«После провала Абеля, когда удалось наладить какую-то переписку с ним через адвокатов, то возникла необходимость создания маленькой агентурной группы. Ну, на эту агентурную группу меня почему-то вызвали и сказали: мы согласовали вопрос с Мильке{23}, займись этим вопросом. Я говорю: да, но на это нужен адвокат, знающий это дело, — и появился Вольф.
Не тот Вольф, не Маркус, — а известный немецкий адвокат. Один из моих начальников привёл меня по указанию Александра Михайловича Короткова к этому Вольфу. Мы с полковником зашли к нему в кабинет, полковник говорил на немецком языке с хорошим русским акцентом и потому заставил разговаривать меня… Решили пару вопросов, потом мой начальник сказал, что нужно познакомить меня с Вольфгангом Фогелем{24}. Вольф тут же преспокойно набрал номер телефона: „Слушай, есть один человек, с которым тебе надо поговорить, обсудить один вопрос…“ Договорились, что мы встречаемся в Шарлоттенбурге{25}, обсуждаем этот вопрос и начинаем работу… Всё! Больше он ни слова не сказал.
Мы встретились — тот старый костюм, в котором я тогда был, у меня, по-моему, дома до сих пор висит — около почтового отделения, познакомились и начали организовывать дело по созданию серьёзной маленькой законспирированной группы, которая вышла на контакт с американцами, с американскими адвокатами, и занялась освобождением Абеля. Фогель был единственный, кто мог спокойно выезжать в Западный Берлин, работал там со своими связями. Он прошёл через все судебные процессы — мне кажется, мы его тогда замотали…»
Примерно то же самое, но с меньшими подробностями Юрий Иванович говорил в своём интервью для телеканала «Россия»:
«Ну, мы встретились с этим товарищем, с немецким, поговорили. Потом я съездил в его контору. Это знаменитый адвокат Фогель, Вольфганг Фогель такой. Очень приятный, интересный человек… Ну, и начали разрабатывать операцию»[44].
И далее — в том же интервью, только несколько позже, отвечая на очередной вопрос:
«Нет, не я разработчик. Разработчиком операции была целая группа сотрудников, которая знала Абеля длительное время — в разных местах. Они многим были и лично, и по-человечески ему обязаны — просто-напросто рабочими отношениями и своими дружескими отношениями»[45].
Итак, дело пошло.
«Вскоре в переписку с адвокатом [Джеймсом Донованом] вступил двоюродный брат Абеля — мелкий служащий из ГДР Юрген Дривс. Вот когда ещё раз сработала легенда, придуманная Вильямом Генриховичем Фишером в отношении его репатриации в Германию. Через свои оперативные возможности ЦРУ осуществило негласную проверку и убедилось: всё верно, Юрген Дривс действительно проживает в Германской Демократической Республике и является родственником Абеля. И лишь совсем недавно выяснилось, что никакого Дривса не было и в помине. Просто его роль великолепно сыграл будущий руководитель нелегальной разведки КГБ СССР генерал Юрий Дроздов»[46].
Не всем, очевидно, понятно, зачем Юрий Иванович выступал «под чужим флагом». Сам он объяснял это так:
«Кому я нужен был бы русский? Тогда это было бы подтверждение тех данных, которые нужны американцам, если бы я был как русский, а я выступал как немец. Так что всё было нормально».
Американцы представляются тупыми дураками только в выступлениях наших юмористов. (Известно, что литературный герой не может быть умнее своего автора.) Так что неудивительно, что американские спецслужбы решили проверить личность новоявленного «кузена». Но ведь и наши были не дураки, они такую возможность предполагали, а потому информация о прибытии «проверяльщика» поступила сразу. Разумеется, не без помощи восточногерманских коллег, на территории которых всё это происходило, — советская разведка на территории стран социалистического лагеря не работала.
Юрий Иванович нам рассказывал:
«Один раз я приехал в Дрезден, зашёл к нашему офицеру связи, он говорит: „Слушай, надо зайти к немцам — пойдём, я познакомлю тебя…“ Ну, мы пришли к нашим тамошним коллегам, они говорят: „Мы странный документ получили. Задержали одного человека, который занимался установкой Юргена Дривса — кузена Абеля. Ищут они этого человека…“
Так я узнал, что ищут меня. А я перед этим там был, поправил табличку с „моим“ именем возле дверей, с портье поговорил, с женщиной, которая меня прикрывала, с „почтовым ящиком“. Посмотрел на донесение, которое было у того „установщика“ отобрано во время задержания — о том, кого он должен был найти, кого увидеть, установить…Смешно всё это было, как детская игра!»
Трудность состояла в том, что просто так объявиться — «здрасьте, я двоюродный братец ваш» — и потом исчезнуть, оставив почтовый адрес «Берлин, Главпочтамт, до востребования» — было нельзя. «Кузена» следовало «залегендировать» самым тщательным образом и по всем направлениям. Это уже потом, после той самой «революции», о которой рассказывал нам Владимир Александрович, стало возможно обращаться по официальным дипломатическим каналам (впрочем, думается, и теперь не всегда), а тогда следовало делать всё тщательно и осторожно, чтобы ничьи «уши» не вылезали.
В интервью для телевидения Юрий Иванович объяснял:
«Я там снял квартирку маленькую. Начали мы оттуда посылать письма для того, чтобы связаться с американскими адвокатами, — а их (очевидно, ФБР. — А. Б.) заинтересовала такая дерзость. Вот они туда прислали, значит, человека… А там ему подтвердили, что я действительно проживаю в этом немецком доме»[47].
Но больше к той «своей» квартире Дроздов не приезжал, с хозяйкой её не встречался и вообще старался, как он выразился, «обходить это место большими кругами». «Светиться», расшифровываться перед противником для него не было никакого смысла, ему ещё нужно было работать и работать в будущем, не превращаясь, что называется, в «установленного сотрудника разведки» — мало ли чего ещё американцы могли придумать для выяснения подлинной личности этого самого «кузена». При этом письма из США, которые приходили на тот адрес, всегда передавали куда следует.
Нет, «игра» была серьёзная!
А вот рассказ Юрия Ивановича из другого источника:
«Чтобы достоверно сыграть роль родственника, мне пришлось заочно хорошо изучить Рудольфа Ивановича. В своих письмах, которые направлялись на его имя в Америку, я, как мог, пытался подбодрить его и сообщал, что родственники предпринимают определённые шаги к его освобождению. Конечно, американцы читали эти письма, но ничего подозрительного в них не находили. А нам нужно было морально поддержать Абеля и, что называется между строк, информировать его о состоянии дел по обмену. Уверен, он правильно интерпретировал все мои письма…
Около года тянулась эта „семейная“ переписка»[48].
Кстати, на самом деле «подложных» Дривсов было два, да к ним ещё и один подлинный в придачу! Об этом мы узнали из интервью Юрия Ивановича, данного им в 1996 году корреспонденту журнала «Профиль». Дроздов рассказывал:
«„Настоящий“ Юрген Дривс был преуспевающим адвокатом, владеющим дорогим особняком в Западном Берлине. Я был на него очень похож. Если мне случалось бывать в Западном Берлине, я пользовался документами на имя адвоката Дривса. Таким образом я придавал себе определённый вес, мне задавали меньше вопросов. А в Восточном Берлине опять становился мелким клерком. Конечно, риск был огромным. Но именно за риск я больше всего любил свою работу»[49].
Наверное, всё так и было, а смысл этого «единого в двух лицах» крылся, очевидно, в том, что если в Восточной Германии с «Дривсом» вдруг нечаянно встретится некто «с той стороны», то и опознает его и назовёт как Дривса (не вдаваясь, разумеется, в подробности, кто он — мелкий клерк или преуспевающий адвокат), а не как Шмидта или, допустим, какого-нибудь фон Штауффенберга…
При этом, правда, нас несколько смутило длинное название того самого журнального интервью: «Юрий Дроздов, он же барон Хоэнштайн, он же нацист Дривс, он же кузен Рудольфа Абеля». Который же из Дривсов оказался нацистом, если Юрий Иванович ни одного, ни второго («кузен Абеля» в расчёт не идёт) таковым в интервью не обозначил? Ну да ладно, не о том сейчас речь!
Всё изложенное выше было лишь одним из направлений работы по освобождению советского разведчика. По другому направлению действовало по просьбе советского правительства руководство ГДР, проводившее официальные переговоры. По третьему — адвокат Джеймс Донован, проникшийся искренней симпатией к своему незаурядному подзащитному. Предлагались различные варианты обмена, явно неравноценного по количеству «голов», отдаваемых нашей стороной, чтобы вернуть одного своего разведчика, вот только американская сторона отнюдь не желала выпускать из своих рук советского «супершпиона», понимая, что обмен всё равно будет неравноценным и «большевики» в любом случае останутся в выигрыше.
Но, как мы уже сказали, это всё не наша история, так что углубляться в неё не будем.
Точно так же не станем подробно вдаваться в историю лётчика Пауэрса и ограничимся лишь краткой официальной информацией по этому делу:
«1 мая 1960 года в районе Свердловска был сбит американский разведывательный самолёт У-2, который пилотировал Френсис Пауэрс, тридцатилетний американский лётчик. Самолёт принадлежал ЦРУ и был буквально напичкан разнообразной техникой. Задача лётчика — сфотографировать ракетные базы под Свердловском»[50].
Произошло то, чего американцы никак не ожидали: зенитная ракета комплекса С-75 «Двина» достала самолёт-разведчик на высоте более 21 тысячи метров. Пилоту следовало бы воспользоваться катапультой, но (есть такая версия — «ужастики» про идеологических противников у нас были в почёте) Пауэрс знал от каких-то доброжелателей, что в этом случае он не вылетит из самолёта, но взорвётся вместе с подбитой машиной. Поэтому он просто выбросился с парашютом, что было сложнее, но безопаснее.