Ночью приезжаю к условленному месту — лесной массив. С одной стороны его — автобан и с другой стороны — тоже, и там они как-то почти сходятся, причём на обоих автобанах — парковка. Между этими парковками проходят лесные дорожки, и надо просчитать, сколько сосен до места встречи…
Он на том автобане останавливается, я на этом, оставляю жену в машине, дохожу до нужной сосны… Подхожу и вдруг слышу: треск кустов и мат. Родной русский мат! Я понял, что это он идёт. А он выходит из кустов, выносит два чемодана, ставит их и опять исчезает в кустах. Потом возвращается — и ещё два чемодана несёт! „Теперь ты тащи!“ — „А я как их нести буду?“ — „Тра-та-та! А я как нёс?!“ Он, оказывается, пройдёт десять метров, поставит одни чемоданы и — возвращается за другими… Говорю: „Стой тогда!“ Взял два чемодана, отнёс к жене, положил в багажник и вернулся за двумя оставшимися…»
Да, Штирлицу такое и не снилось! Пожалуй, и по результативности тоже.
Вот только не вся информация доходила до адресата, в данном случае — в переносном смысле слова. Разведка ведь не для себя работает, а в первую очередь для высшего государственного руководства. «В верхах» же, насколько известно, обычно оказываются не самые умные, но самые хитрые, и вся беда в том, что, прочно обосновавшись там, они начинают считать себя самыми умными и уверены, что знают всё наперёд. И порой случается так, что если прогноз — разведки, учёных, специалистов — не совпадает с их «предвидением» или «провидением», то ему даётся однозначная оценка: «материал недостоверный». Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! Вспомните, что по ходу нашего повествования мы уже несколько раз встречались с подобной железобетонной резолюцией.
Но вот ещё пример тому. Дроздов относился к Китаю с особым вниманием, на что имелось несколько различных причин, не менее трёх. Причина глобальная: Китай — великая и самобытная держава, в ту пору постепенно выходившая на лидирующие роли на мировой арене; причина профессиональная: возможности по сбору информации у легальной резидентуры были весьма ограничены, а значит, основная нагрузка ложилась на Управление «С»; причина личная: проведя в Китае четыре года, он полюбил эту страну и её народ. Видимо, объяснений достаточно. Впрочем, на то, чтобы Юрию Ивановичу обратить на Китай особое внимание, была ещё личная просьба Андропова.
В 1976 году скончался незаменимый, как казалось, Председатель Мао, и вскоре в измученной стране начались радикальные изменения, в том числе — отход от догматизма, пересмотр и коррекция «всепобеждающей теории», то есть то, чего не могло и не желало делать руководство Страны Советов. Разумеется, не всё получалось так гладко, как бы хотелось новому китайскому руководству.
Одним из наболевших вопросов традиционно являлось сельское хозяйство.
«Газета „Жэньминь жибао“ писала, что в 1979 году собрано зерновых по 300 кг на душу населения, чего, с учётом государственных потребностей, недостаточно. Поэтому, подчёркивала она, „нет причин для необоснованного оптимизма в вопросе разрешения продовольственной проблемы“»[275].
По этому поводу Дэн Сяопин{128} — член Политбюро ЦК КПК, недавно реабилитированная жертва «культурной революции» — заявил по-настоящему революционно: «Надо немного расширять пути развития сельского хозяйства, раскрепощая сознание. Если вопрос не решается по-старому, его надо решать по-новому… Если нынешняя система собственности не работает, чего бояться! И в промышленности, и в сельском хозяйстве — везде надо делать именно так»[276].
Однако далеко не все — речь идёт о чиновниках, особенно столичных — были согласны менять систему. Были очень горячие споры.
Известно, что Вань Ли{129}, также жертва «культурной революции», некогда бывший секретарём Пекинского городского комитета КПК и вице-мэром Пекина, а в то время уже возглавлявший провинцию Аньхой и вновь поднимавшийся по карьерной лестнице, заявил заместителю министра сельского хозяйства: «Ты свинья! Сам жрёшь от пуза, а крестьяне — тощие, потому что им нечего есть. Как смеешь ты запрещать людям искать способы пропитания?»[277]
Понятно, что у нас никто бы в лицо замминистра такое обвинение не бросил — не потому, что чиновники такие культурные, а потому, что тощие крестьяне со своими проблемами никого не волнуют. Хотя это уже «китайская специфика».
А что за «способы пропитания» имелись в виду? Да просто: крестьяне начали самовольно возвращать себе свои ранее обобществлённые земельные участки. Руководство страны не стало использовать против «самовольщиков» вооружённые силы и объявило эту «деколлективизацию» «развитием марксизма».
Информация о том, что происходит в обновляющемся Китае, своевременно передавалась в «инстанцию» — в Центральный комитет КПСС. И ведь были видны положительные сдвиги, и можно было бы даже, как некогда советовал Александр Сергеевич Грибоедов, «хоть у китайцев бы нам несколько занять» творческого отношения к марксистско-ленинской теории! Нет, в ЦК просто не поверили полученной информации.
Ветеран Управления «С» рассказал:
«Когда прошла информация, что они уходят от сельскохозяйственной коммуны, переходят на индивидуальный подряд — нас Международный отдел ЦК на смех поднял. Что это за информация и откуда это такое? Быть не может! Но, в результате, это в корне изменило всю их систему сельского хозяйства! От проблемы 600 граммов риса они перешли не так чтобы к продовольственному изобилию, но, по крайней мере, близко к этому. Смогли накормить население».
Ну а мы, насколько помнится, постепенно и неуклонно скатывались к дефициту продовольствия…
Так что генералу Дроздову было нелегко (а кому у нас легко?). Порой это не то что приводило к срыву, но, скажем так, Юрия Ивановича могло и «заклинить».
Вот что вспоминал один из наших собеседников — кто именно, не важно:
«Начальник отдела Виктор Николаевич был отправлен в командировку в далёкую азиатскую страну, откуда по ряду причин ему пришлось „выдёргивать“ нелегала. Когда он туда приехал, местная контрразведка его обложила со всех сторон, буквально за горло его взяли, следили за каждым шагом, однако он, всему вопреки, задание выполнил. Уплывал он оттуда на теплоходе… Всё уже было позади, сотрудники „наружки“ стояли на пирсе и не таясь смотрели на него, ну и он, наконец-то свободно выдохнув, взял да и помахал им на прощанье рукой, согнутой в локте, — известный „интернациональный“ жест! А эти не только сфотографировали „трогательное прощание“, но и передали снимки в прессу…
Вскоре по возвращении подходит у Виктора Николаевича 50-летие. Марина, секретарь, обзванивает всех замов и начальников отделов: собраться у Дроздова в такое-то время. „А что такое?“ — „Он не сказал, но у Виктора Николаевича же 50 лет“. — „Ну, понятно…“ Хотя официально ничего не сказано.
Пришли, сели — жарко было. Марина заносит поднос с бокалами — шампанское. Тогда так практиковали: по бокалу — и на этом заканчивали.
Все собрались. А Юрий Иванович то на звонок отвечает, то ещё чего-то — в общем, как всегда, всё напряжённо. Потом говорит: „У нас сегодня праздничный день! У Виктора Николаевича — юбилей!“ Начал рассказывать о том, какой он хороший, а потом, вдруг: „Правда, иногда бывает… Вот, дал я ему указание — а он… Во всех тамошних газетах появился!“ И пошёл дальше — на ту же тему: „А тогда-то не выполнили в срок того, не сделали этого!“
Да как разошёлся! Весь побагровел, вытирает лысину (это была его привычка в минуты волнения) — и говорит, говорит… Юбиляр сидит и растерянно думает: „То ли выговор… то ли строгий выговор?“
Чувствуем, что он совсем забыл, зачем нас собрал!
Я сидел рядом с секретарём парторганизации. Шепчу ему: „Володя, по-моему, Юрий Иванович забыл! Выручай!“
А тот стоит, говорит, весь накалился… Партсекретарь ему: „Юрий Иванович, может, мы в другой день об этом? А сегодня давайте мы его просто поздравим!“ Дроздов остановился: „О, ё…! Я ж забыл!“
Случались такие моменты — но мужик он был хороший, мы его любили!»
Под словом «мы» — кто подразумевается? Понятно, что сотрудники Управления. К сожалению, не можем назвать этих людей поимённо, да и по должностным категориям расписывать их не представляется возможным, но зато есть несколько интересных моментов, о которых рассказать стоит.
В частности, Николай Павлович говорил:
«Вокруг Дроздова тогда были фронтовики — и в отделах, и в руководстве. Все его заместители были фронтовиками, начальники отделов — либо фронтовики, либо труженики тыла. Практически все… И среди нелегалов даже таковые были. Когда я пришёл, у нас половина управления прошла войну. Было им тогда в районе 50–55 лет. И в каждом отделе так было. Некоторые, находясь в армии, даже и повыше его должности занимали — он всё-таки в конце войны оказался на фронте, молодым офицером. А были офицеры постарше…»
Примерно такая же картина сложилась в то время и в армии, в частности в военно-учебных заведениях, где преобладал преподавательский состав старшего возраста, да и «на гражданке», в серьёзных учреждениях… Но в разведке и других органах госбезопасности всё было несколько сложнее, потому как понятие «фронтовик» подходило здесь далеко не всем участникам войны.
Вот генералы Кирпиченко, Дождалёв, полковник Виталий Викторович Коротков, да и сам Юрий Иванович — это были именно фронтовики, они, в соответствии с официальной формулировкой, «сражались на фронтах Великой Отечественной войны». Фронтовиком, в частности, был разведчик-нелегал «Бен» — Конон Трофимович Молодый, воевавший с 1941 года в войсковой разведке.
Между прочим, бытует легенда, не имеющая под собой абсолютно никакого основания, что однажды разведчик Молодый оказался в руках гитлеровцев, но как-то так вдруг получилось, что немецкий офицер пинком выкинул его из блиндажа, и он бежал. Лишь много лет спустя Конон Трофимович якобы узнал, что его спасителем был Вильям Генрихович Фишер, он же Рудольф Абель.