, соглашаясь с рассуждениями епископа Нестора. Конечно же, ссора с великим князем ему не нужна!
На Нестора он смотрел теперь с уважением и приязнью. Неожиданной стороной высветился духовный пастырь Ростовской земли. Не токмо о своих церковных делах, но и державных княжеских делах заботится!
А что Нестор византийский выходец, не суть важно. Да и мало он походит на грека. Глаза серые, нос недолгий, лицо белое, в теле благопристойная полнота. Голос негромкий, мягкий.
А ведь смысл речей грозный!
Устами епископа Нестора ростовская церковь противопоставляет себя митрополичьему Киеву. Как же он, князь Ростова и Суздаля, проглядел такую духовную подпору?!
Разнесётся молва по Руси: князь Юрий Владимирович, верный защитник православия от латинских ересей, ревнитель дружбы с единоверной Византией. Каково?
Но делиться своими мыслями Юрий не стал, спросил только, будто засомневавшись:
- А вправду ли ведаешь, к чему будет Изяслав принуждать иерархов?
- Вправду, княже, - без обиды ответствовал Нестор. — В Киеве есть у меня верные люди, всё узнают доподлинно и до меня доведут.
- Быть по-твоему! - решил Юрий и даже ладонью по столу прихлопнул - для убедительности...
С того дня епископа Нестора стали звать на княжеские советы, да и доверительные беседы с князем наедине вошли в обычай.
Сближало собеседников и явное дружество Нестора с княгиней Еленой, второй женой Юрия Владимировича.
Принцессу Елену, сестру византийского императора Мануила, высватал ещё батюшка Владимир Всеволодович Мономах, но на вторичный брак при живой жене Юрий не соглашался. Привык к Евдокии, да и удобна была она для жизни. Впрочем, Мономах не особенно и торопил. Елена была ещё совсем юницей, можно было и подождать.
Но по воле Божьей ушла Евдокия из жизни безвременно, задрал её на охоте дикий зверь. Снова всплыло византийское сватовство и на этот раз завершилось свадьбой.
Большой любви между молодыми не сложилось, но приязнь и взаимное уважение были. Отличалась Елена многозначительной сдержанностью, честолюбием, неженской хитростью - не мелочной, не завистливой. Тверда была в своём убеждении властвовать (вместе с Юрием, конечно!). Может, именно рассказы Елены о пышном великолепии византийского двора, об обожествлении императора подвигли Юрия к изменению дворцовых обычаев. А может, сам Юрий Владимирович, почувствовав себя самовластцем, и без неё отринул бы прежнюю домашнюю простоту, кто знает?
Однако княгиней гречанка Елена стала достойной.
А что до любви, то она или есть, или нет, в том не властен ни князь, ни простолюдин. Ещё в невестах не приглянулась Елена Юрию: лицо смуглое, нос по-гречески долгий, брови густые и прямые, телесную худобу скрывали только пышные одеяния. Но с годами Юрий пригляделся, притерпелся, ласкал княгиню в постели охотно, без понуждения над собой, тем более что супружеские обязанности Елена исполняла старательно и умело. И дети рождались в положенные сроки, здоровые и смышлёные[127]. А что к пышнотелым боярским вдовицам Юрий заезживал, так то для телесного уюта, для душевной мягкости, сладко и бездумно. Грех, конечно... Но кто на Руси без греха?
Не хвастал епископ Нестор, когда говорил князю о своих верных людях в Киеве. Обо всём, что происходило на съезде иерархов, в Суздале узнавали быстро и обстоятельно. Речи великого князя Изяслава Мстиславича тайные доброхоты передавали слово в слово, будто прямо на съезде их записывали. Начал великий князь прямо с главного:
- Ныне митрополит умре. Церковь осталась без верховного пастыря. Прежде великие князья, избрав нового митрополита, посылали его для посвясчения в Константинополь. А ныне посылать избранного в Константинополь к патриарху из-за смятения и многих междоусобий неможно. Промедление опасно, ибо кто без митрополита утишит мятежных князей? Митрополичьи поездки к патриарху не на недели даже затягивались — на месяцы! Поступите по-иному, сами изберите достойного пастыря и сами же поставь его на митрополию Русскую! То будет к вашей чести и пользе!
Епископы переглядывались многозначительно. Лестно, конечно, самим решать судьбу митрополии. Но ведь обычай... Но ведь возможная обида патриарха и императора... Византия - держава единоверная, православная, вместе бы противостоять латинству, а не противоборствовать...
Да, сомнения были. Но смолчали епископы. Недобро прищурился великий князь, короткую свою бородку выставил вперёд, в глазах - холодная жёсткость. Не узнать радушного, ласкового хозяина, каким любил предстоять перед мужами Изяслав Мстиславич...
Видно, осерчал за что-то великий князь на императора. Пусть сам с ним и разбирается, дело это не церковное, а мирское, державное, и спорить из-за него с великим князем невместно.
Молчали иерархи церкви, смиренно опустив глаза долу.
Тогда поднялся со скамьи новгородский епископ Нифонт.
Вежливо и неторопливо попенял святой братии, что недостойно-де и в законах не написано, чтобы митрополита самовольно ставить, без благословения греческого патриарха.
И снова промолчали иерархи. Только черниговский епископ Онуфрий яростно оспорил разумные слова. Выкрикивал, постукивая по столешнице сухим кулачком:
- Как это - нет закону?! Доподлинно известно, что правилом апостольским дозволено двум или трём епископам нового епископа ставить. Епископ же и митрополит суть в числе посвясчения равны, разноствуют токмо властию, им определённой. Даже патриарха не другие патриархи поставляют, но митрополиты и епископы и, ему служа, благословение от него принимают. Здесь же собрались без малого все епископы Русские, и поставление наше будет законным...
- Разумно глаголешь, владыка! — веско поддержал Онуфрия великий князь. - Однозначно выходит, что митрополита избирать можно!
Под ломающей тяжестью великокняжеского взгляда сникали святые отцы, смиренно опускали головы. Не до богословских разысканий им было. Гневлив Изяслав Мстиславич и злопамятен, опасно ему перечить.
Нифонт остался в одиночестве.
Епископы приговорили: самолично поставить митрополита и в Константинополь для посвясчения его не посылать.
Согласившись с великим князем в главном, легко согласились и с предложением Изяслава Мстиславича — возвести на митрополичий престол чернеца Климентия Смолятича, киевлянина родом.
Достойным пастырем земли Русской показался Климентий. Святой жизни старец. До поставления в митрополиты жил в великой монашеской схиме, смиренным затворником. Климентий в молодости был наделён многими добродетелями: учен философии и богословию, самолично писал книги к приобщению людей к богоугодным делам, чем известен стал не только в Киеве. Не гордым был Климентий и не властным, зла от него не ждали. Казалось - чего тут сомневаться?
Но прозорливого Нифонта Новгородского смущало, что за Климентием не было ни знатной родни, ни вотчинного богатства - сам по себе, гол. Поднят Климентий токмо волей великого князя, из его руки и зрить будет. Не духовным наставником окажется митрополит для Изяслава, как положено быть, цо служебником. Сие для Руси опасно...
О том же толковал Юрию епископ Нестор. Великий-де князь и новый митрополит как два коня в одной повозке: Изяслав - коренной, Климентий - пристяжной. А повозка туда катит, куда коренник направляет.
Закончил Нестор так:
- По слабости человеческой нарушили иерархи законы церкви. Мы же с Нифонтом Новгородским заранее договорились остаться под константинопольской патриархией, минуя великокняжеский Киев. Власть митрополита Климентия только на владения Изяслава распространится. На том Ростов и Новгород стоять будут!
Раскололась русская церковь, ещё одной гранью обозначив обособление Руси Великой от Руси Киевской. Юрий находил в этом внутреннее созвучие со своими сокровенными мыслями. Не к тому ли он стремился долгие годы, чтобы всё в Великой Руси было своё, отдельное?
А на Киевщине заваривалась новая усобица.
Изяслав Мстиславич рассорился с черниговскими Давыдовичами, те сговорились с северскими Ольговичами и принялись сообща воевать великокняжеские волости.
Изяслав помощи у своего дяди Юрия Владимировича не просил - понимал, что бесполезно. Он был готов удовлетвориться малым: чтобы Юрий явно не встал на сторону мятежных князей. Киевские послы заверяли Юрия, что усобица-де у великого князя только с Давыдовичами и Ольговичами, а Юрия она не касается, с ним великий князь желает по-прежнему жить в мире.
Мир - миром, а камень за пазухой Изяслав всё же держал. Союзничество Юрия с князем Святославом Ольговичем не было для него тайной. Какая уж тут тайна, если сын Юрия Владимировича - Глеб - воевал совместно с Новгород-Северским князем, занял прежнюю Юрьеву вотчину, городок Остерский и даже покушался на Переяславль?