Утром 21 июня Эмиль Гольдфус был арестован в своём номере и после того, как его назвали полковником, сразу понял, что именно произошло. В принципе, всё именно к этому и шло… По этой причине он «признался», что на самом деле его зовут Рудольфом Абелем — но далее продолжал держаться своей «легенды».
Рудольф Иванович Абель — это был его друг, также сотрудник разведки, уже покойный. Фишер просчитал, что в Москве всё поймут, — и не ошибся.
15 ноября 1957 года в федеральном суде нью-йоркского района Бруклин был оглашён приговор: 54-летний «полковник Абель» был осуждён на 30 лет тюрьмы. Реально получалось, что пожизненно.
А теперь возвратимся к началу нашей главы — к рассуждению об ошибках и разгильдяйстве.
Известно, что алкоголизм в отличие от гриппа и тому подобных болезней одномоментно подцепить невозможно, он зарабатывается годами упорных тренировок. И разве в Центре никто не знал, что Хэйханен — алкоголик? И Абель, который с ним работал с 1953 года, ничего не замечал и не сообщал в Москву ни о каких «тревожных симптомах»? Между тем у «Вика» — оперативный псевдоним связного — были проблемы и в семейной жизни, да такие, что из-за его «домашних разборок» соседям пару раз приходилось вызывать полицию. Американскую, разумеется. В Советском Союзе такого «аморального типа» давно бы выгнали из любой уважаемой «конторы». А тут достаточно долго готовились «аккуратно отозвать» его, но опоздали…
Может быть, и сам «Марк» не проявил должной настойчивости: не так просто было сделать это на расстоянии в семь с половиной тысяч километров, разделяющем Москву и Нью-Йорк, но вот привести ненадёжного (понятно же было, что это так!) связника почти к самому своему дому, сказать, чтобы тот подождал, а затем через пять минут возвратиться с плёнкой или чем-то ещё — это, наверное, оказалось самой серьёзной ошибкой, погубившей разведчика. Отсюда ведь и переданная в ФБР информация о «примерном районе его проживания».
Ладно, речь сейчас не о том, кто виноват и насколько. Главное, что Фишера нужно было спасать.
Но это понятно сейчас, а вот в те далёкие времена всё было несколько по-иному. Вот что рассказывал нам генерал армии Владимир Александрович Крючков{19}, возглавлявший советскую разведку почти полтора десятилетия:
«Было время, когда мы вообще от наших нелегалов отказывались. Им запрещали переходить на советскую основу — мол, вы сами по себе. Мы с Андроповым долго обсуждали эту проблему и пришли к выводу, что разведчик должен чувствовать Родину, которая в трудный момент его защитит. Поэтому впоследствии, если наш разведчик попадался, он переходил на советскую основу: я — советский гражданин. Всё! Это было, я считаю, небольшой революцией. Мы официально вступались за своего человека, поднимали вопрос, добивались его освобождения, обменивали его на другого, платили деньги… Более того, мы сразу пускали в ход контрмеры. Я не помню ни одного случая, чтобы нам не удавалось освободить нелегала. Когда мы пошли по этой колее, это вдохнуло в разведчиков уверенность…»[37]
Но то, о чём мы сейчас рассказали, было, так сказать, «до революции», а потому не только полковник Фишер не подтвердил своей принадлежности к советской разведке — у него не было такого варианта «отступной легенды» на случай провала, в соответствии с которой можно было в чём-то как бы признаться и покаяться, но и родина не попросила настоятельно американцев вернуть одного из своих сыновей. Но всё-таки времена менялись, а потому, пожалуй впервые в истории, руководство КГБ и само руководство Советского Союза задумались о том, чтобы спасти разведчика-нелегала официальным путём. Хотя и по известному принципу: «чёрных-белых не берите, „да“ и „нет“ не говорите». То есть «действуя втёмную», что называется — «под чужим флагом». Флаг на сей раз оказался чёрно-красно-жёлтым, с молотком и циркулем — флаг ГДР.
Но всё происходило совсем не так быстро, как хотелось бы.
Джеймс Донован{20}, адвокат Абеля, в своей книге «Незнакомцы на мосту. Дело полковника Абеля», выполненной в форме дневника, писал 23 августа того же 1957 года:
«Пока что позицию посольства (Советского посольства в США, разумеется. — А. Б.) можно было выразить фразой: „Нас это дело не интересует“»[38].
На той же странице книги, несколько ниже, автор приводит свои слова, сказанные Абелю:
«По-моему, Рудольф, ваша страна уже списала вас со счетов как разведчика, и вы должны полагаться только на себя»[39].
Это было личное мнение Донована — ну и, так скажем, его стороны.
Полковник Борис Яковлевич Наливайко{21}, человек, оставивший о себе добрую память в разведывательном сообществе, впоследствии писал:
«Поиском путей вызволения товарища по работе, оказавшегося в американской тюрьме, внешняя разведка занялась буквально с первых дней после окончания суда и вынесения ему приговора. После всесторонней оценки положения дел стало очевидным, что единственным путём, позволяющим рассчитывать на успех, мог стать только обмен. А это означало, что необходимо вступить в контакт с противником — американской стороной, заручиться её принципиальным согласием на подобное решение вопроса, найти удовлетворяющий другую сторону эквивалент обмена и, наконец, договориться о процедуре, месте и времени проведения операции.
Дело осложнялось тем, что из-за легенды, которой придерживалась наша сторона на всём протяжении следствия и собственно процесса, какие-то действия непосредственно от имени Советского Союза полностью исключались. Нужна была страна-посредник. Таким посредником стала ГДР. Немецкие коллеги отнеслись к нашей просьбе с полным пониманием, пообещав всяческое содействие со своей стороны»[40].
А потому дело вскоре пошло так, словно бы кто-то как-то — некие родственники — по своей сугубо личной инициативе решил заняться спасением этого загадочного человека. Почему загадочного? Да потому, что американцы так ничего реального про него и не узнали.
«Важное значение имело поведение на суде самого разведчика. Им был избран оптимальный вариант действий. В соответствии с американским законодательством он отказался от дачи показаний, уполномочил суд выделить ему защитника и весь процесс обратил в диалог между судом и защитой. Это лишило обвинение возможности требовать от разведчика показаний, объяснений, доказательств и разыгрывать эффектные сцены политического шоу»[41].
Однако не будем увлекаться историей Рудольфа Абеля, наша книга совсем не о нём, а потому выбираем лишь те страницы, которые непосредственно связаны с Юрием Дроздовым. И первую из них найдём в его книге «Вымысел исключён»:
«…Двоюродным братом Р. И. Абеля — Ю. Дривсом, мелким служащим, проживающим в ГДР, я стал при следующих обстоятельствах. Весной 1958 г. Н. М. Горшков{22}, руководитель отдела, где я работал, положил передо мной журнал „Дер Шпигель“ со статьёй „Дело Эмиля Гольдфуса“. Он предложил мне прочитать статью и подумать. На нашем языке это означало дать конкретные предложения по существу вопроса.
— Надо освобождать, — сказал я.
— Вот и займись! — был ответ.
Таким образом было доведено до меня решение руководства разведки об участии в мероприятиях по освобождению захваченного в США советского разведчика-нелегала „Марка“ (Р. И. Абеля)»[42].
Честно говоря, воспоминания больших начальников о своей молодости следует читать с некоторой осторожностью. Не потому, что они непременно должны что-то забыть или перепутать, но потому — никому не в обиду! — что они давно уже мыслят совершенно иными категориями, нежели мыслили когда-то. К примеру, вот этот диалог: «Надо освобождать». — «Вот и займись!» — воспринимается так, словно бы именно Дроздову поручили начинать разработку и выполнение этой операции.
Такое впечатление неудивительно, ведь сколько раз потом начальник Управления «С» генерал-майор Дроздов получал подобные указания от Юрия Владимировича Андропова или Владимира Александровича Крючкова! И разрабатывал, и руководил… Но тогда, в 1958-м, всё было несколько по-иному. К тому же припомните наш разговор с Крючковым. Никогда ранее ничего подобного не было, но тут получается, что словно бы это сам Дроздов решил: мол, надо… И всё завертелось!
…Наши друзья с телеканала «Россия» передали нам уникальную расшифровку интервью с Юрием Ивановичем, и к этому тексту мы не раз ещё обратимся в нашем повествовании. Когда именно вышла в эфир эта беседа, коллеги нам сказать не смогли — давно это было, а потому для уточнения источника мы будем делать сноску: «ТВ „Россия“». Так вот, в этом интервью всё представлено более подробно и, скажем так, уже на несколько ином уровне. Юрий Иванович вспоминал:
«Это дело было в Берлине, когда уже шла операция, разработанная центром по освобождению Абеля, и меня вызвали к начальнику отдела — простого оперуполномоченного.
Он мне, значит, через стол так бросил журнал „Шпигель“, говорит: „Прочитай там про этого, про Абеля“. Я говорю: „Хорошо“. Прочитал. Подымаю голову, говорит: „Ну что?“ — „Ну что, — говорю, — надо освобождать, решать, каким образом это сделать“.
Он раскрыл передо мной содержание всего того, что эта операция по организации его освобождения идёт уже некоторое время, но застопорилась. Как и что? „Вот, давай свяжись с немцами, пускай они выделят помощника, и дай свои предложения“»[43].
Самое интересное, что нам Юрий Иванович вообще рассказал обо всём этом по-другому. Может, просто надоедало по двадцать раз одно и то же пересказывать? Расшифровка этой записи сохранилась у нас в архиве, Дроздов говорил так: