– Может, перебесишься?
– Боюсь, нет. Никогда со мной такого не было. Так бы сорвался и улетел в Кучково!
– Да, друг, положение твое не из завидных. Трое детей на шее… Если затеешь развод, Мономах тебя по головке не погладит.
– О разводе я и не думал…
– А о чем же ты думал, когда встречался с Листавой?
– Ни о чем. Просто виделись мы с ней, да и все.
– Ну и продолжайте видеться! Тем более твоя Серафима не ревнует и спокойно относится к твоим любовным похождениям.
– Сейчас пока терплю. Но чувствую, что скоро не смогу жить двойной жизнью. Меня неудержимо влечет к Листаве, я хочу жить рядом с ней, и только с ней!
– Не знаю. Тут я тебе не советчик. Поступай, как считаешь нужным.
Разговор с Иваном не успокоил, а, наоборот, разбередил рану. Мысли Юрия метались, словно птица в тесной клетке, не находя решения. Наконец он не выдержал и ускакал в Кучково.
Боярин встретил его хмуро. Приказал истопить баньку с дороги, сытно и вкусно накормил, но потом, сославшись на нездоровье, ушел в свою горенку и больше к нему в этот день не вышел.
Листава его приезду обрадовалась, но была заметно печальна. Он сразу это заметил.
– Листва, о чем ты грустишь? – спрашивал он ее участливо.
– Нет, ничего, – отвечала она уклончиво. – Тебе просто показалось.
– Но я же вижу, что не такая, как была прежде. Синие круги под глазами…
– Это мне ночью плохо спалось. Духота и комары налетели, покоя не давали.
Он привез ей платье, сшитое по его заказу суздальским портным из византийской ткани. Подарок ее растрогал до слез, но взять она его не решалась.
– Что скажут в Кучкове, когда я пройдусь в нем? – спрашивала она его. – Да и дома не поймут.
– Скажешь, что подарил я.
– Легко подумать – подарок князя! А с какой-такой стати?
– Любит он тебя, этот самый князь!
Она вздохнула и просто, без надрыва произнесла:
– А у этого самого князя жена и трое детей, и об этом все-все знают.
Юрий поперхнулся, долгое время молчал.
Наконец произнес, смотря себе под ноги, как провинившийся ребенок:
– Я сам об этом думаю постоянно. Не знаю пока решения, но оно будет. Знаю только одно твердо: мы будем вместе.
– Мне бы тоже хотелось, – простодушно проговорила она и доверчиво прижалась к нему. – Ты меня в мыслях и дни, и ночи преследуешь, покоя не даешь. Только о тебе и думаю. Совсем разум потеряла.
– Мы оба разум потеряли, – улыбнулся он.
Он уехал в Суздаль с твердым намерением развестись с женой.
Юрий и не заметил, что боярин не проводил его. А Кучка между тем находился в крайне угнетенном состоянии. Он вдруг решил, что давно влюблен в Листаву и только сейчас это понял. Мысли о ней сопровождали его повсюду, вызывая досаду и раздражение. Раньше ему было приятно ухаживание Листавы, ее поклонение. Он к этому привык, считал, что так и должно быть. Если бы она и дальше продолжала преследовать его, он не стал замечать ничем не примечательную, по его мнению, девчушку. Но она вдруг ушла к Юрию. Сначала это задело его, затем стало тревожить и, наконец, он стал думать об этом постоянно, это превратилось у него в какую-то необъяснимую болезнь. Как это часто бывает у людей высокомерных и самовлюбленных, он внушил себе, что любит Листаву, любит давно, а Юрий отнял ее у него, отнял несправедливо, нечестно, и он должен ее во что бы то ни стало вернуть. Вот почему он избегал встреч с Юрием, вот почему не пошел провожать его.
На другой день после отъезда Юрия он случайно узнал, что Листава приболела и никуда не выходит. Он приказал испечь медовых пряников и, завязав несколько штук в узелок из кусочка холстины, отправился к ней.
Листава лежала в кровати, хлюпала носом и куталась в одеяло из шкуры оленя. В углу играл кознами братишка, но, увидев боярина, выскочил наружу.
– Доброго здоровья, Листава, – произнес он ласково. – Услышал о твоей немочи, решил наведать. Вот пряников принес, мой повар для тебя расстарался. Ешь и поправляйся.
– Спасибо, боярин. Не знаю, чем благодарить за такое внимание.
– Пустяки. Обычное дело. Я всегда к тебе хорошо относился.
– Я знаю. И премного благодарна.
– Можно сказать, что всегда был надежным другом.
– Я всегда высоко ценила такое отношение.
– Хочу еще добавить, что я тебе больше, чем друг.
– Мне приятно это слышать.
– Ничего особенного. Просто живи и здравствуй.
– Да вот не очень хорошо здравствую…
– Ничего, это дело наживное. Пройдет немного времени, выздоровеешь и снова будешь бегать в свою любимую рощицу. Мне бы хотелось, чтобы ты взяла меня с собой. Помнишь, как недавно этого хотела?
– Не забыла…
– Мне было все некогда и некогда. Но вот сейчас я стал немного свободнее и согласен вместе с тобой погулять по Замоскворечью.
– Спасибо, боярин. Только не пойму, зачем это тебе?
– Как зачем? Ты же знаешь о моих чувствах к тебе…
– Ты же сам сказал – дружеских…
– Нет, Листава, не только дружеские у меня к тебе чувства. Я люблю тебя. Я это понял давно, но сказать решился только сейчас. Надеюсь, ты тоже ко мне неравнодушна и ответишь взаимностью.
Листава откачнулась и стала смотреть на него во все глаза. Наконец произнесла:
– Это невозможно. Никак не возможно…
– Но почему?
– Мое сердце занято…
– Уж не князем ли Юрием? – сказал он пренебрежительно.
– Да, им. А что тут такого?
– Но он женат!
– Ну и что? Мы просто встречаемся, и мне этого достаточно. Я не собираюсь выходить замуж ни за него, ни за кого-то другого. Я так решила.
– Глупенькая! Такого не бывает. Рано или поздно родители выдадут тебя за кого-то.
– Это когда-то будет!
– И будешь жить с нелюбимым? Даже не представляешь, какая это мука. А меня ты любишь. Я ведь помню, как ты стояла перед окнами моего терема. Разве не было такого?
– Было, боярин. Было. Но только время то миновало, кануло в прошлое.
– Так не бывает! Если ты любила меня совсем недавно, значит, продолжаешь любить и сейчас.
– Нет, боярин, не так. Любовь у меня сейчас переведенная. Я любовь свою перевела с тебя на князя Юрия, и уж с этим ничего не поделать! – неожиданно решительно и твердо произнесла она и даже спиной выпрямилась, свысока поглядывая на Кучку.
Он на некоторое время смешался. Никак не ожидал столь крутого поворота в разговоре. И такая гордая она еще больше понравилась ему. Наконец он пришел в себя, кашлянул для солидности, сказал назидательно:
– Зря ты так. И любовь твоя зряшная. Бросит он тебя. Обязательно бросит. Уйдет к другой, обманет и предаст.
– Это почему же?
– Потому что он – князь!
– Он не обманет и не предаст, потому что он – князь! – с вызовом возразила она.
И тут в Кучке заговорила спесь. Он вытянул шею, проговорил растягивая слова:
– Я никого так не просил и ни перед кем так не унижался! Но ты еще пожалеешь, что не приняла протянутой руки! И запомни: Кучка помнит добро, которое ему кто-либо сделал, но он не забывает и не прощает зла, учиненного кем бы то ни было!
– Я никакого зла не сделала тебе, боярин, – тихо проговорила Листава, но Кучка уже не слушал. Он отшвырнул стул, на котором сидел, и быстро вышел из дома.
Листава глядела ему вслед, по щекам ее бежали слезы.
IX
За годы замужества Серафима из тонкой девчушки выросла в статную красавицу, рождение трех детей придали ей степенность и величавость. Узкие коричневые глаза ее светились затаенным блеском, круглое лицо с выдающимися скулами было замкнуто и непроницаемо. Юрий привык к ней, как к самой большой необходимости, и не представлял себе жизни без нее. Но он решил связать свою судьбу с Листавой и после долгого раздумья наконец начал с женой серьезный разговор.
Они вдвоем обедали в одной из горенок. Дети играли во дворе, слуг он отослал. Было тихо, сквозь разноцветные стекла в окно лился ровный свет. Из глиняных чашек хлебали мясные шти из соленой капусты. Юрий изредка бросал на жену короткие взгляды, она ела неторопливо, иногда кусочком хлеба промокала губы.
Наконец он спросил:
– Как твои дела?
Она удивленно приподняла узкие выщипанные брови, ответила не спеша:
– Как обычно.
– Дети без меня слушаются?
– Шалят, конечно, на то и мальчишки. Но слову моему подчиняются.
– Это хорошо.
Он наложил себе пшенной каши, сдобренной коровьим маслом, принялся за еду, мучительно соображая, как подойти к главному разговору.
– По мне скучаешь, когда я в отъездах?
– Конечно.
– А я вот не очень.
Она промолчала, все так же не спеша продолжая хлебать шти.
– Перестал скучать, ты меня слышишь? – повысив голос, произнес он.
Она вновь ничего не ответила.
– У меня девушка любимая появилась, – наконец выдавил он заготовленные слова.
Он заметил, как у нее дрогнула ложка в руке, но она продолжала так же ровно пережевывать пищу, и это начинало выводить его из себя.
– И что ты на это скажешь? – настойчиво проговорил он, когда понял, что она не собирается отвечать ему. – Или тебе все равно?
– Мне не все равно. Но я так воспитана с детства, что мужчина имеет право завести себе наложницу.
– Так как же нам быть? – наступал он на нее. – Ведь не просто так гуляю с какой-то женщиной. Я люблю ее! Я хочу с ней быть вместе!
– Я никогда не мешала тебе жить, – отвечала она тем же ровным голосом. – Но ты мой муж и отец моих детей, и ты должен им оставаться, что бы ни случилось. Больше мне ничего не надо.
– Но как же ты будешь жить со мной, когда я не люблю тебя?
– Мне это безразлично, так я воспитана. Главное, чтобы ты оставался рядом со мной и нашими детьми.
– Вот заладила: воспитана, воспитана! На черта мне сдалось твое воспитание! Мне свобода нужна. Понимаешь – свобода! Я хочу развестись с тобой и жениться на другой женщине. Ну что ты, каменная? Ну, если тебе все равно, так хоть меня пожалей!
Она вновь ничего не ответила, продолжая есть шти. И тут он увидел, что она черпает ложкой в пустой чашке, что шти закончились, а она этого даже не заметила!