И вот, представьте себе: спокойный зимний вечер в одном из тихих уголков нашей маленькой Евразии. Изящно, со вкусом обставленная уютная квартира в фешенебельном районе столицы солидного государства. В квартире — немолодая, очень симпатичная семейная пара, люди, относящиеся друг к другу с искренним вниманием и заботой, каждый занят каким-то своим делом. Простая, почти идиллическая картинка домашнего быта…
Но пусть лучше об этом расскажет сама Гоар Леоновна:
«Радиограммы из Центра я принимала, но в этот день я занята была. Принял Георгий Андреевич — очень быстро, короткий текст получился, обычно бывает намного больше. И сидит, молчит. Я думаю, наверное, не успел. Или что-то случилось. Подхожу, он смотрит на меня и даёт, чтобы я читала. Говорю: „Я не хочу!“ Я уже испугалась, потому что когда маленький текст — очень опасно: или надо собирать чемоданы, или вообще без чемоданов убегать, сразу уезжать, или же что-то дома… Он говорит: „Бери, читай!“ Громко же он не может мне сказать, мы ничего лишнего не говорили, хотя и были уверены, но всё равно. Я когда прочла — прямо ахнула! Не поверила… И он… Мы собрались и тут же ушли из дому. Пошли в ресторан, сели, выпили там вина и поговорили — такая радость! Мы же не ожидали этого, совершенно не ожидали! После войны такого не было! Тогда же наградили и меня — орденом Красного Знамени»[295].
Кто-то из наших собеседников — вспомнить бы, ведь он был куратором Вартаняна! — рассказывал, что первое коллективное (маленьким коллективом) «обмывание» пока ещё не Золотой Звезды, за ней требовалось приехать в Москву, но самого факта присвоения Геворку Андреевичу звания Героя происходило в Будапеште, в прекрасном ресторане «Рыбацкий стан», выбранном самим «именинником». Вартанян чуть ли не специально за этим заехал в социалистическую страну, благо бизнес позволял. Яркий, широкой души был человек, людей к себе притягивал!
Кстати, чуть отвлечёмся и перескажем то, что говорил куратор о своём знакомстве с нелегалом «Анри». В какой-то стране он, будучи в первой долгосрочной зарубежной командировке, должен был как бы случайно с ним повстречаться и, очевидно, что-то ему передать. Подробностей не знаем.
И вот, как учили, молодой и тактичный сотрудник сказал: «Геворк Андреевич (или как там его называли?), вы меня простите, но я как представитель Центра (кажется, на этих словах было сделано лёгкое ударение), должен вам напомнить, что в случае, если вдруг к нам, паче чаяния, подойдёт полицейский, попросит документы, а потом спросит вас, почему вы оказались за одним столиком с советским дипломатом, вы должны…» Нелегал и куратор были примерно одного роста, люди высокие, но тут Вартанян посмотрел на «представителя Центра» сверху вниз, улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой и сказал: «Молодой человек! Если к нам подойдёт полицейский, я с ним разговаривать не буду! На это у меня есть адвокат!» Куратор понял, что ему надо ещё учиться, учиться и учиться. А с Вартаняном они вскоре стали друзьями.
Вернёмся, однако, к присвоению звания Героя.
Естественно, Геворку Андреевичу, когда он приехал в отпуск, Золотую Звезду вручали не в Кремле и даже не на Лубянке. Вручал тогдашний председатель КГБ СССР Чебриков{140}.
Но, что интересно, — медаль (для тех, кто позабыл — Золотая Звезда Героя является медалью) ко времени вручения была уже хорошо «обмыта».
«Сначала эта медаль к нам пришла в отдел — и мы все её примеряли, на себя вешали и по-настоящему обмыли, но без „виновника торжества“. А потом мы её отдали руководству…» — вспоминал Шевченко.
Все же мы люди — и даже самые серьёзные из нас! Но, что характерно, нескольким из тех сотрудников, кто «примерял» Золотую Звезду Вартаняна — тем же Алексею Михайловичу Козлову, Юрию Анатольевичу Шевченко, ну и достаточно перечислять, — впоследствии были вручены уже свои Золотые Звёзды.
Присвоение звания Героя Советского Союза ускорило завершение разведывательной карьеры полковника Вартаняна. Геворк Андреевич объяснял:
«Мы сами попросили, после того как в 1984 году мне присвоили звание Героя Советского Союза, а Гоар получила очередной орден — Красного Знамени. Мы приехали в Союз, нас здесь наградили, и мы с Гоар решили, что у нас обоих уже 43–45 лет нелегальной работы, нам перевалило за 60 лет, так что надо, как говорится, и честь знать.
К тому же информация о том, что мне присвоили звание Героя, так или иначе могла просочиться за рубеж. А если бы просочилась, то, безусловно, разведки начали бы нас искать. Правда, награду мне под чужим именем дали, так что в результате я дважды получал Золотую Звезду»[296].
Что интересно, Геворк Андреевич дважды получал Золотую Звезду (одну и ту же), зато носил две разные Золотые Звезды. Нет, речь идёт не о дубликатах этой почётной награды, выдаваемых для «повседневной жизни». Но если военные носят их на мундирах постоянно, то сотрудники разведки — лишь по великим праздникам и в своём узком кругу.
Так что когда в Ясенево, в штаб-квартиру СВР, приезжали почётные гости и посещали Кабинет истории, как скромно называется тамошний музей, а экскурсию для них порой проводил Вартанян, — он брал с одной из витрин ту самую Золотую Звезду, которой в 1960 году был награждён Рамон Меркадер{141}…
В заключение этого эпизода перескажем то, что говорил нам Герой Советского Союза Вартанян о своих начальниках. Ставший разведчиком ещё в годы Великой Отечественной войны, он общался со всеми руководителями Управления «С». У каждого из них, разумеется, были свои плюсы и минусы, но никого из них Геворк Андреевич не мог назвать человеком случайным, занявшим не своё место. По его убеждению, всё это были люди компетентные, понимающие. Разумеется, у каждого был свой подход к делу: одни более осторожные, сдержанные, другие — более рискованные. Вартаняну, по его признанию, было приятнее работать с рискованными людьми, и в числе таких, рисковых, он называл Юрия Ивановича. Но, заметим, не самым! «Эти люди могли брать ответственность на себя, рисковать, и поэтому с ними были сделаны большие дела», — говорил он.
А вот что сказал нам другой разведчик-нелегал, Герой России:
«Юрий Иванович был смелый человек — очень смелый! Порой даже сумасшедший — как про него говорили: „сумасшедший, но не дурак“. Он принимал нестандартные решения — смело, дерзко. Как-то его запрашивали из одной резидентуры — они проводили очень острое мероприятие, нужна была санкция начальника нелегальной разведки — и ему присылают телеграмму: „Просим вашего согласия на проведение таких-то и таких-то мероприятий“. Подробно излагается весь план операции. И мне потом говорили: „Представляешь, получаем от ‘Градова’ (псевдоним Дроздова) телеграмму за его подписью: На ваш номер такой-то такой-то сообщаем: ‘Да’“. И всё!»
Чтобы было ещё понятнее, о чём идёт речь, мы имеем возможность привести конкретный пример такой рискованной работы, не всеми даже в своё время одобряемой.
Помнится, Хайнц Фельфе{142} писал:
«В Советском Союзе также признаётся неписаный закон разведки, согласно которому раскрытый разведчик не может больше заниматься этой деятельностью. Особенно в том случае, если он побывал в руках противника…»[297]
Что же таковым остаётся делать? Вспоминать фразу Остапа Бендера: «Придётся переквалифицироваться в управдомы»? Кому-то действительно пришлось (вспомним судьбу «Веста»!), но кому-то нашлось место в Центре, без выездов за кордон и контактов с «противником» — разумеется, процентные соотношения таких судеб нам неизвестны, да и зависели они от многоразличных причин.
Вот что рассказал нам Алексей Михайлович Козлов, два года проведший в южноафриканских застенках и обменянный на десяток различных шпионов:
«Юрий Иванович Дроздов предложил мне работать в Управлении „С“, в Москве, но я категорически отказался! Дроздов был страшно удивлён, но я ответил: „Если работать в ‘С’ — то только быть нелегалом!“
Тогда меня назначили в один институт. Работали хорошо, всё нормально… А потом, года через два, мне стало тоскливо. Была осень, дождь шёл. Я поднял трубку, набрал дроздовский номер: „Юрий Иванович, мне нужно с вами поговорить“. — „А ты далеко? Десять минут тебе хватит дойти до меня?“ — „Хватит“.
Прихожу. Он говорит: „Я знаю, зачем ты пришёл. Но что я с тобой буду делать? Ты отсидел, тебя все знают… Чего ты, в конце концов, хочешь?“ Говорю: „Я хочу обратно на нелегальную работу. Никуда отсюда не уйду, пока вы меня обратно не возьмёте“.
И вот мы сидели с ним и молчали. Гробовое молчание было! Потом он говорит: „Слушай, Лёшка! А чего нам не рискнуть? Ты здесь уже четыре года. Тебя они нам отдали, ты нигде в розыске не значишься. Ну и всё! За четыре года ты располнел, совсем изменился. Можно! Но сначала пошлём тебя в страну с менее жёстким режимом…“ Туда и послали»[298].
Сергей Сергеевич объясняет, что всё было несколько посложнее и гораздо более продуманно и просчитанно:
«Если человек стал нелегалом и проникся этой профессией — оно происходит не со всеми, а в его случае произошло, то, несмотря на то, что он стал успешным руководителем, его уважали в коллективе, тем не менее у него внутри такая мысль шевелилась постоянно. Ему хотелось опять вернуться на эту работу. Условно говоря, это как наркотик для человека. Когда он почувствовал, что созрел для серьёзного разговора, он попросился на беседу к Юрию Ивановичу — и Дроздов его пригласил…
Алексей Михайлович высказал ему свои соображения. Они базировались на серьёзном анализе: он был в тюрьме, его обменяли. Ни в какие „чёрные списки“ его не внесли — его вообще вычеркнули отовсюду, так что если решить вопрос с документами на другое имя и заменить регион задействования, то в общем-то всё получится и никаких проблем не возникнет.