Однако кочевники не успокоились и летом того же года вновь появились в русских пределах. Они расположились по реке Супонь, левом притоке Днепра. Юрий созвал военный совет. На нем присутствовали все сыновья, его племянники Ростислав и Владимир Мстиславичи и внучатый племянник Ярослав Изяславич. В Киеве находились их дружины, подошла помощь из Галича от зятя Ярослава Владимировича Осмомысла.
Первым выступал Андрей. Всегда спокойный и сдержанный, на сей раз он проговорил горячо и напористо:
– Хватит терпеть и оставлять безнаказанными набеги половцев. Надо наказывать их, как это делал мой дед Владимир Мономах. Предлагаю идти в Степь и гнать разбойников до самого Черного моря. Тогда они не посмеют даже смотреть в сторону нашей страны!
Его поддержал Василько, еще не остывший от похвалы и славы, выпавшей на его долю после победы над половцами:
– Мы готовы хоть завтра отправиться в поход! У нас у каждого в Киеве стоят готовые к сражениям дружины, от степняков только пух полетит!
Остальные князья шумно одобрили предложения Андрея и Василько. Однако Юрий рассудительно проговорил:
– Напасть на врага и ввязаться в битву – дело нехитрое. Но думали ли вы, сколько голов положил в своих походах Владимир Мономах и сколько положить придется нам?
И, слыша ропот князей – как смел так отозваться о великом Мономахе? – Юрий продолжал:
– Надо смотреть, какое время было тогда и какое сейчас. Раньше половцы были пьяны от удачных набегов на Русь, чувствовали себя в безопасности в степи, русы никогда не ходили в глубь их земель. И Мономах правильно и мудро поступил, что с войском прошелся по их вежам, а Мстислав загнал их за Дон и Волгу. Сейчас половцы напуганы, они знают мощь русского оружия. Я думаю, достаточно того, что мы всеми силами встанем на пограничном рубеже, покажем наше могущество и заставим степняков смириться. Сколько мы тем самым спасем мужицких голов?
– Ну а если они не испугаются? – задал вопрос Ростислав Мстиславич.
– Тогда ударим всеми дружинами, – спокойно ответил Юрий.
Князья подумали и согласились.
Встреча с половцами происходила в чистом поле. В палатку к великому князю явились ханы Товлий, Изай, Бокмыш, Осалка и Седвак. Они видели огромную русскую рать, стройными рядами стоявшую по берегу Супои, закованную в железо и хорошо вооруженную, и оттого вид у них был понурый и удрученный.
После взаимных приветствий Юрий спросил:
– А что, ханы, может, скажете, для чего явились к русским пределам?
Ханы помялась, поглядывая друг на друга. Наконец Седвак, самый пожилой и потому, видать, всеми уважаемый, проговорил, поглаживая жидкую бородку:
– С кончиной князя Изяслава Мстиславича перестал действовать договор между нами. Вот мы и посчитали, что пора заключать новый.
– И для этого пришли со всем войском?
– Так и ты, князь, не один явился? – язвительно ответил Седвак.
– Да, но после того, как получил известие о большом половецком войске на своей границе.
– Мы – кочевники, наши воины ходят вместе со своими вежами.
– Хватит, хан, препираться. Давай перейдем к делу. Обсудим условия договора о дружбе и вечном мире.
– Мы согласны заключить такой договор, только у нас есть одно непременное условие.
– Говори.
– Ты должен отпустить наших пленных.
– У меня нет пленных половцев.
– Да, они у черных клобуков.
– Может быть. Но вы и разговаривайте с ними.
– Половцев в полон захватил князь Василько и передал черным клобукам. Черные клобуки – твои подданные. Достаточно одного твоего слова, и мои соотечественники вернутся домой.
Юрий подумал. Если он уважит просьбу хана, то наверняка рассорится с берендеями, торками и печенегами, верно служивших ему. Они держали границу по реке Рось, проливали кровь, защищая русские пределы. И будет предательством, если он уступит хану.
И Юрий ответил:
– Вопрос о пленных половцах решат черные клобуки.
Седвак поднялся и произнес:
– Тогда и договора о дружбе и мире не будет.
С тем ханы и уехали.
– Ничего, – успокоил князей Юрий. – Ханы видели мощь русского войска, поэтому на новый набег не решатся.
Так оно и вышло: до конца его правления южная граница не была нарушена беспокойным соседом.
А в декабре 1156 года в Киев пожаловал Галицкий князь Ярослав Осмомысл, сын Владимирко. Это был плотный, с короткой шеей мужчина. Он никогда не повертывал головы, а обращался к собеседнику всем телом. На его полнощеком лице с маленьким ртом и острым носом выделялись выпуклые, отдающие холодным блеском глаза. Они смотрели по-гадючьи прямо и немигающе и словно приковывали к себе. Юрий невольно насторожился, увидев его.
– Папа, – сказал он Юрию, когда они остались наедине, – я к тебе с большой просьбой. Скорее просьба даже не от себя, а от покойного батюшки моего.
– Я всегда с большим почтением относился к Владимирко Володаревичу, – отвечал Юрий. – Поэтому его воля – для меня закон.
– Он не раз говорил, что злейшим врагом его всегда был Иван Ростиславич, в последнее время получивший прозвище Иван Берладник. Этот Берладник бесчинствовал на юге Галицкого княжества, совершал разбойные нападения на купеческие суда. Потом объявился на Руси, служил нескольким князьям, а недавно, как мне сообщили, ты его взял к себе.
– Это верно. Иван Ростиславич руководит охраной новгородских рубежей и, надо сказать, успешно справляется.
– Я не об этом, как он там справляется. Иван Берладник по-прежнему не оставил мысли о захвате власти в Галицком княжестве. Поэтому ты должен передать его мне.
«И он немедленно будет казнен» – заключил про себя Юрий. Он знал, что его зять не пользовался в Галиче должным уважением, потому что не отличался беспорочным нравом. Скорее наоборот. Само прозвище «Осмомысл» звучало крайне неблагозвучно на Руси и означало не что иное, как «многогрешный», имеющий «восемь греховных помыслов». Так, он пренебрежительно и сурово относился к своей жене, Ольге, дочери Юрия Долгорукого, и открыто сожительствовал с некой Настаськой. К Берладнику же галичане питали особую любовь, ибо в далеком 1145 году в течение трех недель бились за него насмерть с Владимирко. Так что если Берладник появится в Галиче, то Осмомысл наверняка лишится престола (потом, в 1170 году, в Галиче произойдет восстание, Ярослав будет брошен в тюрьму, а Настаська сожжена на костре).
И Юрий ответил:
– Никак не возможно. Иван Ростиславич является князем, стало быть, приходится мне братом. Мы, князья, между собой считаем друг друга братьями. И если я выдам его тебе, то нарушу христианские заповеди и стану сознательным соучастником братоубийства.
– Мне наплевать на христианские правила и твои переживания. Я знаю одно: пока жив Берладник, он угрожает моему престолу в Галиче. А раз так, значит, он должен быть умерщвлен!
– Несколько князей стремятся занять престол великого князя. Так что же, мне их надо убивать?
– А как ты думаешь?
– Тогда я уподоблюсь Святополку Окаянному, которого заклеймили и церковь, и люди русские!
– Никогда не размышлял, виновен или не виновен Святополк или какой-то другой князь, но если идет борьба не на жизнь, а на смерть, то пощады быть не может никому!
– Побойся Бога, – пытался усовестить Галицкого князя Юрий, – ведь Иван приходится тебе двоюродным братом!
– Мне хоть брат, хоть сват – все едино! Кто бы ни стоял на моем пути, я сотру в порошок!
– Нет, я на это не могу пойти, – невольно ежась от ледяного взгляда зятя, ответил Юрий. – Я тебе не выдам Ивана Ростиславича…
– Тогда и помощи от меня не жди, па-па! – язвительно проговорил Ярослав Осмомысл. – Ни один галицкий воин больше не будет направлен в твое распоряжение. Более того, не исключено, что среди своих противников ты скоро увидишь и меня!
Это была прямая угроза, и Юрий задумался. Судя по характеру Ярослава, он, не колеблясь, исполнит ее. Тогда вокруг него тотчас образуется мощный союз князей: к Ярославу примкнет Владимиро-Волынский князь Мстислав Изяславич, только того ждут Смоленский князь Ростислав и Черниговский князь Изяслав Давыдович, которого он, Юрий, изгнал из Киева. Галич, Владимир-Волынский, Смоленск и Чернигов против Юрия – это больше чем пол-Руси! И только из-за одного князя-изгоя, какого-то Берладника!
И Юрий решился:
– Хорошо, я выдам тебе смутьяна.
– Вот так-то будет лучше! – отчужденно проговорил Осмомысл и вышел.
II
Иван Берладник и Агриппина прибыли в Тверь. Там они поселились в тереме, в котором обычно останавливались суздальские князья во время частых переездов и разъездов.
– Красота-то какая! – говорила Агриппина, входя в помещения. – Полы чисто выскоблены и половиками застеленные, потолки высокие, печная труба выходят через крышу. А окна, а окна какие красивые!
Окна действительно были на загляденье. Не маленькие и закрытые тусклыми бычьими пузырями, а широкие и светлые, с мозаичными разноцветными стеклами.
– У меня прямо праздник на душе! – продолжала Агриппина в восхищении. – Я никогда не жила в таких чудных горницах и светлицах!
– Терем и мне тоже нравится, – задумчиво говорил Иван, не спеша расстегивая пуговицы кафтана. – Что и говорить, князья возводили строение для себя, в средствах не скупились.
Агриппина подошла к нему, положила голову на грудь и стала искательно смотреть в лицо.
– Иван, так надоело скитаться по свету, так обрыдло жить без своего домашнего уголка. Давай остановимся здесь насовсем. Ты оставишь свои заморочки и будешь честно и добросовестно служить Юрию Долгорукому, я займусь хозяйством, буду кормить и одевать тебя. Княжеского жалованья нам хватит, да еще жители с подношениями придут. Много ли нам двоим надо?
Иван подумал, ответил:
– Пожалуй, ты права. Место здесь спокойное, и до Киева далеко, и Ростислав из Галича до меня не дотянется…
– Значит, решено? Значит, остаемся насовсем?
– Насовсем, Агриппина.
Иван проверил оборонительные сооружения в Твери, проследил службу воинов, которые несли караульную службу. Затем несколько раз выезжал в пограничные крепости Зубцов и Кашин, кое-что изменил, где-то поправил и в целом остался доволен.