Разумеется, изучение истории и теории марксизма было не единственным развлечением Гагарина. Чтобы офицеры, особенно не летающие в зимних условиях, не разбалтывались, командиры придумывали им самые разные задания и развлечения. Помимо спорта (ежеутренняя зарядка с последующим обтиранием снегом) молодым офицерам предписывалось дежурить в столовой, изготавливать стенгазеты, не возбранялось ходить в кино, на танцплощадку и участвовать в художественной самодеятельности. Гагарин пел в хоровом кружке в Доме офицеров — «в хоре, который не раз занимал призовые места на Флотских смотрах» (17).
Чтобы не опускаться до описания рыбалки и походов в лес за морошкой, голубикой и грибами, передадим слово Тому Вулфу[18] — которому принадлежит, по-видимому, лучшее из имеющихся описаний повседневной жизни Гагарина и его сослуживцев. В конце концов, контингент, из которого набирались будущие космонавты, был более-менее одним и тем же в СССР и США, а определенной разницей в имущественном положении американского и русского летчиков можно пренебречь:
«Каждый вечер <…> военные летчики собирались в офицерских клубах и ревностно нарезали нужную вещь на правильные дольки, чтобы о ней можно было поговорить. Была ли на свете более захватывающая тема для разговоров? Беседы начинались за пивом, потом парни делали перерыв на обед, снова возвращались к разговору, становились всё расточительнее и все болтливее. Они пили хорошие и дешевые напитки из гарнизонной лавки до двух ночи. Еще не поздно! Почему бы не сесть по машинам и не устроить небольшие гонки? Похоже, каждый летчик считал себя непревзойденным водителем. Он был готов на всё, чтобы добыть новейшую модель, особенно спортивного автомобиля. И чем пьянее он был, тем больше уверялся в своих водительских навыках и в том, что нужная вещь выведет его из любых передряг. Небольшая гонка, парни! (Ведь был лишь один способ выяснить это!) Пилоты гораздо чаще разбивались в автомобилях, чем в самолетах. К счастью, среди начальства всегда находилась добрая душа, которая констатировала „смерть при исполнении служебных обязанностей“, чтобы вдове было легче получить страховку. И это был единственно правильный выход, потому что сама система уже давно негласно одобрила цикл „полет-и-выпивка, выпивка-и-автомобиль“. Каждому летучему жокею было знакомо чувство, когда ты встаешь в полшестого утра после двух-трех часов сна, выпиваешь несколько чашек кофе, выкуриваешь несколько сигарет, а затем, содрогаясь, идешь на летное поле» (18).
В один из дней погибает — прямо рядом с поселком врезается на мотоцикле в грузовик — ближайший гагаринский друг и конфидент того времени, сокурсник по Оренбургу Юрий Дергунов; судя по доступным источникам, Гагарин чувствует себя осиротевшим, у него случается приступ депрессии.
Семнадцатого апреля 1959 года у Гагарина рождается первый ребенок — дочь Елена; и вряд ли климат и условия жизни в Заполярье были особенно хороши для младенца и его матери.
Жизнь в закрытом коллективе, где «ничего особенного никогда не происходит», тем временем продолжается. Private-jokes[19]. Много рыбы. Много ягод. Много марксизма-ленинизма. У нас нет данных, что Гагарин жаловался кому-то на жизнь, но, конечно, он чувствовал себя лишенным много чего — света, тепла, родителей, «культуры», личного пространства. По старшим коллегам было понятно, как он сам будет выглядеть через десять и двадцать лет соответственно; перспектива слишком очевидна: есть определенный потолок, выше которого не прыгнешь. Асом, лучшим летчиком полка он вряд ли станет — а просто тянуть офицерскую лямку, медленно и наверняка? И пусть даже, с его коммуникабельностью и склонностью поюморить, он чувствовал себя в этом коллективе замечательно — но характер у него был более моторный, чем у окружающих («мяч-попрыгун» (19)); и он не просто «интересовался космосом».
У Гагарина, несомненно, было историческое чутье — он понимал, что наступил важный момент, страна владеет космической инициативой и готовится к решающему прорыву. Почему бы не предположить, что в какой-то момент перспектива провести жизнь полярным летчиком перестает увлекать Гагарина; как и в случае с литейным делом, он осознает, что если есть шанс пересесть в поезд, идущий в другом направлении, то стоит попробовать. Он начинает писать рапорты: возьмите в летчики-испытатели, возьмите для исследований космоса, возьмите в гражданскую авиацию.
Сразу скажем, что самое пикантное из того, что удалось обнаружить, — это рассказ бывшего приятеля Гагарина по Саратовскому аэроклубу В. А. Калашникова о том, как уже в 1960-м летом он встретил в Саратове Гагарина, оба были в отпуске, и тот рассказал, что, оказавшись на Севере, в какой-то момент хотел уйти работать в «Аэрофлот» — «Ему в Ленинграде предложили переучиваться на Ту-104 вторым пилотом. Собирался уже, говорит, вернувшись из отпуска, написать рапорт на демобилизацию. Но тут по возвращении…» (6).
К счастью для Гагарина — хотя сам он и не знал об этом — кое-кто уже шел ему навстречу с другой стороны радуги.
«В начале 1959 года у Келдыша состоялось совещание, на котором вопрос о полете человека в космос обсуждался уже вполне конкретно, вплоть до того, „а кому лететь?“.
— Для такого дела, — сказал Королев, — лучше всего подготовлены летчики. И в первую очередь летчики реактивной истребительной авиации. Летчик-истребитель — это и есть требуемый универсал. Он летает в стратосфере на одноместном скоростном самолете. Он и пилот, и штурман, и связист, и бортинженер…
Большинство поддержало Сергея Павловича. Было решено поручить отбор кандидатов в космонавты авиационным врачам и врачебно-летным комиссиям, которые контролируют здоровье летчиков в частях ВВС» (3).
И вот осенью 1959-го в Луостари приехала группа врачей; летчиков стали дергать на собеседования.
Шли полеты. Дело было к осени, летчики были уже тепло одеты, в теплых куртках, шлемофонах. Из-за непростых метеоусловий мы прикрыли полеты. Командир полка в это время сказал, что куда-то наши медицинские работники отобрали молодых летчиков. Ребята здоровые — но почему их пригласили на очередной медосмотр — непонятно.
Никто совершенно не знал и не представлял, куда идут эти люди (7).
Наши полномочия касались всей полноты отбора. Мы должны были отобрать кандидатов не только по медицинским показаниям, а с учетом профессиональной подготовки, морально-политических качеств, психологических особенностей отбираемых. Мы с А. П. Пчелкиным разработали для выполнения этой задачи четкий план. Вероятно, другие группы разработали примерно такой же план действий. После доклада командиру части (соединения) о цели нашей командировки мы по данным медицинских документов (медицинской книжки) проводили предварительный ориентировочный отбор по состоянию здоровья и росто-весовых показателей (нам дали данные по максимальному росту и весу и возможных отклонениях). После этого отобранные кандидаты нами обсуждались с командованием и политработником… нам предоставлялась подробная характеристика профессиональной работы, моральных качеств, особенностей характера, в частности коммуникабельность этих лиц, вредные привычки и пр.
При отрицательной или неопределенной оценке указанных качеств отобранные по медицинским книжкам летчики отбраковывались (5).
Кроме обычных вопросов — даты и места рождения, семейного положения — в конце беседы задавали в основном три вопроса. Первый — «Желаете ли Вы летать на более современных типах самолетов, на новой технике?» Как правило, на этот вопрос все летчики давали положительный ответ. Второй — «Хотели бы Вы летать на новых типах самолетов и работать летчиком-испытателем?» Большинство летчиков давали свое согласие и интересовались, когда это будет. А когда задавали третий вопрос — «Хотели бы Вы полететь на ракетах вокруг Земли?» — то по мимике лица, по взгляду сразу можно было определить, желает ли этот человек полететь или нет (4).
90 процентов наших собеседников первым делом спрашивали: «А летать на обычных машинах мы будем?» Это были ребята, действительно влюбленные в свою профессию, гордящиеся званием военного летчика. Примерно трое из десяти отказывались сразу. Отнюдь не от страха. Просто им нравилась их служба, коллектив, друзья, ясны были перспективы профессионального и служебного роста, налажен семейный быт и ломать все это из-за дела туманного, неизвестно что обещающего, они не хотели (3).
Из десяти прошли трое. Это были Гагарин <…> Вязовкин и Георгий Шонин, который потом тоже стал космонавтом. Когда они вернулись в полк, пришла бумага из Москвы с приказом дать им максимальный налет (20).
Всё совершается в свое время, тогда, когда должно совершиться: человек подсознательно был уже готов и хотел встретиться с космосом, и кто-то начал думать о том, чтобы использовать для этой цели ракету, кто-то — взять на себя ответственность за всё, что случится, а те, кому предначертано было лететь, готовы были ради этого рискнуть головой (2).
Глава седьмаяГАГАРИН И КРЕСЛО БАРАНИ
О серьезности намерений командования отобранные в первый отряд летчики могли судить по двум признакам: во-первых, их начальником стал генерал Каманин, очень крупная фигура из советского героического пантеона; во-вторых, в начале марта 1960 года их, простых лейтенантов, повели знакомиться к маршалу ВВС Вершинину. Затевалось что-то ОЧЕНЬ КРУПНОЕ — и настолько секретное, что лучше всего было просто прикусить язык и не задавать лишних вопросов: в космос так в космос, по ходу тренировок всё объяснят.
В массовом сознании предполетная подготовка космонавтов обычно ассоциируется с вращением на центрифуге; недаром даже Джеймс Бонд в одной из серий едва не гибнет внутри этого аппарата — умение справляться с космическими перегрузками считалось sine qua non[20]