Он приказал Юрию тотчас начать подготовку похода на Булгарию и пообещал прислать в помощь воинские отряды.
Перед отъездом из Киева Юрий зашел на один из рынков, чтобы купить подарки супруге и детям. И тут он неожиданно подумал, что следовало бы чем-нибудь удивить и развлечь эту необычную девушку Листаву. Пусть порадуется его подарку, не так много отрады бывает в ее жизни. Пусть знает, что кто-то думает о ней, вспоминает их короткие встречи. Все будет посветлее на душе.
Сначала хотел приобрести ожерелье, но потом подумал, что это слишком дорогой подарок, не возьмет она его, и остановился на маленьких серебряных сережках. Издали они не производили впечатления, но вблизи поражали искусной работой и должны как нельзя лучше подойти к ее скромному платью.
Подъезжая к Кучкову, он вдруг разволновался, подумав, что Листава отвергнет подарок. Может, не понравится, может, просто из-за каприза. На девушек ведь как найдет… Но потом неожиданно успокоился. Она ему, собственно, никто, он даже не провожал ее по-настоящему ни разу; встречались нечаянно пару раз как друзья – и только. Вот именно, они всего-навсего друзья, и он ей дарит свой подарок как другу. Подарит – и тотчас уйдет.
На ужине у боярина Кучки он был рассеян, и это не осталось без внимания хозяина.
– Наверно, спешишь к Агриппине? – спросил тот, хитро посматривая на него. – Она тут, кстати, спрашивала про тебя. Чего это, мол, он не зашел ко мне, когда был проездом в Киев?
– Вольно ей думать, как захочется, – буркнул Юрий. – Она от меня не зависит, и я ей ничего не должен.
– Разбирайтесь сами, как вам будет угодно, – махнул рукой Кучка. – Постель готова, князь, можешь следовать в опочивальню.
– Спасибо. Только перед сном немного погуляю, чтобы сон был крепче.
Небо прояснилось, потягивал свежий ветерок, видно, ночью ударит первый морозец. Солнце садилось за зубчатую вершину леса и было огненно-красным, вселяя в душу тревогу и беспокойство. Он хотел видеть Листаву. Прохожих не видно, попросить некого, а самому вызвать неловко. Потоптавшись и ничего не решив, он повернул назад и почти столкнулся с ней. Она вывернулась из-за угла, как видно, торопилась, в руках несла кулечек. Глаза ее удивленно раскрылись, она произнесла с придыханием:
– Князь? Я только что думала о тебе…
А он видел только эти изумленные глаза, которые светились радостью и были необыкновенно прекрасными. Он смотрел в них и не мог оторваться: он, кажется, готов был смотреть в них бесконечно, испытывая необъяснимое, упоительное наслаждение.
Он забыл о том, что хотел сделать ей подарок, и стоял, не отрывая взгляда от ее лица. Она смутилась, пролепетала:
– Меня мама послала к соседям. За солью…
– А я вот приехал, – выдохнул он, глупо улыбаясь.
– Надолго? – машинально спросила она.
– Завтра в Суздаль. – И тут же заспешил: – Но я могу остаться еще на несколько дней. Срочных дел у меня нет никаких, я тут у Кучки поживу…
Она вдруг испугалась:
– Не надо, князь. Как можно! Уезжай скорей!
– Почему?
– Не знаю. Но будет лучше, если ты завтра покинешь Кучково. А мне надо домой. А то мама заругается.
Она бочком обошла его и скрылась за дверью.
Юрий некоторое время стоял не двигаясь. Нащупал в кошельке серьги, вынул, посмотрел на них, спрятал. Потом направился к дому боярина.
Не прошел и нескольких шагов, как навстречу Агриппина. От обиды у нее судорогой сводило горло, она проговорила с трудом:
– Это что же, князь… Второй раз в Кучкове, а ко мне – ни ногой!
Он не ожидал ее появления, поэтому ответил бестолково:
– Да так получилось. Некогда, спешил очень…
– Вижу, как спешишь. С этой ненормальной наговориться не можешь!
– Да мы так… Нечаянно встретились.
– Так нечаянно, что полчаса у дверей ее простоял, ожидаючи. Выходит, забыл меня, на другую променял?
– Что ты, что ты, Агриппина! – торопливо проговорил он и совсем неожиданно для себя вынул сережки и протянул ей. – Я вот тебе в Киеве подарок купил, собирался сейчас зайти и сделать приятное.
Лицо Агриппины расплылось в улыбке. Она взяла украшение, стала рассматривать, приговаривая:
– Как для моих ушей, такие миленькие… Я к твоему приезду буду надевать. А когда уедешь, на стол положу, чтобы глаза радовали… Ну что мы стоим? Заходи в дом, я для тебя угощение приготовила, уж так старалась, так старалась!..
VII
Всю зиму и весну шла подготовка к походу на Булгарию. Пеклись хлеба, сушились сухари, вялилось мясо, солилась свинина, делались другие припасы. Путь намечался через земли мордвы и чувашей, и Юрию не хотелось возбуждать недовольство местного населения грабежами и поборами; уверен был, что не в последний раз идет он против булгар, что в будущем предстоят долгие войны и важно было привлечь на свою сторону поволжские народы.
Юрий рассылал своих людей по кузницам, заказывал оружие – мечи, наконечники пик и стрел, кольчуги и панцири. Ремонтировались телеги, подновлялась сбруя, приводилось в порядок другое снаряжение. Из половецких степей пригнали табун коней, низкорослых, очень диких и пугливых, зато чрезвычайно выносливых: они почти не ели овса, но могли без остановки скакать семь-восемь часов. На все это нужны были большие средства, вот тут-то и пригодилась дань, собранная с обширного и богатейшего края, было чем расплачиваться за заказы.
Дружинников своих Юрий одел в панцири, кольчуги и шлемы, кони спереди защищались металлическими листами, что спасало их от стрел и пик противника. Богатые люди приобретали двойной панцирь, прикрывались железными наручниками, наколенниками. Простые воины довольствовались толстым стеганым кафтаном, он стоил гораздо дешевле. Щиты у пешцев были округлые и продолговатые, во время боя их ставили на землю и они надежно защищали воинов; всадники имели небольшие круглые щиты, весьма удобные в конном бою.
В конце мая 1120 года, когда установились пути, войско двинулось в поход. Путь был избран вдоль правого берега Волги, по местам равнинным и лесным. Щиты, панцири, кольчуги и другое вооружение и снаряжение было положено на телеги, воины передвигались налегке. Но такой порядок таил в себе смертельную опасность: в случае неожиданного нападения они оказывались безоружными и могли стать легкой добычей противника. Поэтому Георгий Симонович выставил наперед сторожевой полк, по бокам шли левый и правый полки, а сзади прикрывал запасной полк. Кроме того, далеко впереди скакали разъезды, шнырявшие в разных направлениях и осведомлявшие командование обо всем подозрительном.
Правым полком командовал Степан Кучка. На этом настоял Юрий. Хотя он и недолюбливал боярина за высокомерие и заносчивость, но почему-то хотелось ему, чтобы заметил и похвалил его Симонович; не признаваясь себе, видел Юрий в нем что-то такое, что связывало его с Листавой, о которой он вспоминал с неизменной теплотой…
Когда переправились через Оку, места пошли малолюдные, селения встречались все реже и реже. Зато в лесах было множество зверья и птиц, а в реках водилось столько рыбы, что хоть руками лови. Воины сами добывали себе пищу, и запасы оставались почти нетронутыми. По вечерам зажигались костры, на них жарилась и варилась добыча, еды было вволю, это повышало боевое настроение войска.
С большим трудом преодолев быструю Суру, русы вступили в пределы Булгарского царства. Надоедливо закружились вокруг вражеские разъезды, все чаще стали происходить вооруженные стычки. Воины разобрали оружие, стала передвигаться осторожней, с большой опаской. Наконец разведка сообщила, что впереди, примерно в суточном переходе, развернулось булгарское войско. Симонович приказал подтянуться и передвигаться в полной боевой готовности.
Заночевали, не разжигая костров и не снимая вооружения. К полудню следующего дня вышли на неприятеля.
Местом для боя булгарский полководец выбрал широкую поляну, ровную как стол. Луг пестрел цветами, кое-где виднелись заросли кустарника, весело щебетали птицы, и не верилось, что скоро на этом месте разыграется кровавое побоище…
– Участвовал я в нескольких сражениях с булгарами, – говорил Симонович Юрию, когда они проезжали между выстроившимися перед сражениями рядами войск. – Оснащенность войска у них неважное, значительно уступает нашему. Конница только легкая, никакой панцирной защиты лошади не имеют. Так что в вооружении у нас явное преимущество, и этим мы должны воспользоваться.
При виде близстоящего противника у Юрия стало нарастать возбуждение, руки зазудели, требуя работы. Хотелось рвануться вперед и еще раз испытать азарт боя.
– Я ставлю твою бронированную дружину в центр, – продолжал Симонович. – Твоя задача разрезать строй противника посредине, а потом мы их разобьем по частям.
– А если вклинимся и застрянем?
– Оставляю в запасе полк твоего отца. Киевляне хорошие рубаки, не раз сражались с половцами, так что помогут. Ну что, с Богом?
Не отвечая, Юрий ударил коня плетью и выскочил перед строем дружинников. Горяча коня, так что тот встал на дыбы, выхватил меч из ножен, высоко поднял над собой и крикнул, от волнения не слыша своего голоса:
– За Ру-у-усь!
Строй за ним охнул, а затем взревел сотнями глоток. Не раздумывая, бросил коня вперед и почувствовал, как сильное животное напряглось и заработало всем телом, набирая скорость. В душе нарастал жутковатый холодок, смешанный со сладким чувством опьянения; об опасности не думалось, было только желание схватиться лицом к лицу с противником…
Удар бронированной конницы был сильным, неприятельский центр прогнулся, но устоял. Началась кровавая и беспощадная работа мужиков, которая бывает в каждом бое, когда успех каждой стороны зависит и от вооружения, и от выучки, и от настроения воинов, и от много другого, чего нельзя заранее учесть и предугадать.
Булгарский предводитель бросил подкрепления по обе стороны от дружинников, стремясь взять их в клещи. Им противостояли пешие воины. Симонович напряженно всматривался в гущу сражающихся, стараясь определить, сумели ли русы сохранить строй, сражаются ли они плечо о плечо. Если дрогнут, смешают ряды, то дело примет опасный оборот. Среди мелькания мечей и пик, движения шлемов и щитов, когда, казалось, все перемешалось и невозможно ничего не разобрать, он все же опытным взглядом сумел заметить, что его воины не были сломлены и стояли насмерть. В эти страшные минуты они проявили чудеса храбрости и самопожертвования. Строй держался по всей линии битвы.