«Через несколько дней в газетах появилось таинственное сообщение о том, что датской полицией арестован сержант объединённого штаба командования северной группой войск НАТО при попытке передать секретный материал представителям одной из стран Варшавского блока. Сержанта ожидает военно-полевой суд.
Благодаря бездарному поведению начальства мы не только упустили из рук важную для страны информацию, но и подвели хорошего человека „под монастырь“. Вычислить сержанта при тотальной слежке за воротами консульства со стороны ПЭТ{80} особого труда не составило»[152].
В данной ситуации немного утешает лишь одно: в Дании, в отличие от ряда более южных стран, изменникам голов не рубили.
Чтобы не смущать читателя описанием наших «проколов», сошлёмся на пример точно такого же просчёта, допущенного «главным противником»:
«ЦРУ совершало множество ошибок. Когда бывший сотрудник американского отдела ВГУ{81} передал в 1963 году в посольство США в Москве пачку секретных документов, там сделали с них копии, а оригиналы вернули в наш МИД. Американцы подозревали, что Александр Черепанов, добровольный кандидат в шпионы, был агентом-двойником, пытавшимся „всучить им дезу“. Это было не так: Черепанов был арестован, а затем казнён»[153].
Ну что ж, как сказано в пьесе Мольера: «Ты этого хотел, Жорж Данден!»
Из вышеописанного делается однозначный вывод, что работа с добровольными «заявителями» совсем не проста.
Борис Александрович создал целую систему работы с «инициативниками» и не отвергал «заявителей», пока сам всё как следует не проверит и не «прощупает». А он это делать умел: коллеги говорили, что это у него было от бога. Недаром, повторим, председатель КГБ высоко ценил генерала Соломатина.
Сам же Борис Александрович выражал своё кредо так:
«Практически вся послевоенная агентура и у нас, и у американцев была приобретена не по классическим канонам разведки. Классические каноны предполагали максимально полное изучение субъекта предполагаемой вербовки, определение его оперативных возможностей, изучение подходов к нему. Однако после войны агентами становились, как правило, так называемые „инициативники“, то есть лица, сами изъявлявшие готовность к сотрудничеству. В основном на материальной основе»[154].
И далее:
«Я, возможно, одним из первых усёк, что маятник качнулся именно в сторону такой публики и что к этому надо быть готовым. А многие продолжали работать по старинке»[155].
Безусловно, такому «классику разведки», как генерал Соломатин (определение Андропова), возражать невозможно. Американцы, между прочим, считали его «сущим наказанием» для себя, и даже в здании ФБР висит портрет Бориса Александровича — как человека, нанёсшего наибольший вред США.
Но всё-таки, зная, что у предательства реально есть только две причины — трусость и жадность, стоит учитывать, что первая из них нередко превалирует над второй. Как говорится, и хочется и колется… Иной и желал бы продать секреты противнику, да сознавал, что можно на свою контрразведку налететь, чего очень боялся… И тут как раз опытный взгляд и умелый подход вербовщика могут сыграть роль катализатора или того камушка, что провоцирует лавину в горах. Не напомнили бы «британские товарищи» тому же Гордиевскому про «стокгольмские каникулы», так, думается, никакая «пражская весна» не всколыхнула бы его тёмную душу и, возможно, Олег Антонович сумел бы даже дослужиться до генеральских звёзд…
Так что мы всё-таки полагаем, что даже при ожидании и умелом отборе «инициативников» нельзя было забывать и про классическую вербовку.
К слову, в одной из книг Пита Эрли, американского журналиста, пишущего на тему спецслужб, стоит обратить внимание на такой момент:
«Командировка резидента КГБ Бориса Соломатина закончилась, и его преемник Юрий Иванович Дроздов очень хотел проявить себя. Он потребовал от своих офицеров вербовать больше американцев»[156].
Не знаем, так это или не так — и не то что спросить не у кого, но вряд ли скажут. Тем более что хотя Эрли автор интересный и компетентный, но далее идёт столь «развесистая клюква», что даже неудобно за написавшего подобную фигню (beg your pardon!{82}).
Представлена ситуация: разведчик просит «чистого» ооновца (на самом деле — работавшего на американцев, от него-то и стал известен этот сомнительный диалог) пригласить к себе в гости «какого-нибудь» (именно так!) своего американского коллегу. Рассказ идёт от имени не очень чистого ооновца:
«„Мы можем приготовить возле дома шашлыки, а затем склонить его на свою сторону“. Я сказал: „Что мы можем ему предложить за шпионаж?“ Он ответил: „Что ж, у нас нет денег, но, возможно, мы могли бы дать ему отличную русскую меховую шапку“»[157].
Такую глупость даже и комментировать не будем! Очевидно, «источнику» Пита Эрли — тому самому беглому советскому дипломату — очень хотелось выставить «чекистов» дураками. (Кстати, подобная слабость обычно присуща тем, кто добровольно, «на любительской основе», так сказать, «постукивал» сотрудникам внешней контрразведки на других обитателей «совколонии».)
Зато, возвращаясь к «классической вербовке», подтвердим, что в Нью-Йорке это действительно было делом очень трудным, потому как спецслужбы «главного противника» учитывали возможность подобных подходов к американским гражданам.
Вот что писал по этому поводу Юрий Иванович:
«В области внутренней контрразведки на 70-е годы они ставили задачу защиты американских стратегических объектов от агентуры советской разведки, направляли усилия на организацию и осуществление уверенного взаимодействия между резидентурой ЦРУ в Москве и штаб-квартирой в Лэнгли по выявлению агентуры КГБ из числа выезжающих в США советских граждан. При этом американские аналитики и разведчики ЦРУ отмечали, что основную угрозу для них представляют советские разведчики-нелегалы, обнаружение которых обычными методами и средствами расследования почти невозможно. Большую угрозу для себя они видели также в легальных и активных советских представителях в США, которых почти поголовно причисляли к категории сотрудников или агентов КГБ, поскольку те поддерживали активные контакты с американскими гражданами по разным вопросам. Таких американцев ни ЦРУ, ни ФБР не могли назвать агентами, они назвали их „агентами влияния“. В американских спецслужбах совершенно справедливо считали, что новые советские „дипломаты“, эрудированные, компетентные, утончённые, владеющие в совершенстве иностранными языками, могут добиться успеха куда большего и быстрого, нежели горстка агентов, завербованных в военных объектах, где почти не осталось секретов»[158].
Можно понять, что условия работы были весьма непростые. А к этому нельзя не прибавить ещё и личные, так сказать, моменты. Известный нам «корреспондент» рассказывал:
«Он, в принципе, был далёк от Америки — это было видно даже по его биографии… Соединённые Штаты он вообще считал фашистским государством — он ведь был фронтовик, а потому все враги для него были фашисты. Но при этом он очень гибко ко всему подходил, сумел быстро адаптироваться, так что никаких вопросов не возникало. И вообще с ним было очень комфортно работать — в том плане, что он всё верно оценивал, никогда не придирался к информации.
Я могу сказать так, что хотя США в его судьбе не столь героический момент, как многие другие страницы его жизни, но он достойно его провёл. Это тоже важно, потому что не все наши резиденты смогли так себя проявить в этой стране».
Нет смысла объяснять, что попадаются такие начальники, которые заранее знают, какую информацию принесёт — должен принести! — сотрудник, и если что оказывается не так, как должно, по его мнению, быть, то значит, что и оперработник недобросовестный, и информация его недостоверная. Дроздов, как мы понимаем, к числу подобных руководителей не относился. И вообще он как начальник вызывал не только уважение, но и личные симпатии подчинённых, быстро сходился с людьми.
Вспоминает сотрудник нью-йоркской резидентуры того времени — Золотов, кажется? Фамилия где-то близко. Так вот он рассказывает:
«Никогда я Юрия Ивановича раньше не видел. Первое впечатление — очень хорошее. И эти очень хорошие отношения, которые у меня с ним сразу сложились, продолжались до последнего дня его жизни.
Помню нашу первую встречу. Приезжаю утром в Представительство — я прессой занимался — меня срочно замрезидента зовёт: „Ты почему сегодня не сделал то, что должен?“ Времени было девять утра, только начало рабочего дня, и я удивился, чего именно я должен был успеть сделать. „Ты должен был с утра ‘брифинговать’ нового резидента, он приехал!“ — уточняет зам. — „А мне кто что сказал, что ли?“
Тогда на меня и возложили эту обязанность: каждый день в 9 утра я заходил к Юрию Ивановичу и его „брифинговал“ — то есть в течение 20–30 минут представлял ему то, что происходит в мире, — о чём пишет пресса. Для этого мне нужно было приезжать в Представительство к 8 часам, а до того нужно было ещё дочку отвезти в садик, и жил я далековато от Представительства… Конечно, мне это было тяжело.
Недели три мы вот так по утрам поговорили, потом я ему сказал: „Юрий Иванович, мне кажется, что я вам уже совсем не нужен. Вы во всё теперь сами вникаете, во всём разбираетесь — зачем я вам?“ Он отвечает: „Давай-ка ещё немножко поработаем — неделю, дней десять… А вообще я не могу тебя понять! Все хотят ближе к начальству, а ты хочешь отвалить!“