Дико вскрикнув, она опрометью кинулась вон из избы. Не помнила, как вбежала в свой дом, упала на грудь отца, потоки слез хлынули из ее глаз.
– Что с тобой, что случилось, дочка? – спрашивал ее отец в растерянности.
Она ничего не могла ответить из-за душивших ее рыданий.
Сбежалась семья, мать обняла, что-то выспрашивала, а она, как безумная, никого не слышала, ничего не соображала.
Наконец она затихла, глаза ее высохли, она холодным взглядом обвела стоявших рядом с ней домочадцев, произнесла глухим, отрешенным голосом:
– Князь эту ночь провел в одной кровати с Агриппиной.
Из груди матери вырвался стон. Отец произнес с болью в сердце:
– Как же он решился так опозорить нашу семью!
Остальные молчали, словно громом пораженные.
Наконец, будто очнувшись, Листава произнесла:
– Отец, я не хочу больше здесь оставаться. Отвези меня к дяде Святославу в Волок Ламский. Я хочу пожить у него, подальше от этого стыда и срама.
– Хорошо, дочь. Велю запрячь коней, взять припасов на дорогу. Через полчаса тронемся.
Дядя Святослав ведал большим участком между реками Ламой и Москвой, у него было много лошадей, по волоку раскинуты большие коляски для перевозки судов из одной реки в другую, в сараях лежали запасные колеса, катки и другое подсобное снаряжение, у него трудилось много работников. Вот к нему-то в глухие леса и вознамерилась уехать Листава.
Не успел возок с отцом и дочерью скрыться за крепостными воротами, как в дом купца вошел князь. Лицо его было помято, глаза мутные. На людей не глядел.
– Мне с Листавой надо поговорить, – сказал он глухим голосом.
– Нет Листавы, – холодно ответила мать.
– Куда она могла деться?
– Уехала к родственникам.
– К кому? По какой дороге? Я еще успею догнать ее. Мне обязательно надо рассказать ей, как все произошло.
– Ничем не могу помочь, князь.
И мать ушла в дом.
Юрий кинулся в терем боярина.
– Что ты мне устроил? – набросился он на Кучку. – Почему я оказался у Агриппины?
– Как почему? – удивился тот. – Сам напросился.
– Не может быть! Ты все врешь!
– Да нет, князь, я говорю правду. Разве мы смогли бы тебя без твоей воли отвести куда-то? Ты требовал, настаивал, даже грозился дружинников позвать, если мы не выполним твою волю.
Юрий сел на скамеечку, обхватил голову руками.
– Ничего не помню. Все из головы вылетело. Последнее, что осталось в памяти, как пришла Агриппина, принесла вино, как выпили по бокалу… Может, она что-то в него подмешала?
– Да что ты, князь. Мы же все вместе пили. Я, как видишь, хорошо себя чувствую.
– Но меня-то всего почему разламывает?
– Всяк по-разному хмель переносит. Иному, как мне, все нипочем. А другие по-страшному болеют, голову не знают, куда приклонить. Ты перебрал сильно вчера, вот и мучаешься с похмелья.
– Но Агриппина куда делась?
– Да вот она. Не пропала твоя Агриппина.
– Еще раз скажешь, что моя – убью! – свирепо проговорил Юрий.
В горницу вошла Агриппина, скромная, приглаженная, кроткая.
– Доброе утро, князь. Как спалось в моем доме?
Юрий с ненавистью взглянул в ее упитанное, самодовольное лицо и отвернулся.
– Он утверждает, – проговорил Кучка, – будто мы с тобой его в дом насилкой затащили.
– Что ты, князь! Разве нам по силам? Ты такой здоровенный, с тобой целый полк не справится. Сам напросился, захотелось снова побыть со мной…
Юрий понял, что больше находиться в тереме боярина он не должен.
Он встал, направился к двери, бросив на ходу:
– Вели седлать коня. И дружинников предупреди.
Скоро он выехал из Кучкова по дороге на Суздаль.
А Листава вернулась через пару месяцев. Побыв несколько дней дома, она тихо пришла в терем Кучки и сказала ему:
– Помнишь, боярин, предлагал скрепить наши узы законным браком?
– Помню, Листава.
– Остается ли твое решение неизменным?
– Я снова повторяю предложение выйти за меня замуж.
– Я долго думала над твоими словами, боярин, и теперь готова дать ответ.
– Я с нетерпением жду твоего решения, Листава.
– Я согласна выйти за тебя, боярин.
Через месяц была сыграна свадьба.
X
Минуло два года. Как-то поздней осенью возвращался Юрий с полюдья из отдаленных уездов княжества, расположенных возле озер Важе, Лача и Белоозера. Иван ехал с ним. Он побывал у тестя и тещи и возвращался чрезвычайно довольный. В Ростове Юрий сказал ему:
– Пусть дружина следует прямым путем в Суздаль, а мы с тобой завернем в Кучково.
– Семь верст не крюк? – хитровато улыбаясь, спросил Иван.
– Но-но, поговори у меня! Что-то ты разболтался в последнее время, будто на побеседках с девками лясы точишь.
Но когда ехали лесами и молчание затянулось, Юрий не выдержал и заговорил глухим голосом:
– Сам понимаю, что глупо поступаю. Что она замужем и у нее ребенок. Что она, наверно, уже забыла про меня. Но вот тянет меня к ней! Дня не проходит, чтобы не думал, не тосковал, не хотел встречи. Это выше моих сил! Она всю душу спалила мне дочерна!
И вправду: Иван давно заметил, что князь похудел, осунулся, стал каким-то отстраненным, был невнимателен, рассеян, порой не слышал что говорили ему, нередко делал невпопад. Ивану было жаль Юрия, но он не знал, чем помочь. У него семейная жизнь складывалась самым наилучшим образом, с Сянявой они жили душа в душу, родился сын, ждали второго ребенка.
При подъезде к Кучкову Юрий сказал:
– Проберись незаметно к терему боярина и выведай про Листаву. Думаю, нетрудно это будет сделать, все слуги знают, где она и что делает. Сложнее незаметно передать мою просьбу выйти на встречу.
– Явится ли?
– Ты передай.
И добавил, подумав:
– Не придет, значит, забыла. Тогда и я не стану ее тревожить. Ну что, сможешь?
Иван лихо сдвинул шапку набекрень.
– А то!
Иван нырнул в ворота, а Юрий остался возле частокола.
Был октябрь, по небу неслись серые рваные тучи, капли дождя шуршали по сплошному ковру глянцевых желто-коричневых листьев. В близко стоящем лесу заметно прибавилось золота. Желтыми стояли все березы, багряными – клены, даже липы тронул цвет увядания. Матово серела дорога, которая вела к мосту через реку Москву.
Ждать пришлось недолго. Она вдруг выпорхнула из ворот (Юрию так и показалось – не вышла, а выпорхнула, будто птичка), огляделась торопливо, увидела его и, только глядя на него, рванулась к нему, кинулась на шею и замерла, тесно прижавшись. Юрий почувствовал, как глаза его защипали слезы, он гладил ее по щекам, волосам, веря и не веря, что она рядом с ним.
– Приехал, приехал, – вдруг стала говорить она, обратив к нему сияющие от счастья глаза. – А я-то так просила, так взывала к тебе: хоть на мгновение появись, чтоб одним глазком на тебя посмотреть, одним пальчиком потрогать!.. И вот ты здесь, передо мной. Значит, не забыл, значит, любишь, любимый мой, ненаглядный, желанный…
– Но как же так все получилось, Листава? Как все произошло? – говорил он, обнимая ее трепещущее тельце…
– Это все Кучка и Агриппина сделали. Я случайно подслушала их разговор, когда они похвалялись, как ловко все обстряпали…
– Но Агриппина потом появилась…
– Заранее они договорились. Чтобы Агриппина заполучила тебя, а я бы досталась Кучке. Зельем она тебя напоила, сонным зельем. Разум из головы вышибла, к себе заманила. А я не разобралась, глупая, вгорячах такого натворила!
– Но хоть ласков с тобой боярин?
– Куда там! Не любил он меня и не любит.
– Но он тебя так добивался…
– Не он добивался, а самолюбие его. Не любит он никого, кроме себя.
– Обижает?
– Всякое бывает. Да что там говорить!..
– Тогда бежим! Ничего не бери с собой. Сядем на моего коня, в пути прикупим еще лошадку и – в Суздаль! Я все кину к твоим ногам – и дворец княжеский, и наряды заморские, и яства самые лучшие!
– А ребеночек? Разве я могу жить без моей дочки?
– Выкради! Скажи, что гулять пойдешь, а я тебя здесь встречу!
– Там столько нянек и мамок! Шагу не дают сделать, в десятки глаз следят, куда не понесешь, куда не поведешь, так оравой и сопровождают. Все-таки боярская дочка!
Она замерла на некоторое время, потом добавила тихо:
– Да и венчаны мы. Все-таки перед Богом соединяли свои судьбы. Как можно рушить обет?
Он порывался что-то сказать в ответ, но она приложила пальчик к его губам, проговорила ласково:
– Повидала я тебя, это главное. Теперь знаю, что не забыл меня, что продолжаешь любить. Теперь будет легче жить. Ну, я пойду, а то спохватятся, бед не оберешься. Поцелуй меня напоследок.
Она с трудом оторвалась от него и, согнувшись, побрела к воротам. Прежде чем завернуть за частокол, Листава обернулась и взглянула на него неестественно блестевшими глазами. Она смотрела на него недолго, какое-то мгновение, смотрела прямо, строго, словно хотела вобрать в себя его облик или сказать что-то важное напоследок. А потом пропала за воротами.
XI
Зима оказалась снежной, вьюжной. Но зато весенние деньки порадовали ярким солнцем, ранней зеленью. В мае 1123 года прискакал из Киева гонец от Владимира Мономаха. Звал великий князь своего сына с дружиной в западные окраины на войну. Еще шесть лет назад, в 1117 году, Черниговский князь Ярослав Святополчич вознамерился отделиться от Киева и стать независимым государем. Более того, соединившись с польскими войсками, он напал на Киевское княжество, собираясь отнять у Мономаха земли по реке Горыни. Тогда великий князь усмирил строптивого князя, простив его прегрешения.
Однако это ему не пошло впрок. Весной 1119 года Ярослав Святополчич нарушил договор, разорвал все свои обещания, отослал в Киев свою жену – Мономахову внучку, нанеся тем самым тяжкое оскорбление Мономахову роду, и перестал платить дань. Тогда Мономах двинул войска, князем на Волыни был посажен сын Роман, а Ярослав бежал в Польшу к своему зятю, польскому королю.