Что сказал Юрий Владимирович по поводу этого, как оказалось, неудачного подарка, мы не знаем. Юрий Иванович забрал аминовский пистолет с собой — может, ему так велел Андропов — и никуда потом сдавать не стал. Разумеется, у генерала Дроздова было и своё табельное оружие, и что-то наградное, но этот ПМ он оставил у себя — для него это была память.
О том нам рассказал один из близких молодых, скажем так, друзей Юрия Ивановича, кому он передал аминовский пистолет незадолго до своей кончины, попросив отдать его в один из «закрытых» музеев. Полковник добросовестно выполнил эту просьбу, тем самым немало смутив своих коллег в музее. «Зачем ты брал? Как мы это зарегистрируем?!» — был задан ему нелепый вопрос.
Ничего, сумели разобраться, оформить, и теперь пистолет с уникальной историей, принадлежавший сначала Амину, а затем Дроздову, на законных основаниях выставлен на «закрытой» экспозиции.
Возвратимся к воспоминаниям Юрия Ивановича о 31 декабря 1979 года. Дроздов писал:
«В середине того же дня я с одним из офицеров ГРУ, также принимавшим участие в операции, был на приёме у начальника Генштаба маршала Н. В. Огаркова. Николай Васильевич внимательно выслушал наш доклад и принял от нас единственный документ, характеризующий все особенности этого боя: лист карты с нанесённой обстановкой, задачами подразделений спецназа и таблицей взаимодействия. Маршал бросил быстрый взгляд на карту и спросил: „Почему не утверждена?“ Мы промолчали. Обычно сдержанный, он выругался в адрес неутвердивших боевой документ, встал и положил лист карты в свой приоткрытый сейф.
Я не осуждаю двух генералов, которым не хватило мужества поставить свои подписи, утвердить документ, воспользоваться правом, предоставленным им руководством страны. Мы уходили выполнять задание правительства, сознавая, что можем не вернуться, оставляя, как принято в таких случаях, всё на сохранение другим. Их же поступок оставил щемящее чувство досады: мы рисковали жизнью, они — возможной оглаской личной причастности к этому событию»[241].
И ещё из его воспоминаний:
«В тот же день, в канун Нового, 1980 года, я попросил жену поехать со мной на Манежную площадь к Вечному Огню. Падал редкий снежок. Кругом гудела предновогодняя Москва, узнавшая об афганских событиях из скупого сообщения по радио. Её, как и всей страны, будни ещё не были омрачены похоронками, порой опережавшими „чёрные тюльпаны“. Мы положили к Вечному Огню несколько ярких гвоздик, помолчали и также молча пошли домой»[242].
Конечно, можно было бы пересказать этот эпизод и своими словами, описав нежные снежинки, что долго не таяли на рукаве, языки пламени, отрываемые порывами ветра и гаснущие на лету, добавить, что, глядя на Вечный огонь, Юрий Иванович поимённо вспоминал погибших… Но к чему это? Всё основное сказано.
Ещё Дроздов написал, что, когда он внезапно и срочно улетел в командировку, это не могло не встревожить Людмилу Александровну: ничего подобного раньше с ним не случалось, а о том, что происходило в мире, она всё-таки была в курсе. Когда же 28 декабря в советских средствах массовой информации появились скупые сообщения о событиях в Афганистане, ей стало всё ясно…
…В те времена у нас в стране была популярна весёлая итальянская песенка с припевом «Как хорошо быть генералом!». Действительно, хорошо — но только тогда, когда твоя служба проходит «на паркете» и тебе не приходится рисковать своей жизнью и брать на себя ответственность за жизни других.
Впрочем, если обратиться к истории, то можно узнать, что при наступлении «особого периода» увешанных орденами «паркетных генералов», любимых и ценимых высшим руководством, быстро сменяют иные люди, последствии тянущие на себе всю тяжесть войны. Вот только после победы эти военачальники обычно вновь отходят в сторону.
«Закрытым Указом Президиума Верховного Совета СССР большая группа сотрудников КГБ СССР (около 400 чел.) была награждена орденами и медалями»[243]. Наверное, так.
Юрий Иванович был награждён орденом Октябрьской Революции. Награда высокая, по своему статусу занимающая второе место после ордена Ленина, высшей награды. Орден этот, по сравнению с другими, кажется достаточно редким: 106 462 награждения, тогда как орденов Ленина вручили в четыре раза больше, а Красного Знамени — в пять. Но дело тут не в особой ценности этой награды, а в том, что учреждена она была в 1967 году, тогда как орден Ленина — в 1930-м, а первый советский орден Красного Знамени — вообще в 1918-м. Так что признаем, что это высокая награда, ну и всё. К сожалению, в СССР — в отличие от Российской империи — реальная наградная система отсутствовала, и то, каким орденом следует награждать отличившегося, определял не закон, а начальник.
В этой связи и возникает тот самый вопрос, что задаётся многими и постоянно: почему генералу Дроздову, руководившему штурмом дворца Тадж-Бек, не было присвоено звание Героя Советского Союза?
На это нам отвечает Валерий Владимирович Попов:
«Окончательное представление на звание Героя Советского Союза включало десять человек — в нём был и Юрий Иванович. Эвальда Григорьевича Козлова вписал именно он — это было его решение. Яков Фёдорович Семёнов там тоже был. Были из „мусульманского“ батальона — включая Рустамходжи Турдихужаевича, который прикрывал нашу штурмующую группу. Но рукою одного человека шестеро оттуда были убраны».
Честно говорим, что мы не знаем, кто был этот человек, а гадать (тем более — принародно) не любим, не хочется. Но о том, кто красным карандашом (именно так, решительно!) вычеркнул из списка на представление к званию Героя генерала Дроздова, нам известно доподлинно.
Этим человеком был сам генерал Дроздов.
И тут в общем-то «спасибо» Ю. В. Андропову! Никому не в обиду, и не посетуют на нас те ветераны спецслужб, которые до сих пор с большим уважением вспоминают Юрия Владимировича — и ведь есть за что! — но «лбами» Дроздова и его начальника, Владимира Александровича Крючкова, он столкнул крепко. После того как Дроздов возвратился из Соединённых Штатов, Андропов постоянно вызывал его к себе для разного рода консультаций и бесед. Делал он это напрямую, минуя начальника Первого главного управления — то есть Владимира Александровича. А мы уже говорили о том, как это могло восприниматься последним — то есть реально партийным чиновником, «аппаратчиком». (Хотя мы и дружили с Владимиром Александровичем, но говорим так — «истина дороже».)
Крючков начал сильно ревновать Дроздова к Андропову. (Или наоборот?)
В личном разговоре, незадолго до своего ухода, когда можно было открывать многое (и всё равно далеко не всё — даже своим!), Юрий Иванович откровенно говорил с Поповым, а Валерий Владимирович кое-что из сказанного передал и разъяснил нам. Дроздов ему говорил:
«„Валера, пойми правильно! Если бы я стал Героем Советского Союза… У меня впереди была интересная работа. Я был только в процессе назначения на должность начальника нелегальной разведки…“
Он с этим предложением (стать начальником Управления „С“) согласился — и когда он согласился, его тут же направили в Афганистан. Ещё не было процедуры передачи от Кирпиченко всего „хозяйства“. Юрий Иванович мне говорил: „Если бы я получил Звезду, то я бы стал ветераном — очерки бы писал, рассказывал про Китай, про Штаты. И никакой нелегальной работы! Поверь, я это почувствовал!“
Ещё Юрий Иванович, уже в другой раз, сказал мне так: „Если бы я стал Героем, то про нелегальную разведку мне, как её начальнику, можно было напрочь забыть. А для меня самое главное в жизни — работа. И к наградам я отношусь серьёзно — я там, в Афганистане, жизнью не рисковал“.
Ну как так не рисковал?!»
Действительно, риск был. Не в такой степени, как у тех, кто с автоматами в руках непосредственно врывался во дворец Тадж-Бек — но ведь Дроздов всё равно был рядом с ними, с атакующими, и пули, как защитников дворца, так и перепуганных солдат-десантников (их можно понять: восемнадцатилетних мальчишек, самых простых по своему происхождению, вдруг привезли непонятно куда, в «заграницу», о которой они ни сном ни духом, и сразу же бросили в бой!), залетали куда угодно. К тому же именно он принял на себя ту ответственность, что отказались взять генералы с большим количеством звёзд на погонах, не подписавшие боевой приказ. Именно он в том бою принимал окончательные решения — и для подразделений спецназа КГБ, и для военнослужащих ГРУ. Ответственность полностью легла на его плечи — не по приказу свыше, а потому, что и полковник Колесник, и другие сотрудники военной разведки всего за неделю знакомства прониклись к нему высочайшим уважением и доверием.
Хотя, если откровенно, то для того, чтобы увидеть и понять человека, недели, проведённой с ним в зоне боевых действий, больше чем достаточно.
Вот потому-то именно за небоязнь — скажем так! — взять на себя ответственность Дроздов представил к званию Героя Советского Союза капитана 2-го ранга Эвальда Григорьевича Козлова (некоторые говорят: «Он отдал ему свою Звезду»).
Опять-таки объясняет Валерий Владимирович:
«В представлении на присвоение звания Героя Юрий Иванович подчеркнул фамилию Козлова и вычеркнул свою… В Эвальде Григорьевиче он, по его словам, углядел, увидал будущего командира — оценил его перспективу. Он счёл этого офицера достойным звания Героя за его решительность, его мужество: вот так вызваться пойти на штурм, это и есть мужество — когда ты не думаешь о себе, а думаешь о выполнении задачи…»
Но, как мы уже сказали, из десяти представленных к званию Героя Советского Союза Золотые Звёзды получили лишь четверо: полковник Колесник, капитан 2-го ранга Козлов и капитан Карпухин; полковник Бояринов — посмертно.
…Иногда может показаться, что награды «людям в погонах» высшие начальники выдают либо из своего собственного кармана, либо вообще себе в ущерб, снимая их со своих мундиров — настолько экономны они при этом оказываются…