Людей отстраняли от работы, переводили на менее секретные участки, брали „под колпак“, то и дело допрашивали, делали очные ставки. Работа аппарата, направленного своим остриём против Советского Союза, стала пробуксовывать, потому что опытные кадры были ошельмованы, уволены или отстранены от работы.
„Охота на ведьм“ продолжала набирать обороты, но кроме сломанных судеб и обиженных людей Энглтону в широко заброшенную сеть ни один агент Москвы не попадался. Это не смущало инициатора охоты, она продолжалась с ещё бóльшим рвением и упорством»[162].
В том, чтобы охотиться самостоятельно, чувствуя себя каким-нибудь «одиноким рейнджером», есть свой немалый кайф — но суть дела в том, что одиночкой Энглтон и не был. Сначала его горячо поддерживал Аллен Даллес, потом — Ричард Хелмс{91}, ставший директором ЦРУ после двух не разведчиков.
«Мощная поддержка Хелмса обеспечила Энглтону практически полную свободу действий. Хелмс высоко ценил компетентность и увлечённость Энглтона. К тому же оба они принадлежали к довольно узкому кругу ветеранов Управления стратегических служб — своего рода масонской ложи внутри ЦРУ. Это исключительно важное „спонсорство“ давало Энглтону привилегию прямого выхода на директора»[163].
Ну и вот — конкретные результаты:
«Деятельность Энглтона разрушила в Управлении многие карьеры и почти полностью парализовала вербовочную работу ЦРУ, поскольку его параноидальный страх двойников делал вербовочные операции — которые и в обычных условиях были рискованным занятием — практически невозможными. Фактически ЦРУ прекратило охоту за потенциальными советскими агентами и отказывалось от услуг многих добровольцев даже тогда, когда у американцев почти не было сомнений в их искренности… Предпринимавшиеся в Управлении попытки противодействия Энглтону жёстко подавлялись»[164].
Прекратить вербовку и отказаться от «инициативников» — полный финиш! Чем же они там занимались? Только шпионили друг за другом? Как говорится, «маразм крепчал»…
Всё, разумеется, завершилось финальным абсурдом, когда в результате своих титанических трудов главный «spycatcher»{92} превратился в главного подозреваемого, подобно тому как иногда врач-психиатр может оказаться пациентом в своей «палате номер шесть».
«Выловить агентов КГБ в недрах собственной службы Энглтону так и не удалось. Что ему удалось блестяще — так это почти на десять лет парализовать деятельность советского отдела. Вершины же вся эта паранойя достигла тогда, когда один из его подчинённых — Клар Петти — установил слежку за собственным шефом, решив, что Голицын — подстава КГБ, а сам Энглтон — внутренний агент Москвы, поскольку за всю историю существования ЦРУ никто не причинил ему столько вреда, сколько эта парочка. Известная логика в этом, надо признаться, была»[165].
Дроздов приехал в Нью-Йорк вскоре после того, как Энглтон был отправлен на пенсию, а ЦРУ постепенно приходило в себя и зализывало раны.
…Нередко приходится слышать о противоборстве, противостоянии или даже дуэли разведок. Но, как нам представляется, подобное может происходить лишь где-то на территории, что называется, «третьей страны» — предположим, какой-нибудь Алвазии, где сотрудники резидентур КГБ и ЦРУ, опережая друг друга, стремятся выяснить, кто на этот раз придёт к власти в результате очередного военного переворота, и, соответственно, заманить будущего президента (или диктатора) в свои сети. Вот там действительно — состязание.
Ну а на территории собственной страны разведка не то чтобы совсем не работает по своим «коллегам» из других стран — проникнуть в спецслужбы противника пытается такое её подразделение, как внешняя контрразведка, а также разведывательным усилиям иностранных государств активно противостоят либо территориальные органы, либо военная контрразведка. В США контрразведывательные функции выполняет Федеральное бюро расследований (ФБР), но к этой теме мы обратимся несколько позже…
А пока — очень мало освещённый вопрос о том, чем именно Юрий Иванович занимался в Соединённых Штатах Америки как резидент внешней разведки.
Рассказывает Иван Юрьевич, старый боевой товарищ Дроздова:
«Агентура там у него была высокого уровня, встречался он с большими чинами. Что называется — официальные связи, высокопоставленные люди. Работал Юрий Иванович в основном с легальных позиций, потому как уж очень у него была серьёзная должность, надо было опасаться и беречься. Это мы там шастали по помойкам — нам что, мы люди маленькие! Руку засунул — не оттяпали руку, ну и слава богу! А его надо было беречь как начальника, резидента… Но всё равно он и там работал — он везде работал, всегда, и это у него был большой плюс. Никогда не вальяжничал и отпуска себе не давал.
Отмечу, кстати, что у него было хорошее качество с точки зрения обычных людей — он не пил. Точнее, не напивался, не перепивал. Выпивал — да, но пьяным никогда и нигде не был. А это очень важно, когда кого-то воспитывать надо „за это дело“, — ведь всякое бывало! И тут никто не мог подумать: мол, ладно, командир, говори-говори — тебе положено, а сам-то ты тоже… Никто!
В Нью-Йорке он уже машину не водил: по его статусу машина у него была с шофёром, большая, длинная, представительского класса — по вызову, стояла в гараже. А у нас, где приткнёшь, там и стоит, ладно…
Жил Юрий Иванович в нашей миссии, у него была большая квартира. Но Людмила Александровна скучала, потому что просто выйти на улицу было нельзя. Только на машине: спуститься в гаражи, выехать. Это потому, что снаружи, чаще всего, стояли еврейские товарищи и были всякие безобразия. В то время „граждане еврейской национальности“ из СССР массово уезжали в Израиль и США, не всех сразу отпускали, что вызывало протесты как у нас, так и за рубежом.
Район, где жили Дроздовы, был хороший, в центре. Напротив их дома были синагога, 19-й полицейский участок и фешенебельный публичный дом, куда никто с улицы просто так не приходил, только по заказам, по звонкам. Вокруг были магазины».
Что Дроздов «отпуска себе не давал», сказано очень точно. Обращаем внимание и на то, что, по словам коллеги, он «в основном работал с легальных позиций». Однако есть у нас подтверждения и того, что резидент не гнушался «низовой» оперативной работы, сопряжённой с определённым риском.
Один из его заместителей рассказывал:
«У меня была операция, которую мы проводили вместе с моей женой, а Юрий Иванович со своей женой нас обеспечивали. Дело было в том, что предыдущий резидент уже уехал, Дроздов приехал, и ему нужно было, по положению, этим заняться. Сделал один раз — всё прошло нормально. Потом дальше я уже искал других людей, чтобы нас подстраховывали и обеспечивали…
Такая работа у резидента бывает не часто, но бывает».
Мы понимали, что наш собеседник и без того рассказал немало, а потому вопросы не задавали.
И ещё… Конечно, помощь, которую оказывает разведчику его жена, тема не только интереснейшая, но и совершенно неописанная, однако мы, по понятным причинам, фактически обойдём её молчанием. Точнее, ограничимся цитатой из книги Дроздова, хотя событие, в ней описанное, относится к несколько иному времени. Но ясно, что кроме конкретного момента ничего не изменилось:
«Все эти 35 лет, отданных разведке, жена была рядом со мной. Она умеет молчать, напряжённо ждать и ждать, ограничивая себя из-за моей работы во многом. По звуку мотора моего „фольксвагена“ она узнавала, всё ли у меня сошло гладко. В 1966 г., вернувшись домой после тайниковой операции, на которую я сам не мог выйти из-за плотной слежки, она бросила мне на колени контейнер с плёнками и сказала: „Возьми. Теперь я знаю, почему вы кончаете инфарктами“. Почти всем в своей жизни я обязан ей, её умению быть рядом с человеком тревожной судьбы»[166].
А вот — несколько слов одного из сотрудников о стиле работы Юрия Ивановича как руководителя:
«Приходишь к резиденту — докладываешь ему… Все руководители, понятно, разные люди — и у каждого свой подход, свои привычки. Один резидент требовал короткого доклада, с другим можно было полтора часа беседовать. Дроздов был где-то посредине. Сказать, что у нас были долгие беседы, не могу… Приходишь, рассказываешь, он что-то уточнит, подумает: „Ну давай!“ Он легко ухватывал существо дела и не боялся принимать решения, тем самым принимая на себя ответственность.
Задания он давал всё время — с ним было интересно работать».
Отметим и такой важный момент: Юрий Иванович думал и заботился о людях. Не только о своих непосредственных подчинённых, как это положено начальнику (при том что многие начальники «думают вслух» — и не более), но и просто о тех, с кем каким-то образом сводила его судьба.
Вот, например, Сергей Иванович (кто он такой, мы объясним в следующей главе) рассказывал, что в то время в Массачусетсском университете обучались наши стажёры — компьютерщики, специалисты по жидким кристаллам. Что интересно, отметил наш собеседник, они говорили, что учиться у американцев им нечему — скорее те у них учатся. Советские стажёры жили обособленно, контактов с соотечественниками у них практически не было.
«Юрий Иванович несколько раз просил меня съездить, навестить ребят — конечно, я ездил. Причём не просто с ними пообщаться, узнать о настроении. У меня были хорошие контакты с дипкурьерами — обычно это были бывшие спортсмены-динамовцы, и они, зная потребности советских граждан за границей, нередко привозили нам такие „деликатесы“, как чёрный хлеб и селёдку. Дроздов каждый раз просил, чтобы я брал с собой эти продукты, а также не забыл зайти в наш „шинок“, и если там будет…