нуждены скрывать свои подвиги, словно это было нечто постыдное.
И вот в какой ситуации оказался Рустамходжи Турдихужаевич:
«В то время мы в Комитете госбезопасности Узбекистана готовили спецрезерв для Афганистана. Одну группу подготовили, а вторую группу — это, конечно, для нас было потрясение! — принимал сам начальник Управления „С“.
И вот идут заключительные учения… Вечер, сидим, ужинаем, Юрий Иванович смотрит на меня и говорит, называя меня по фамилии: „Ну что, узнаёте меня?“ А я так понимаю, что это провокация! Его лысую голову да не узнать?! Он же на века в память впечатался! „Нет, — говорю, — я вас вообще никогда не видел!“ Он немножко удивился: „Ну хорошо! У вас есть орден Ленина?“ — „Так точно, есть, Юрий Иванович!“ — „За что получили?“ — „За учения!“ Смотрю, начинает раздражаться: „Вы меня помните в Афганистане?“ — „Я не был в Афганистане, Юрий Иванович! Сколько прошусь — меня не отправляют. Говорят, у тебя есть награды, с тебя достаточно!“ Сам понимаю, что несу ахинею, а боюсь, что он меня проверяет. Всё-таки — начальник управления! Он начинает закипать, трёт лысину: „Ещё раз спрашиваю: вы Афганистан помните?! Дворец помните?! Тадж-бек помните?!“ Я говорю: „Вы издеваетесь? Да не был я там никогда! Вообще не знаю — ни дворца, ничего!“ Он уже вскочил: „Что за цирк?! Вы что, и мне не можете признаться? Я же ваш начальник!“ Я понял, что деваться некуда — надо сдаваться. Говорю: „Конечно, я вас знаю, я помню, как вы мне руку пожали… Но что делать, если нас под страхом смерти держат?! Я вам сейчас сказал — а теперь меня из органов уволят!“ — „За что?!“ — „За разглашение государственной тайны! У меня подписка!“ — „Хорошо, решим!“
Точно так же я до конца стоял и с той группой, где у нас были уйгуры и китайцы, за что оказался тут в опале. Он сказал: „Держитесь!“ — и спросил, не хочу ли я перейти в Москву.
А через десять дней — он был человек слова, великий человек! — меня вызывают, и так я, с лёгкой руки Дроздова, попал в Первый главк, оказался в подчинении Эвальда Григорьевича, старлеем — на подполковничьей должности».
Да, Юрий Иванович понимал и ценил людей, умел о них позаботиться.
Однако до какого идиотизма и одновременно неуважения к людям постепенно доходила система! В конце концов, если ты относишься к человеку с определённым уважением — или хотя бы не считаешь его дураком, — то и врать ему будешь (при необходимости) с максимальной правдоподобностью, чтобы сомнений в твоих словах не возникло. Если же перед тобой дурак, к чему напрягать извилины? Он любую ложь за истину примет!
Советские правители, со временем постепенно впадавшие в маразм, не особенно заморачивались тем, какую «сказку» рассказать доверчивому, по их мнению, советскому народу. А лучше, считалось, ничего не рассказывать, никого не тревожить дурными вестями. По принципу: «Спите, жители Багдада, в Багдаде всё спокойно!» Но все понимали, что совсем не так и спокойно, что-то давно уже было неладно — или не совсем так благополучно, как считали «кремлёвские старцы» и их преданное ближайшее окружение.
А вообще, как это часто происходило на различных этапах существования нашей страны, её высшее руководство жило одной жизнью, а, скажем так, народонаселение — совершенно иной. В верхах славословили лидера партии и государства, награждали друг друга звёздами и орденами, в низах — работали, делали своё дело, ни на кого особо не оглядываясь.
Дроздов писал:
«Личный состав „Вымпела“ готовился к действиям в любых климатических условиях, в любых регионах мира выполнялись совершенно разнообразные по профилю и содержанию задачи. В процессе боевой подготовки спецназовцы одновременно обучались и специальности (профессионалами в подлинном смысле слова были все, но некоторые специализировались по отдельным направлениям более углублённо), и способности сколачивать группы. Количество и подбор специалистов в группах, а также виды вооружений, техники, экипировки варьировались в зависимости от конкретной обстановки в районе действий и боевой задачи. <…>
В коллективе знали мою непреклонную позицию, подчинялись закону, который может показаться в какой-то мере жестоким: то, что поручено, ты обязательно должен выполнить, должен подумать и сделать, для того у тебя и голова на плечах, для того тебе даётся право на размышления, на сомнения. Наверное, это и способствовало выполнению целого ряда сложных задач»[289].
Руководствовались принципом великого Суворова: «Тяжело в учении — легко в бою». Хотя при характере и уровне тех задач, что выполняли «спецназёры», легко им ни в каком случае быть не могло. Зато для этих «птенцов гнезда Дроздова» не было ничего невозможного. В этом они убеждались в процессе учёбы, проходившей не только в учебных классах.
Вот что рассказывал нам по этому поводу тот самый полковник К.:
«Дроздов уделял „Вымпелу“ большое внимание. Застряли в памяти его слова, они мне, как начальнику оперативного отдела, очень были нужны — буквально как светоч, как маяк, ориентир: „Вы должны заболеть учениями“.
И мы действительно „заболели“. Вначале, может быть, они не совсем получались, но затем, вот лично я, привнёс какой-то элемент подготовки, который давался нелегалам: „легендирование“, документирование, легализация — при выполнении задания даже в Союзе. Проведение оперативных установок без документов оперативного прикрытия — и т. д. Всё это было с подачи Юрия Ивановича».
А вот что вспоминает Николай Павлович:
«Дроздов этим увлёкся. Начали учения проводить. Был, например, бензопровод из Союза в Германию, в Группу войск, — разумеется, особо охранялся. Послали „учебных“ нелегалов — они в нескольких местах положили вместо взрывчатки кирпичи, и стало ясно, как это всё охраняется… Польза была не только для наших товарищей, но и для тех, кому пришлось делать соответствующие выводы».
Сейчас уже можно сказать, что одной из задач, решавшихся бойцами «Вымпела» — почему его и курировал начальник Управления «С», — была связь с нелегальными разведчиками, работающими за рубежом. Разумеется, и сами «вымпеловцы» могли, как говорится, без особых усилий (на деле, разумеется, это совсем не так, ибо это весьма сложная задача!) переходить на нелегальное положение. Но всё это — в случае «особого периода» или резкого обострения международной обстановки.
Если же говорить о учениях, то вот что рассказал нам Сергей Александрович Голов:
«Была у нас задумка: работа по подземным сооружениям. Существуют таковые, а кто, при необходимости, туда может проникнуть, их уничтожить? Разведчик!
Договорился я с Министерством обороны, чтобы можно было „поработать“ на таком объекте, как Пункт управления атомными подводными лодками, оформили соответствующие письма. Это было одобрено Юрием Ивановичем — он видел, что развивались курсы достаточно хорошо и творчески.
Проникновение, как договорились, было в два дня, хотя и одним можно было бы ограничиться. Наш слушатель переоделся в военно-морскую форму, ему выдали настоящее удостоверение, но не с его фотографией. Он тактически грамотно выбрал, чтобы идти не в первых рядах, а в последних, когда часовые уже устали от мелькания удостоверений, — показал своё, его пропустили, он идёт. А куда идти, как? Его никто не ориентировал! Идёт вместе со всеми. Ну, все потихоньку расходятся, он прошёл вниз — видит красную дорожку. Куда красные дорожки обычно ведут? К начальству! Идёт по этой красной дорожке, дошёл до дверей, разложил имитационные мины — они „камуфляж“ называются. Всё!
А как выйти в неурочное время? Погибать-то даже условно не хочется.
Дошёл до КПП, удостоверение вперёд выставил, прикрыл глаза, гримасу скорчил, схватился за живот: „Ребята, не могу, сейчас обо…!“ — „Давай быстрее, проходи!“ Всё! С объекта он вышел. Сообразительность!
Можно сказать, объект уже был выведен из строя, но на второй день отрабатывалось физическое проникновение разведчиков… Группа сумела найти дыры в ограждении — когда объект долго не шевелят, они появляются. Где-то проволока отошла, где-то датчик не работает. Замёрзшая канализация — решётки не поставлены… Всё это было изучено — и через эти лазейки проникли на объект.
Они бросили целую роту на этих разведчиков! Часть наших „сняли“, но получился, что называется, „слоёный пирог“: лежал разведчик в камуфлированной форме, на нём — охрана, потом другой разведчик… И всё равно они сумели на трубы вентиляции поставить дымовые шашки. Была бы шашка с другой „начинкой“ — тогда объект погиб.
Но мне, как одному из руководителей учений, пришлось сказать представителю Минобороны: „Ну, пятьдесят на пятьдесят — и ваши хорошо поработали, и наши…“
А парня того, из первого дня, поощрили: хотел он поехать на службу в Питер — и поехал».
Тоже, кстати, показатель отношения Юрия Ивановича к людям: поощрение становится по-настоящему ценным, когда оно желанно, а не формально.
И сам Дроздов воистину «болел» учениями. Вот с каким восторгом он о них вспоминал:
«Были учения, но зато какие! В середине 80-х по просьбе руководства мы проверяли боеготовность спецслужб и правоохранительных органов страны. Выбросили на территорию СССР, от Одессы до Ленинграда, 182 человека „диверсантов“ со снаряжением; вышли, например, из подводной лодки в районе Севастополя, прошли весь Крым, дошли почти до Киева, и на нас не поступило ни одного сигнала, хотя на ребят всерьёз натравили все местные органы: Московское управление КГБ, КГБ Украины, Белорусский КГБ просили усилить наблюдение за стратегически важными объектами, потому что, мол, ожидаются диверсанты. Никого не поймали. В результате мы спокойно вышли на те объекты, которые были намечены нами для „диверсий“. Мы проверяли, скажем, Воронежскую и Белоярскую атомные станции, незаметно изучили их строение, добрались до реакторов и условно заминировали их, а на Ереванскую АЭС вообще с воздуха сбросили десант. Тогда же большой участок нефтепровода „Дружба“ до самой границы „заминировали“ аж в 16-ти местах, да ещё повесили на одну из дежурных будок табличку „мины“. Или проникли в райотдел КГБ в Дубне…»