2 мая 1977 года он будет задержан в Нью-Йорке агентами ФБР по обвинению в шпионаже в пользу СССР. Припёртый неопровержимыми (опять-таки!) доказательствами и связанный наличием семьи — хорошо хоть, там не было маленьких девочек, да и Штаты по отношению к людям сложно сравнивать с Аргентиной — разведчик сначала согласился стать двойным агентом, а затем вообще «ушёл на Запад».
Это квалифицируется как предательство, но…
«Земенек сообщил, что ФБР вышло на него в конце 1974 — начале 1975 года, причём, по утверждению допрашивавших его агентов, он сам не допустил ни малейшей ошибки, которая могла бы послужить причиной провала. Следовательно, провал произошёл в результате ошибки куратора или предательства сотрудника КГБ»[115].
То есть в его провале был виноват человек, представлявший ту страну, на благо которой он работал, — и это был серьёзный удар. В общем, вопрос тут весьма сложный: как сохранить верность тем, кто тебя предал?
Однако возвратимся к «байкам» Гордиевского относительно Мартыновых. Он утверждает:
«После допроса аргентинцы передали наших разведчиков для дальнейшего разбирательства американцам, и Громушкин{60} был абсолютно уверен, что Мартыновы расколются и расскажут, как их, иностранных граждан, сотрудник советского посольства с дипломатическим паспортом отправлял из Копенгагена в СССР, опишут мои внешние данные, и тогда все западные спецслужбы узнают, что Гордиевский, он же Горнов, является сотрудником КГБ.
Насколько убедительны были доводы моего начальства, я не мог судить. Мартыновы подлинного моего имени не знали, но выйти на меня датским спецслужбам не составило бы труда»[116].
Верх цинизма! Предал людей, а потом изображает боязнь того, что они «сдадут» его, и клевещет на них… Да и сомнительно, чтобы такой уважаемый человек, как Павел Георгиевич Громушкин, поспешил «поставить клеймо» на попавших в беду. Если библейский Иуда сам себя осудил и казнил, то «Иуде из Ясенева», как говорится: «Хоть плюй в глаза — всё Божья роса!», и он старательно оправдывает свою подлость, перекладывая ответственность на других.
Ну и ещё один неприятный момент. Тоже — ранее известный, потому как никакой не рассекреченной информации в нашей книге не содержится.
28 июня 1980 года по прилёте в Йоханнесбург, столицу Южно-Африканской Республики, был арестован разведчик-нелегал Алексей Козлов{61}, оперативный псевдоним «Дубравин», по «легенде», кажется, западногерманский бизнесмен, представитель руководства сети бельгийских химчисток… Это был тот человек, который получил информацию, позволившую «засветить» перед всем миром ядерную программу ЮАР, что вызвало грандиозный скандал.
Алексей Михайлович нам рассказывал, что наружное наблюдение за собой он обнаружил в Намибии — ничего подобного раньше не было! — когда прилетел туда из ЮАР. И он решил лететь обратно…
«Бежать мне было некуда — из Намибии можно было вернуться только в ЮАР. Разве что идти до Анголы пешком, через пустыню — 3,5 тысячи километров. Но я не знал этой дороги, да и со львами и змеями мне как-то не хотелось встречаться. Вот и вылетел в Йоханнесбург.
Так вот, когда самолёт прилетел в Йоханнесбург, я увидел в иллюминатор, как к нам направляется чёрная машина, типа „Волги“, с синим „маячком“. И я сразу понял, что это за мной, — так или иначе, есть у человека „шестое чувство“. К тому же наружное наблюдение… Из машины вышел, как я потом узнал, генерал Бродерик, заместитель директора контрразведки ЮАР. Неплохой, интеллигентный мужик такой был. Он показал мне своё удостоверение и сказал, что я арестован.
Конечно, я потребовал, чтобы меня связали с западногерманским посольством, но они на это просто плюнули. Там ведь всё было как в нацистской Германии, в точности! У моего следователя полковника Глоя в кабинете висел такой красивый портрет Гитлера — будь здоров! Глой был самый настоящий нацист, поклонник Эрнста Кальтенбруннера{62}. <…>
Меня привезли в тюрьму контрразведки, начались бесконечные допросы, которые продолжались и днём, и ночью. Я не спал ни одной минуты — целую неделю! Причём про меня южноафриканцы ни хрена не знали. Даже когда они меня били, они не понимали, зачем они это делают. Это уже потом, через неделю, приехали немцы из ведомства по охране конституции и из разведки ФРГ и показали мне фотографии. Я смотрю: эти фотокарточки только из института могли выйти, я там ещё совсем молодой был…
Они мне не сказали, что я не должен переворачивать — и я перевернул одну фотокарточку, а там латинскими буквами: „A. M. Kozlov“. Ну что, доказывать, что я не верблюд, что ли? Я сказал, что являюсь советским гражданином, разведчиком. Больше я им не сказал ни хрена — это доказано»[117].
«Дубравин» не ездил, подобно Мартынову и Земенеку, в отпуск через Копенгаген, зато он учился вместе с Гордиевским — был на два курса его старше. И вот о какой подробности рассказал нам Алексей Михайлович:
«Я с этой сволочью в своё время учился в МГИМО, мы с ним вместе работали в комитете комсомола. Кстати, он очень такой идейный был — любил выступить…»[118]
Но в то время это знакомство ещё не считалось «токсичным» и не могло вызвать никакого беспокойства в Москве. Тем более что сам Олег Антонович тогда работал в центральном аппарате разведки, но не в Управлении «С».
А Юрий Иванович Дроздов — говорим, заглядывая вперёд, — уже руководил данным управлением. Когда стало известно об аресте нелегала — информация дошла до Москвы далеко не сразу, ведь ни одна страна мира не поддерживала с ЮАР дипломатических отношений, — Дроздов был готов принять любые меры для его освобождения. По нашей информации, которую официально вряд ли кто подтвердит, — вплоть до самых радикальных мер. В конце концов, Советский Союз был великой державой, а Южно-Африканская Республика поставила себя своим «знаменитым» апартеидом как бы вне законов цивилизованного мира. Если уж доблестный МОССАД{63} позволил себе не только похитить из Аргентины нациста Эйхмана{64}, которого судили и казнили в Израиле, но даже угнать с верфей французского Шербура пять ракетных катеров, то и наша разведка вполне могла предпринять что-то подобное для спасения своего сотрудника. Думается, «цивилизованный мир» посмотрел бы на происшедшее сквозь пальцы. Юрий Иванович это прекрасно понимал, но мы ничего более не знаем.
По счастью, обошлось без радикальных мер, путём «натурального обмена» — традиционно неравноценного по количеству «голов», отдаваемых за разведчика.
Ладно, о судьбе Героя России Козлова мы ещё расскажем, а сейчас обратимся к личности его однокашника по МГИМО — Гордиевского.
Дроздов писал о нём так, нам кажется, что не совсем объективно:
«Непродолжительное время он работал у нас в нелегальной разведке на вспомогательном участке. Его данные позволяли ему стать хорошим разведчиком, но ему показалось у нас трудно и опасно. Изменив Родине, он перешёл на другой участок работы в легальной разведке и стал подниматься по служебной лестнице. Продавать же врагу он стал своих товарищей по прежней работе и известные ему дела, понимая, что искать причину провала мы начнём у себя»[119].
Несколько строк — а как много сказано! Есть о чём подумать, есть что обсудить, но есть и с чем поспорить. «Мог стать хорошим разведчиком» — он ведь действительно стал высококлассным шпионом, работавшим на англичан порядка пятнадцати лет. «У нас показалось трудно и опасно» — можно полагать, что быть «кротом» гораздо труднее и во много раз опаснее! Про то, как искали предателя и как не услышали тревожного «первого звоночка», мы уже говорили…
Мы помним, что в разведке мемуары документом не считаются, потому как нередко их авторы излишне вольно трактуют события, приукрашивают себя, преувеличивают свою (и без того кажущуюся) роль в истории. Вот и Гордиевский мог бы честно написать, что когда он, будучи студентом МГИМО, стажировался в Дании, то решил оттуда съездить в Швецию, благо граница между этими Скандинавскими странами была условной. Но лишь для туземцев, иностранцам следовало оформлять шведскую визу. Официально этого ему сделать было нельзя: не станешь же объяснять руководителю стажировки, что тебя живо интересуют такие понятия, как «шведская семья» и «свободная любовь»!
В итоге любознательного студента прихватила в Стокгольме шведская полиция, передала датским коллегам, а те познакомили с ним не только своих контрразведчиков, но и представителей британской спецслужбы, для которых тот представлял гораздо бóльший интерес.
Борис Николаевич Григорьев, который не только работал, но и дружил, чего он не скрывает, с Гордиевским, рассказывал нам:
«История его предательства подробно изложена мною в книге „Иуда из Ясенева“. Я знаю его нездоровый интерес к сексуальным проблемам, и спецслужбы прихватили его на компромате. Завербовав, отпустили „на вырост“, чтобы потом, когда он где-то появится, сделать к нему подход. Он-то надеялся, что все забудут.
То, что он пишет про „прозрение“ из-за событий в Чехословакии, — ерунда. Это человек с железной логикой мышления, с холодным умом, так что вряд ли, чтобы переживания за судьбу чехов подвигли его стать предателем. Однако теперь ему нужна какая-то основа для жизненного упора. Стать предателем за деньги — в его понимании, это же так вульгарно. Вот он и построил себе идейную основу и даже, может быть, сам в неё поверил»[120]