А вот, что называется, женский взгляд на Юрия Ивановича — рассказывает Людмила Ивановна Нуйкина:
«Он запомнился мне человеком с улыбкой, но улыбка была с хитриночкой. Всегда он был в настроении, и с ним было приятно общаться. Он всегда мог выслушать — причём внимательно, и сразу дать какой-то совет или ответ… У него была тетрадь, он её прикрывал рукой — вот такая раньше была секретность, смешно даже! — и смотрел. К нему был лёгкий и простой доступ. А если, допустим, пошли в столовую и его встретили в коридоре, то он обязательно поздоровается первым. С ним было интересно — он мог и пошутить, и сам понимал юмор.
Был такой случай, когда мы собрались по какому-то поводу — или звание кому-то присвоили, или в должности повысили — „на чаёк“… И вот тогда я запела — вообще-то я многие русские песни забыла и один раз было неприятно, когда какая-то женщина ко мне привязалась: мол, а ты откуда, что наше кино и песни не знаешь? А тут я запела, даже не подумала, что его кабинет рядом. И он мне потом сказал: „Людмила, слышал, как ты пела! Не извиняйся — ты хорошо пела! А вот если бы начала фальшиво петь, я бы тебя наказал!“
Он был доброжелательным человеком. И очень любил нашу когорту — разведчиков-нелегалов. Или, быть может, точнее — уважал. Я даже сейчас словно слышу его голос и вижу его улыбку — то, как он улыбался всегда».
Да, мы не уточнили, что наша собеседница — полковник по воинскому званию, разведчик-нелегал.
А вот что писал об улыбке Дроздова генерал-лейтенант Леонид Владимирович Шебаршин:
«Начальник нелегалов всегда улыбается, часто смеётся отрывистым смехом. К теме разговора улыбки и смех ни малейшего отношения не имеют. Это просто хорошая профессиональная привычка — улыбчивое лицо растормаживает собеседника, снимает у него внутреннюю напряжённость. Мне кажется, что очень немногое способно действительно развеселить Юрия Ивановича»[257].
И вот ещё точка зрения одного из сотрудников:
«Он был очень обаятельный человек. Внешне, конечно, красавцем его не назовёшь, но он располагал к себе. Улыбка, жестикуляция — они как-то скрадывали какие-то его черты».
Ну и наконец, ещё одно свидетельство — от уже знакомого нам Игоря Пантелеймоновича Гиоргадзе{125}, бывшего министра, а ныне — политического эмигранта. Он вспоминает те времена, когда был оперативным сотрудником КГБ Грузинской ССР и работал по тому направлению, которым руководил Дроздов:
«У меня о Юрии Ивановиче остались самые светлые, самые чистые и самые профессиональные воспоминания! Общаться с таким человеком — это было великое счастье! Люди говорят: „Я счастлив, что жил в одно время с таким-то“ — так вот и я счастлив тем, что моим пусть не непосредственным, а большим-большим, сидящим в Москве, а я — в городе Тбилиси, начальником по этой линии был такой выдающийся и великий человек!
Мне кажется, что когда меня, выпускника Высшей школы, без опыта работы, посадили на такую линию, — это была кадровая ошибка! Вникать было сложно, но моё руководство посмотрело — вроде парень не тупой, и было принято решение командировать меня в Москву, поучиться. Так я попал непосредственно в ведомство, которым руководил Дроздов, — хотя тогда он ещё не был руководителем самого Управления, но именно это направление он курировал.
Я приезжаю — „первоклашка“, а здесь, вижу, сидят „зубры“. Два-три вопроса — и я „плаваю“, а они улыбаются. Но говорят так успокаивающе, по-отечески: „Не волнуйся, это нормальная ситуация!“ На душе уже чуть-чуть полегче…
Зато возвратился я оттуда вообще академиком! Так мне казалось. Потому что когда я уезжал — я абсолютно ничего не понимал, и тут вдруг… Даже походка у меня изменилась — я такой грамотный! Я всё это к чему? К тому, что, как я знаю, такую атмосферу создаёт начальник, что этот вопрос курировал. И это почерк работы той структуры, которой руководил Юрий Иванович Дроздов! Это очень важно! Всё же зависит от начальника — как ты построишь работу, кто у тебя подчинённые и как ты подбираешь кадры…
Можно ведь создать и такую ситуацию, когда ты приезжаешь, а на тебя смотрят как на барана, общаются с тобой как с бараном — и в результате ты действительно уезжаешь оттуда бараном!»
Про своё общение с Юрием Ивановичем нам рассказывал и другой молодой, в то время разумеется, сотрудник — Аарон Бенедиктович:
«Когда-то меня решили направить в некую страну со сложным, скажем так, контрразведывательным режимом. Я тогда работал в КГБ одной из южных республик, и вдруг к нам туда приходит телеграмма, что меня вызывают в Москву, и такого-то числа, в такой-то час я должен быть на приёме у начальника Управления „С“ генерал-майора Дроздова.
Естественно, прибыл. Вошёл, доложился: „Капитан такой-то!“ Меня поразило, что генерал встал из-за стола, прошёл почти через весь кабинет — а кабинет у него был большой, старинный, ещё в „доме 2“ — и поздоровался со мной за руку. Меня это действительно поразило! Я никогда не видел, чтобы генералы вот так вставали и приветствовали младших по званию.
С ходу начался очень спокойный, на удивление спокойный — ведь я-то пребывал в некотором волнении, потому как моим собеседником был генерал, заместитель начальника разведки — разговор. Юрий Иванович спросил: „Чем вы сейчас занимаетесь? Чем раньше занимались? Как ваши успехи? А кто ваши родители?“ — и прочее, прочее. Но, кстати, как я понял, о моей работе, то есть чем я занимался, он кое-что знал…
И настолько у нас был хороший разговор, что — удивительное дело! — моё волнение сохранялось лишь в первые минуты, а потом я как-то легко и просто себя почувствовал, словно встретился с близким мне человеком, буквально — со своим отцом! Это было удивительно! Генерал — ну… мы ведь тогда привыкли, что генерал — это большой руководитель, небожитель какой-то, — а тут совершенно спокойный, душевный человек. Очень уважительно разговаривал!
Так как он, что называется, „был в теме“, прекрасно знал особенности самых жёстких контрразведывательных режимов, то ясно и просто дал мне разъяснения, как нужно вести себя в таких-то случаях, в таких-то, детально поинтересовался моим заданием и скорректировал его. Кстати говоря, именно он присвоил мне оперативный псевдоним для работы в резидентуре: „Мигель“, допустим. Взял первую букву от моей фамилии и пришпандорил ещё несколько.
Эта встреча произвела на меня глубокое впечатление: я увидел не только профессионала высочайшего класса, но и прекрасного, незаурядного человека».
И вот, кстати, как характеризовал генерала Дроздова, говоря о нём как о руководителе Управления, Владимир Александрович Крючков. Да, их отношения были сложными, но данная характеристика представляется вполне объективной:
«Длительное время возглавлял эту службу опытный, влюблённый в свою профессию генерал-майор Дроздов. В прошлом сам был на нелегальной работе, однажды сыграл роль фашистского офицера. Знал каждого сотрудника лично, гордился ими, их успехами, переживал неудачи, когда попадали в беду, делал всё, чтобы выручить. У него почти никогда не сдавали нервы»[258].
О том, каким замечательным человеком был Юрий Иванович, мы скажем ещё не раз (как может быть иначе в книге, написанной для серии «ЖЗЛ»?), но тут напрашивается вопрос: он что, всегда был таким хорошим, добрым, внимательным и заботливым? В любом случае, для всех и каждого — «отец родной»?
Давно нам знакомый генерал-майор Семён Семёнович уточняет:
«Были у него — не сказать, недоброжелатели, но где-то он, может быть, по отношению к кому-то строго поступил, где-то, возможно, и несправедлив был, всяко в жизни случается… Явных любимчиков у него не было, но он отдавал предпочтение тем людям, от которых ожидал либо результатов конкретных, либо вообще серьёзной работы. По отношению к работе людей оценивал».
Действительно, всякое случалось, так что Юрий Иванович мог быть и жёстким, и категоричным, а порой, к сожалению, не совсем справедливым — впрочем, об этом, о его позиции по отношению к провалившимся (точнее — преданным) нелегалам «Вестам» мы уже говорили.
А вот ещё рассказали нам о таком случае:
«Дроздов не любил нечестности. Не предательства, разумеется, об этом и речи нет, просто нечестности. Случилось, что когда мы „выводили“ нелегала, то один из сотрудников с ним „пошептался“. Попросил: мол, ты потом вызови меня, связь-то двусторонняя была: „Дашь телеграммку, так и так, есть вопросы, — а я бы с удовольствием в той стране побывал, где ты будешь… Не сейчас, разумеется, через два-три годика“. Об этом узнал Дроздов — и на том всё закончилось. Сотрудника он сразу же перевёл в другое подразделение».
Есть, очевидно, необходимость кое-что объяснить. Прежде всего, со стороны нелегала это не был «заклад» или «стук» — он был обязан доложить руководителю о любом сомнительном моменте. Слишком серьёзные правила у этой «игры», слишком дорого пришлось бы платить за ошибку. Понятно, что сотрудник Центра не имел возможности съездить туристом в интересующую его страну, да и понимал, что вряд ли начальник Управления разрешил бы ему просто так прокатиться за счёт «конторы». Но была ли у нелегала стопроцентная уверенность, что этот самый сотрудник не имеет каких-то далеко идущих тайных планов? Известно ведь, что предают только свои — кто может утверждать, что его предал враг? Это было бы даже не смешно.
Мы уже знаем, что, к сожалению, измены были, в том числе и в нелегальной разведке. Не среди самих нелегалов, недаром относившихся к «золотому фонду» советской разведки, но, пусть и крайне редко, среди тех, кто обеспечивал ту самую «линию Н», работу нелегалов.
Наверное, первый в этом плане удар по Дроздову как начальнику Управления «С» был нанесён в 1982 году.
Вот что вспоминал Леонид Владимирович Шебаршин, бывший в ту пору резидентом в столице Ирана:
«В Тегеране случилось худшее из того, что может произойти в разведке — измена.