К счастью, во время самого полета больше никаких проблем не случилось. Разве что улетел незакрепленный карандаш и нечем стало вести записи в бортовом журнале. Да в магнитофоне кончилась лента, и пришлось Гагарину ее перемотать.
ЧП 4. Тормозной двигатель отработал не полностью
Тормозная двигательная установка, к счастью, сработала, как и полагалось, на 67-й минуте полета. «Восток» нацелился вниз, к Земле. Вот только она не выдала полный импульс из-за потери части топлива.
В результате орбитальную скорость «Востока» удалось снизить лишь на 132 м/с вместо расчетных 136 м/с. Это означало, что в заданном районе космонавт не приземлится.
Недолет составил около 110 километров: Гагарина ждали под Сталинградом (нынешний Волгоград).
ЧП 5. Корабль устроил «кордебалет»
Начался спуск. Космический корабль стал мелко подрагивать, за обшивкой нарастал шум. Росла перегрузка. После выключения тормозной двигательной установки должно было произойти отделение спускаемого аппарата от приборного отсека. Но этого не произошло!
Дело в том, что автоматическая система управления разрешала разделение, когда есть гарантии скорого входа в атмосферу. А раз импульс тормозным двигателем выдан не полностью, значит, решила система, и оставлять корабль с космонавтом без мощных аккумуляторов и системы ориентации, расположенных в приборном отсеке, нельзя!
Аппарат крутило, словно юлу, запущенную озорной детской рукой. Скорость вращения – около 30 градусов в секунду. Получился, как потом рассказывал
Госкомиссии Юрий Алексеевич, «кордебалет»: голова-ноги, голова-ноги – так, что дух захватывало. Гагарин только успевал закрываться от острых лучей солнца, бьющих в иллюминатор.
Из послеполетного доклада Юрия Алексеевича:
– Я поставил ноги к иллюминатору, но не закрыл шторки. Мне было интересно самому, что происходит. Я ждал разделения. Я знал, что по расчету это должно произойти через 10–12 секунд после выключения ТДУ (тормозной двигательной установки). По моим ощущениям, времени прошло больше, но разделения нет. На приборе «Спуск-1» не гаснет. «Приготовиться к катапультированию» – не загорается. Разделение не происходит.
…Я решил, что тут не все в порядке. Засек по часам время. Прошло минуты две, а разделения нет. Доложил по КА-каналу, что ТДУ сработало нормально. Прикинул, что все-таки сяду нормально, так как тысяч шесть километров есть до Советского Союза, да Советский Союз – тысяч восемь километров. Значит, до Дальнего Востока где-нибудь сяду. Шум не стал поднимать. По телефону доложил, что разделения не произошло. Я рассудил, что обстановка не аварийная. Ключом передал: «В.Н.» – всё нормально. Через «Взор» заметил северный берег Африки. Средиземное море всё было четко видно.
Разделение произошло в 10 часов 35 минут, а не в 10 часов 25 минут, как я ожидал, то есть приблизительно через 10 минут после конца работы тормозной установки.
Произошло это на высоте около 110 км, из-за того что наконец сработали термодатчики резервной системы разделения и была разблокирована команда на отделение приборного отсека.
Космонавт испытывал сильные перегрузки, которые чуть не закончились потерей сознания.
– По моим ощущениям, перегрузка была за 10 g. Был такой момент, примерно секунды 2–3, когда у меня начали «расплываться» показания на приборах. В глазах стало немного сереть, – отчитывался потом Юрий Гагарин. – Но поднапрягся – всё нормально, всё на своих местах.
ЧП 6. Пожар в иллюминаторе
За иллюминаторами явно слышалось потрескивание, кабину освещали багровые отблески пламени. Пожар! Нет для летчика страшнее ЧП, чем огонь на борту. А ведь Гагарин, как и все космонавты первого набора, пришел из истребительной авиации.
«Горю!» – подумал Юрий Алексеевич.
На самом деле спуск проходил штатно – от плазмы, охватывающей корабль в верхних слоях атмосферы, корабль спасала термоизоляция. Но космонавту о пожаре «за окном» никто не говорил. Хотя кто мог предупредить об этом первопроходца?
Потом уже к пламени, вызванному трением жаропрочной обшивки об атмосферу, привыкли.
ЧП 7. Второй парашют не раскрылся вовремя
– На высоте примерно около 7000 метров происходит отстрел крышки люка, – докладывал потом Гагарин в надолго засекреченном отчете. – Я сижу и думаю, не я ли катапультировался – быстро, хорошо, мягко, ничем не стукнулся. Вылетел с креслом. Отцепляется стабилизирующий, вводится в действие основной парашют – и тут… кресло ушло от меня, вниз пошло. Я стал спускаться на основном парашюте. Затем раскрылся запасной парашют (это было предусмотрено схемой полета). Раскрылся и повис вниз. Он не открылся!
Из послеполетного доклада Юрия Алексеевича:
– Тут слой облачков был, в облачке поддуло немножко, раскрылся второй парашют, наполнился, и на двух парашютах дальше я спускался. Купола красивые, оранжевые..
Еще одна удача: некстати раскрывшийся второй парашют запросто мог перекрутиться с первым и «затушить» его. Купол бы погас, и… К счастью, запасной парашют не помешал основному!
ЧП 8. Чуть не задохнулся
Но Гагарина ждала еще одна проблема. Не сразу открылся клапан, подающий воздух. А ведь космонавт приземлялся в закрытом скафандре. Как дышать?
– Клапан, когда надевали, попал под демаскирующую оболочку, – сообщил Юрий Алексеевич комиссии. – Минут шесть я все старался его достать. Но потом расстегнул демаскирующую оболочку, с помощью зеркала вытащил тросик и открыл его.
ЧП 9. Чуть не угодил в реку
Космонавт летел прямиком в Волгу. А управлять полетом на парашютах не удалось – почти до самой земли он летел лицом к ветру.
Но опять везение. Так как никто не знал, куда на самом деле приземлится космонавт в случае, если что-то в полете пойдет не так, для него был предусмотрен носимый аварийный запас.
Тридцатикилограммовая укладка с самым необходимым для выживания, в том числе с надувной лодкой, запасом продуктов, лекарствами и рацией, должна была спускаться под ногами космонавта, прикрепленная длинной стропой к скафандру.
Много лет скрывали, что Гагарин приземлился не в корабле
Но укладка, непонятно по какой причине, оторвалась от скафандра.
– Открылся НАЗ и полетел вниз. Через подвесную систему я ощутил сильный рывок, и всё. Я понял, НАЗ пошел вниз самостоятельно. Вниз я посмотреть не мог, куда он падает, так как в скафандре это сделать нельзя – жестко к спинке привязан, – говорил Гагарин.
Но потеря НАЗа привела к тому, что космонавта отнесло подальше от реки.
Из послеполетного доклада Юрия Алексеевича:
– Приземление очень мягкое было…
Почему в СССР скрывали, что Гагарин приземлился на парашюте
Руководство Советского Союза очень хотело зафиксировать мировые рекорды, связанные с первым полетом человека в космос, из-за чего на долгие годы были засекречены подробности рискованного возвращения Гагарина на Землю.
АЛЕКСАНДР МИЛКУС
Спускаемый аппарат – за высоким забором
После 12 апреля 1961 года почти два десятилетия в книгах о последнем этапе полета космонавта писали уклончиво – мол, приземлился у деревни Смеловка Саратовской области. Вышел к людям. Первым его увидела жена лесничего Анна Тахтарова. Они с шестилетней внучкой Ритой сажали картошку.
Бабушка перепугалась. Тяжело переваливаясь, к ним приближалось чудище в ярко-оранжевом скафандре. Гагарин, сняв гермошлем, им прокричал:
– Не бойтесь! Я свой, советский!
Ну и дальше, в общем-то, вся история расписана по часам и минутам. А что было за несколько минут до того?
На послеполетной пресс-конференции на вопрос одного из журналистов о том, как проходило приземление – в кабине или вне ее – Гагарин уклончиво ответил:
– Главный конструктор предусмотрел оба способа посадки: как внутри, так и вне корабля.
А сам спускаемый аппарат корабля «Восток-1» завезли на режимную территорию ОКБ-1 Сергея Павловича Королёва в Подлипках (позже оно стало называться ракетно-космической корпорацией «Энергия»), и чтобы увидеть знаменитую капсулу, нужно было получить особый допуск. Я сам впервые попал в музей «Энергии» много лет назад по строго согласованному списку. Почему? Да потому, что пытливый посетитель, заглянув внутрь корабля, мог увидеть направляющие катапультного кресла.
Впервые гагаринский корабль вывезли за территорию космического предприятия и показали широкой публике только в 2016 году!
Мы должны всем рекордам…
Почему решили соврать? Разве то, что Гагарин приземлялся на парашюте, хоть на йоту приуменьшает подвиг первого человека, рискнувшего отправиться в космос? Конечно же нет! Мало того, спроси сегодняшних космонавтов, готовы ли они повторить 106 минут Юрия Алексеевича, думаю, многие покачают головой – слишком опасно. А уж с отстрелом на катапульте на высоте 7 километров. Ох.
И ради чего же тогда все затеяли?
Всего-навсего ради международного рекорда.
Дальше я буду цитировать книгу спортивного комиссара Ивана Борисенко «На космических стартах и финишах», учитывая, впрочем, что первая ее редакция была издана в 1975 году и в ней, опять же, история с приземлением описана не так, как было на самом деле. Но зато подробно рассказывается, что ей предшествовало:
«Это было в начале февраля 1961 года. В Федерацию авиационного спорта, где я работал, позвонил помощник Сергея Павловича Королёва и сказал, что главный конструктор хотел бы встретиться со спортивным комиссаром. Я лишних вопросов не задавал: надо – значит, надо, не станет главный конструктор тратить свое время на пустые беседы.
Утром следующего дня я был у Королёва. За длинным столом сидело человек пятнадцать – двадцать. Сергей Павлович обратился ко мне:
– Существует кодекс авиационных рекордов, достижений. Так, Иван Григорьевич?
– Так точно!
– Имеются ли официальные правила или положения спортивного кодекса о регистрации космических рекордов?
Я ответил, что да, на 53-й Генеральной конференции ФАИ в качестве абсолютных мировых рекордов полета человека в космос [решено] признавать и регистрировать следующие рекорды:
– продолжительности полета;
– высоты в неорбитальном (баллистическом) полете;
– высоты в орбитальном полете (полет вокруг Земли);
– наибольшей массы (веса) космического корабля, поднятого на высоту 100 и более километров от Земли.
Затем достал положение: "Рекордным признается такой полет, при котором экипаж космического корабля, достигнув максимального результата, возвратится благополучно на Землю. Для официального признания необходимо после полета представить на утверждение ФАИ (Международная авиационная федерация. – А. М.) дело о рекордном полете."
Борисенко перечислил все подробности, которые нужно сообщить для регистрации рекорда.
Дальше спортивный комиссар пишет:
«Сергей Павлович слушал очень внимательно, делал какие-то пометки. Когда я закончил, он подвел итог:
– Условия непростые. Чтобы правильно и точно (он сделал ударение на слове "точно") зарегистрировать новые мировые достижения, нужно хорошо знать все положения и правила спортивного кодекса ФАИ. Будем изучать.»
Особенно серьезно Королёв отнесся к пункту «космонавт должен в момент приземления находиться внутри корабля».
Лайка – не в счет
Незадолго до старта спортивные комиссары Иван Борисенко и Владимир Плаксин встречались с Юрием Алексеевичем:
«Короткие встречи с командиром "Востока” Гагариным носили деловой, официальный характер. Мы его ознакомили с кодексом ФАИ, объяснили суть нашей работы, рассказали, что требуется от него.
– А почему раньше не регистрировались космические рекорды? – заинтересовался Гагарин.
– Вы же первый, – объяснил я ему.
– Наш спутник тоже был первым, – не отступал Юрий. – И лунная ракета, и фотографирование Луны.
– То были автоматы, – ответил я.
– А Лайка? – не унимался Гагарин. – Живое существо. За ней летали и другие собачки. А космический манекен "Иван Иванович"?..
– "Иван Иванович" тоже своего рода автомат, – заметил я. – Первым будете вы, Юрий Алексеевич.
– Всю эту документацию в Париж повезете? – спросил Юрий.
– Обязательно повезем, – поспешил заверить Плаксин.
– Счастливчики. А я вот ни разу в Париже не бывал, – пошутил Гагарин и добавил – А без меня всё это утвердят? Может быть, с собой возьмете?»
То, что было не со мной, помню
12 апреля 1961 года Владимир Плаксин стоял, сжав в руке секундомер, на космодроме.
9 часов 7 минут. Есть старт!
Борисенко в это время вместе с военными спасателями поджидал приземления в Куйбышевской области (теперь – Самарская область). Именно там, по расчетам баллистиков, должен был раскрыться парашют космического корабля.
Дальше в своей книге Борисенко описывает то, чего в его жизни не было и быть не могло:
«…Скорость снижения 220 метров в секунду. До Земли оставалось еще около 7000 метров. Вот-вот откроется первый тормозной парашют, а за ним начнет работу основная парашютная система. Мы не отрывали глаз от неба, где с секунды на секунду должна была появиться оранжевая точка – купол гигантского парашюта. А вот и он. Все ниже, ниже. Наш вертолет поспешил к месту посадки.»
Понятно, что приземления он видеть не мог. «Восток» отклонился от расчетного места посадки на 180 км. Никаких вертолетов поблизости от места приземления не было. Гагарин еще дожидался спасателей в военной части под Энгельсом. И пойди пойми из этого описания, чтобы же приземлялось – корабль? космонавт? Но именно так уклончиво описывали момент приземления первого космонавта в советское время все газеты и приводили «свидетельства» очевидцев в книгах.
12 апреля 1961 года Борисенко оформил то, ради чего была на долгие годы устроена вся коллизия. Гагарин установил три первых абсолютных мировых космических рекорда:
– рекорд продолжительности полета (106 минут);
– рекорд высоты полета (327,7 км);
– рекорд максимального груза, поднятого на эту высоту (4725 кг).
Ловушка для последователей
Однако с рекордами всё оказалось не так просто. Борисенко их зарегистрировал, но нужно было, чтобы их согласовала ФАИ. Примерно через три месяца после полета Гагарина в Париже состоялось заседание федерации. Ее руководители попросили членов советской делегации предоставить документы, подтверждающие, что космонавт приземлился в корабле. Таких бумаг не было и быть не могло. Спорили почти пять часов. В конце концов согласились зарегистрировать рекорды без соответствующих бумаг: факт-то был налицо: Гагарин – первый человек, побывавший в космосе. И уж это-то отрицать было никак невозможно.
А спустя семь лет ФАИ учредила специальную золотую медаль в честь первого космонавта.
Вроде бы рекорд зарегистрировали, и теперь-то чего темнить? Но раз уж начали.
Через год уже Павел Попович (он летал на двое суток на корабле «Восток-4») на послеполетной пресс-конференции вынужден был сказать:
– Подобно Титову и Гагарину, я приземлился внутри корабля…
Но сложнее всего космической цензуре пришлось в 1964 году, когда стартовал первый «Восход» с экипажем из трех человек. Этот корабль впервые был снабжен двигателями мягкой посадки, и космонавты действительно приземлялись в спускаемой капсуле. Серьезное достижение для тех лет. Но как теперь это подчеркнуть? Пришлось выкручиваться, опять сочиняя туманные фразы.
Реальные схемы приземления Гагарина стали публиковать только в 1990-х годах!
Подделали свидетельство
«Комсомольская правда» первой опубликовала пилотское свидетельство № 525/5, выданное Центральным авиаклубом СССР им. В.П. Чкалова «тов. Гагарину Юрию Алексеевичу 16 декабря 1955 года».
Но вот в чем дело – Гагарин никогда спортивной авиацией не занимался. После окончания аэроклуба в Саратове в октябре 1955 года он в спортивных соревнованиях не участвовал. Потому что сразу был направлен в 1-е Чкаловское военное авиационное училище летчиков. А после его окончания в ноябре 1957 года отправился служить в ВВС Северного флота.
– По всей видимости, логика была такая: поскольку рекорды утверждались спортивной комиссией ФАИ, наверняка нужен был документ, подтверждающий статус Юрия Гагарина-спортсмена, – объясняет историк, сотрудник Мемориального музея космонавтики Виктор Таран. – Вот и выписали удостоверение задним числом. Причем сделано это было либо до полета, либо в первые дни после возвращения. Поначалу в летящей подписи «Гагарин» под перекладиной первой буквы фамилии Юрий Алексеевич ставил маленькое «ю». Но вскоре после полета подпись изменилась. Скорее всего, потому, что ему приходилось часто давать автографы и некогда было писать эту милую характерную букву «ю».
Также «Комсомолка» впервые публикует акты «О производстве взвешивания космического корабля-спутника “Восток”» и «О приземлении корабля-спутника “Восток”» с той самой «дипломатической» формулировкой, из которой нельзя было понять, каким именно образом вернулся на землю Юрий Гагарин. Все эти документы теперь в музее. Но сохранились они случайно.
– Я нашел их в большой стопке документов Центрального аэроклуба, которые были приготовлены на выброс, представляешь? – до сих пор переживая, рассказывает мне Виктор Таран.
После полета из автографа Гагарина исчезла маленькая буква «ю» под «шапочкой» буквы «г»