Никто из предыдущих начальников Управления „C“ об этой работе не писал… Нет, я не могу упрекнуть Юрия Ивановича в том, что он раскрывает секреты! Но коим-то образом приоткрывает какие-то методические начала… Я говорю как человек, который сам был советником по этой линии у одной дружественной нам разведки. На мой взгляд, при глубоком, внимательном прочтении что-то можно понять.
Поэтому, очевидно, писать на эту тему никто не решался — ни Коротков, ни другие… Воспоминания оставил Кирпиченко, но это другое дело! Он арабист, очень успешно работал на Ближнем Востоке… А тут — раскрывать механизм, какие-то „винтики“, „жернова“ нелегальной разведки… Не надо было этого делать!
Я преклоняюсь перед этим человеком — он много сделал. Но в конце пути появилось любование собой. При этом я не говорю, что у него завышенная самооценка, и мы все действительно высоко ценили Юрия Ивановича, и не мне вам объяснять, за что… Человек много сделавший, но не однозначный!»
И ещё более жёсткая оценка другого ветерана: «Постулаты нелегальной разведки — зачем же ты, провозвестник их, сам же нарушаешь?»
Но вот Анатолий Дмитриевич, начальник одного из территориальных управлений, генерал-майор, — кажется, мы его уже упоминали — рассуждает так:
«Мы спрашиваем, не переоцениваем ли мы роль Юрия Ивановича в отдельных моментах? Говорим, что не надо делать из него икону. Не переоценивается ли его роль при штурме дворца Амина, при создании „Вымпела“? Многие товарищи считают, что роль его большая, но не главенствующая. Они имеют право на свою точку зрения.
Мне Дроздов не раз говорил, что напрасно его „поднимают“. Я возражал: „Юрий Иванович! Во всякой отрасли, а нелегальная разведка — тоже отрасль, должен быть кто-то, с кого следует брать пример. Если вы скажете, с кого, — мы переключимся завтра же! Но люди вашего окружения, нормальные люди, побывавшие во многих ситуациях, считают, что именно вы таким примером являетесь. Не кумиром, не звездой, не вождём — именно примером. Из этого мы и исходим. А если какие-то перехлёсты идут — мы их подправим“. Он согласился.
Некоторые наши товарищи говорят, что его роль чуточку переоценивается, но я этого не вижу».
Вот такие бытуют точки зрения — и не нам быть «третейским судьёй».
В 1999 году «Альманах „Вымпел“» выпустил книгу «Операция „Шторм-333“», в которую вошли воспоминания (скорее, даже документальные повести) самого Дроздова с тем же названием «Шторм-333» и «Мы были первыми (Афганистан-79)» Валерия Николаевича Курилова — она уже знакома читателям по 12-й главе нашего повествования…
Собственные книги — это, признаем, безумно приятно. Но Юрий Иванович не замыкался в своих успехах, а готов был помочь в творческом плане своим бывшим подчинённым и боевым товарищам.
В 1995 году министр госбезопасности Грузии генерал-лейтенант Гиоргадзе уехал в Москву, превратившись в политического эмигранта. Он служил в КГБ Грузинской ССР, окончил КУОС, воевал в Афганистане в составе отряда «Каскад-1»… Чем заниматься интеллигентному человеку в эмиграции? Традиционно — взяться за перо, что Игорь Пантелеймонович и сделал, решив написать сценарий телесериала.
«Я написал синопсис фильма о нелегальной разведке, затем набрался смелости — и пришёл к Юрию Ивановичу за „благословением“ и советом. В моём сценарии вымысел переплетался с действительностью, он носил такой полудокументальный характер… Я ему прямо сказал, что не считаю себя вправе описывать без согласования с ним какие-то специфические вещи по нелегальной разведке. Так мне представились возможность и счастье общаться с Юрием Ивановичем. К сожалению, это уже получился не очень продолжительный по времени период…
Дроздов был человеком огромного внутреннего достоинства, высочайшего уровня профессионализма. При общении с ним складывалось впечатление, что он, во-первых, всё о тебе знает, а во-вторых, сразу же располагает тебя к себе. Он не опускал какого-то занавеса — был абсолютно честен. У меня комок к горлу от гордости и счастья подкатил, когда он прочитал синопсис, пожал мне руку и сказал: „Спасибо!“ Он, что называется, „дал добро“. Я не стал наглеть и спрашивать: „А если мне понадобится?..“ — то есть пытаться превращать его в консультанта. Однако я попросил: „Юрий Иванович, разрешите сделать с вами интервью, чтобы предварить им фильм!“ Ну, помните, как интервью Абеля перед фильмом „Мёртвый сезон“? Он ответил: „Ты знаешь, я уже столько интервью в своей жизни дал, что хватит с меня…“ Я заметил, что состояние у него уже было не совсем, и понял, что он не хотел, чтобы это на экран пошло. Хотя у него было абсолютно чёткое сознание, сохранялась великолепная память, была прекрасно поставленная речь — всё у него было в порядке, но уже ощущалось внутреннее состояние болезненности.
После этого мы встречались ещё раза три-четыре, и у меня остались о нём самые светлые, самые чистые, самые настоящие и самые профессиональные воспоминания!»
Дроздов умел притягивать к себе людей (неотъемлемое качество опытного агентуриста). Там же, в доме 50 на Большой Полянке, располагалась мастерская художника Студии военных художников имени Грекова Юрия Алексеевича Бирюкова, и между ними быстро установились дружеские отношения.
Вспоминает Юрий Алексеевич:
«Когда я с ним познакомился, я не знал, кто это. Но меня с самого начала поразила его внешность. Он был необычен! От этого человека исходила спокойная, уверенная сила. Он никогда не повышал голос, всё было тихо-спокойно, по-домашнему, но это был удивительный человек!
Меня что в нём подкупало? Он никогда не лез с какими-то вопросами, но у меня у самого вдруг возникало желание чего-нибудь ему рассказать или спросить его мнение о чём-то. Есть такие священники, настоящие батюшки, и тебе действительно хочется чего-то спросить у этого батюшки, как у отца. Юрий Иванович, на мой взгляд, был сродни именно таким батюшкам…
В общении с ним была какая-то домашность. Зайдёшь — сидит человек, пишет что-то, что-то читает. Какой-то уют, именно домашность. И в тех людях, что с ним работали, никогда не было никакого пафоса. Человек случайный никогда и ни за что бы не подумал, что это — умнейшие люди страны. Простые люди, спокойные — и простые отношения.
Подкупала его врождённая интеллигентность — таких людей по жизни я встречал буквально несколько человек. Это словно была какая-то отдельная планета! Казалось, вокруг него было какое-то поле, и ты не специально что-то пытаешься узнать, но разговоры касаются каких-то тем, и тебе интересно, и ты говоришь: „Юрий Иванович, а это что такое?“ А он тебе просто направление даст, где думать и, соответственно, потом какая-то информация приходит, и ты удивляешься: „Ёлки-палки, а почему я сам до этого не дошёл?“
Каких-то конъюнктурных просьб у меня к нему никогда не было. Просто хотелось порой спросить совета: „Вот такая ситуация, как мне быть?“ Обычно он отвечал примерно так: „Ты сам подумай! Ситуация может быть такой, может — такой, а может и так развернётся“. И ты уже сам начинаешь в этой парадигме думать… Не замечая, что тут какое-то воспитание идёт, ненавязчивое, и я ему за это очень благодарен».
А ещё, вспоминает Бирюков, он был находчивым и остроумным человеком.
Юрий Алексеевич рассказал, как 21 февраля 2008 года его пригласил на открытие своей выставки разведчик и художник Павел Георгиевич Громушкин. В то время Бирюков выполнял большую работу, никуда не выезжал, а тут Сергей Присекин{147} попросил его не стричься и не подстригать бороду — ему для одной из композиций нужен был «натурный материал». Как сказал сам Бирюков, вид у него был дикий, но отказаться от приглашения он не мог… И вот его рассказ:
«Когда я пришёл на выставку, то увидел Юрия Ивановича — он возвышался над публикой и махал мне рукой. Я прошёл сквозь толпу — журналисты, коллеги… И тут Дроздов, с кем мы за неделю до того встречались, обнимает меня и говорит: „Дорогой ты мой, сколько лет!“ Понимаю, что нужно подыгрывать: „Да, Юрий Иванович, да, много…“ — „Когда прибыл?“ Вроде обо всём и ни о чём. По толпе — шёпот: „Кто это? Кто? Много лет не был… Его человек! Откуда он?“ „Так ты когда прибыл?“ — „Три дня назад!“ — „В понедельник — ко мне!“ — „Есть!“
Дроздов поворачивается к людям и с сияющими глазами заявляет: „Вы не представляете, кто это! Скорее всего, этого вы никогда и не узнаете“. Тут толпа окончательно уже потеряла рассудок! Он говорит: „Извините, дорогие мои, можно, мы отойдём? Я этого человека не видел много лет, нам нужно переброситься парой фраз“. Все: „Да-да-да! Конечно! Конечно!“
Мы отходим. „Юрий Иванович, что случилось?“ — „Прости, я никак не мог уйти, меня люди ждут — а ты как раз дал мне повод… Иначе меня не отпускают!“
Это было настолько естественно, что никакой актёр так не сыграет!»
Вне всякого сомнения, после окончания службы круг общения Юрия Ивановича не то что существенно изменился — скорее, сильно расширился.
Нельзя не вспомнить воистину хрестоматийную (не раз описана в прессе) встречу Дроздова и «группы товарищей» с американскими коллегами, которые в завершение беседы сказали: «Знали бы вы, ребята, какие у нас разведывательные позиции в руководстве вашей страны!» Слышать это было больно и обидно — особенно потому, что все понимали, что это именно так.
Но эти как бы дружеские «контакты коллег», великолепно отображённые в фильме «На Дерибасовской хорошая погода…», давно ушли в историю.
Зато Юрий Иванович стал гораздо ближе общаться и с бывшими своими подчинёнными, кому, порой проехав для этого через всю Москву, было гораздо проще «зайти на огонёк» в «НАМАКОН», нежели ранее «заглянуть» в кабинет начальника «С»; и с прессой, для которой он был закрыт и неизвестен, и со многими другими людьми самых разных профессий и направлений деятельности.
Особые отношения неожиданно сложились у него с детьми. Всё началось с того, что ветераны «Вымпела» создали для детей сотрудников военно-спортивный патриотический клуб «Эдельвейс», решив таким образом познакомить ребят с тем, чем занимаются их отцы. Довольно скоро стало ясно, что двадцать — тридцать человек — масштаб не тот, нужна сеть подобных клубов по всей стране, а руководить ею из Москвы будет Военно-патриотический центр «Вымпел». Задача центра — организация лагерей, проведение экспедиций, в которых могли бы участвовать не только «свои» дети, но и