– Побили, князь. Крепко побили.
– А как они бахвалились! Изяслав полководцем великим считал себя! Щенок… Где ему против меня!
– Посмотрел бы, князь, как смоляне бежали от меня. Любо-дорого вспомнить!
– Отметим нашу победу за столом. Славный пир закатим!
Через день Юрий устроил обед в честь прибывших. «Повеле Гюрги устроити обед силен, и створи честь велику им, и да Святославу дары многы с любовию, и сынове его Олгови, и Володимиру Святославичю, и муже Святославе учреди, и тако отпусти их».
Весной 1147 года, дождавшись установления путей и получив подкрепление от Юрия Долгорукого, Святослав Ольгович начал наступление на черниговских князей. Терпя поражения, черниговские князья пошли на переговоры со Святославом. Под Спашью был заключен мир, по которому Святославу Ольговичу были возвращены все его владения. Более того, черниговские князья решили заманить великого князя киевского в ловушку и расправиться с ним.
Весть об их измене породило сильное волнение в Киеве. Распространился слух, будто кто-то в угоду изменникам-черниговцам хочет свергнуть Изяслава Мстиславича, вызволить из неволи Игоря и посадить его на престол. Вспомнили, что нечто подобное случилось в 1068 году, когда толпа освободила томившегося в порубе полоцкого князя Всеслава; Всеслав разжигал феодальную смуту, за что и был захвачен киевскими дружинниками. Тогда это привело к большим бедам для киевлян. Пользуясь смутой в стране, совершили набег половцы, жгли селения, грабили и уводили пленных. Свергнутый народом князь Изяслав бежал в Польшу и вернулся с большим войском, похватал и казнил зачинщиков смуты, а заодно с ними пострадали многие невинные люди. Неужели и сегодня это повторится? Нельзя этого допустить!
19 сентября 1147 года киевляне «от мала до велика» собрались на площади у Святой Софии, где обычно проводилось вече. Площадь не вместила всех желающих, толпы людей заполонили прилегающие улицы.
Великий князь был в это время в черниговских землях, а вместо себя оставил пятнадцатилетнего брата Владимира. Юный князь взбежал на помост, оглядел толпу. Перед ним волновалось людское море, возбужденное, яростное. Он подошел к посаднику Василию, спросил:
– Не пора ли открывать вече?
– Какое же это вече? – встревоженно ответил посадник. – На вече приходят одни мужчины. А тут набежали и мужчины, и женщины, и дети. Собрался без малого весь город. Беды бы не натворили!
– Какая беда! – беспечно вымолвил Владимир. – Передадут посланцы от моего брата просьбу о присылке войска, все и разойдутся.
– Дай-то Бог, дай-то Бог! – озабоченно проговорил посадник и направился к краю помоста, чтобы утишить толпу и начать разговор.
Но народ долго не успокаивался. Гул волнами перекатывался из одного края площади в другой, пока наконец не затих в отдаленном уголке.
– Господа киевляне! – громко выкрикнул посадник. – Прибыли от великого князя нашего Изяслава Мстиславича гонцы с просьбой о помощи. Выслушайте внимательно и ответ дайте достойный!
Стоявший в сторонке боярин Михаил, долговязый, долгобородый, степенно прошел на средину помоста, развернул свиток и стал читать, медленно и внятно:
– Пойдите со мной к Чернигову на князей Ольговичей, доспевайте от мала и до велика. Кто имеет коня, тот на конях, а кто не имеет, тот в лодьях. Потому что они хотят не только меня убить, но и вас искоренить!
Толпа охнула, взревела, взвыла. На помост выскочил худенький мужичишка, потрясая кулачком, стал выкрикивать истошно:
– Идем мы все как один по зову великого князя! И не только сами, но и с детьми, коли он захочет!
И, поддержанный одобрительным гулом, продолжал:
– Но только сначала надо расправиться с теми врагами, которые сидят в Киеве и норовят ударить нам ножом в спину! Перво-наперво это Игорь, который ныне не в порубе, а пребывает в Федоровском монастыре. Убьем его, а потом спокойно пойдем к своему князю! Кончаем его сейчас же, кияне!
Видя такой неожиданный оборот дела, встрепенулся князь Владимир, оттолкнул мужичишку и закричал ломким еще голоском:
– Не поддавайтесь на злые уговоры, господа кияне! Не замышляет ничего плохого Игорь против моего брата, я это доподлинно знаю! Ушел он от мирских дел и только с Господом Богом общается!
– Неправда! Ворог он наш! Убить его! – гремела толпа.
Тогда шагнул вперед тысяцкий Лазарь, пригрозил:
– Это вы что же, кияне, вознамерились мятеж устроить? Тогда я дружину княжескую призову, ополчение народное подниму, но порядок нарушить не позволю!
Его поддержал второй тысяцкий, Рагуила Добрынич:
– Смутьянов переловим и накажем! Плетками спины исполосуем, штрафы разорительные наложим!
Им в ответ – поднятые в угрозах кулаки, свист, улюлюканье. Видя такое, выступил киевский митрополит Климент Смолятич. Потрясая посохом, он стал взывать:
– Побойтесь Бога, кияне! Божья кара ждет каждого, кто поднимет руку на безоружного!
Но его уже не слушали. Толпа сдвинулась, закачалась и стала вытекать в прилегающие к площади улицы.
«Упредить! Спасти Игоря!» – мелькнуло в голове князя Владимира.
Он живо спрыгнул с помоста, подбежал к своему коню, легко вскочил в седло и стал объезжать собор Святой Софии, чтобы окольными улицами опередить народ и первым примчаться к монастырю Святого Федора. Он направлял коня между людьми, кого-то стегнул плетью, кого-то толкнул конем, но никак не мог выехать на простор.
Когда ему наконец все же удалось пробиться к монастырским воротам, увидел, что опоздал. Толпа выволокла Игоря из церкви, где он стоял на обедне, и стала срывать с него монашескую мантию, свитку, а потом нагого потащила к монастырским воротам.
– Убейте! Убейте его! – рвались из разъятых глоток яростные крики.
Владимир бросил коня и, работая локтями, пробился к Игорю. Увидев его, Игорь простонал:
– Ох, брате, куда меня ведут?
Оттолкнув мучителей, Владимир накрыл Игоря своим плащом и, видя, что его признали, попытался усовестить наиболее рьяных:
– Братия мои, не должны вы сотворить зла, не убивайте Игоря!
– Князь Владимир это… Владимир Мстиславич… Брат великого князя, – заговорили вокруг, отступая.
Воспользовавшись коротким замешательством, Владимир повел несчастного на двор своей матери, расположенный по соседству с Федоровским монастырем. Он уже начинал думать, что удастся спасти Игоря, как новая группа людей кинулась на них, понесла в сторону. Откуда-то вынырнул боярин Михаил, привезший грамоту киевлянам от великого князя, стал раздавать тумаки налево и направо, приговаривая:
– Это что же задумали, проклятые! Самосуд чинить не позволю!
Но на него тотчас набросилось несколько дюжих мужиков. Замелькали кулаки, забухали удары, кто-то выкрикнул азартно:
– А вот мы его!
Издали Владимир видел, как с шеи Михаила сорвали крест с цепью, повалили наземь, там образовалась куча-мала. Воспользовавшись этим, он вывел Игоря во двор матери, крикнул сбежавшимся слугам:
– Спрячьте понадежней! Запритесь покрепче!
Двое мужчин подхватили Игоря на руки и утащили в сени. Дверь за ними захлопнулась. Владимир с облегчением вздохнул и присел на ступеньку крыльца.
Но тут же во двор ворвалась толпа, оттолкнула его и кинулась наверх. Раздались громкие удары, дверь была выбита, и разъяренные люди вытащили из сеней Игоря и принялись добивать. Владимир со слезами бессилия на глазах наблюдал за кровавым буйством людей, не в силах чем-либо помочь невинной жертве…
Игоря обвязали за ноги веревками и через весь город поволокли к старому княжьему двору, издеваясь над уже бездыханным телом. Натешившись, толпа кинула Игоря на телегу и отвезла на Подол, на торговище, где и бросила на поругание.
Князь Владимир, едва отойдя от случившегося, повелел тысяцким Лазарю и Рагуилу отвезти тело в церковь Святого Михаила. И в ту же ночь, по свидетельству летописи, Бог явил знамение над телом убиенного: сами собою в церкви зажглись все свечи. Наутро посланный митрополитом федоровский игумен Анания перевез тело Игоря в монастырь Святого Симеона. Там Игорь и был похоронен – уже с соблюдением подобающих обрядов. В Черниговской земле его уже вскоре после кончины стали считать святым, память блаженного князя-мученика Игоря Черниговского отмечается церковью 5 июня и 19 сентября.
Весть о гибели Игоря вскоре дошла до Святослава Ольговича. Он созвал свою дружину и со слезами на глазах объявил им о случившемся. «И тако плакася горько по брате своем», – отмечает летопись. Горе Святослава поистине было безмерным. Погиб последний и самый близкий к нему из всех его братьев. До конца дней своих он будет почитать Игоря и хранить память о нем; Изяслав Мстиславич стал для него смертельным врагом.
VII
Юрий не заметил, как выросли сыновья. Иван раньше всех отправился в походы. Воевал бок о бок с троюродным дядей Святославом Ольговичем, который в нем души не чаял. Но скрутила Ивана тяжелая болезнь, в могилу свела. Долго и безутешно горевал по нему Юрий, сокрушался по племяннику Святослав… Ростислав и Глеб вымахали ростом с отца и лицом на него были похожи. Только вот характером какие-то квелые выдались. Не было в них того задора, той напористости, чем отличался отец. И в мыслях, и в поступках проявлялись у них неустойчивость, шаткость. В детстве их мальчишки подбивали на различные шалости и поступки, не красившие княжичей. Да и теперь особой твердостью не отличались. Все как-то в сторону глядели и не понять было Юрию, что у них на уме.
Не тот Андрей. Невысокий, худощавый, лицом он пошел в половчанку-мать (Бог прибрал в 1136 году). У него узкие широко поставленные раскосые глаза, широкий у основания нос, сильно выдающиеся скулы. Не будешь знать, что русский князь, скажешь – половчанин. С детства был себе на уме. Мальчишки сядут кружком, а он пристроится где-нибудь в сторонке, откуда посматривает на всех оценивающим взглядом коричневых глазок. В драках был неистов, бился до последнего, пока сил хватало. Нет, не прост был Андрей, свою линию вел настойчиво, круто и последовательно.