Почти сочувственно прозвучала некогда издевательская «ГАИ», которую Хой предсказуемо адресовал «доблестной госавтоинспекции». Это посвящение воспринималось уже почти всерьез, поскольку несколькими годами раньше, во время одного из радиоэфиров, лидер «Сектора Газа» ею же благодарил тульских гаишников, оказавших группе по дороге на концерт некую услугу. Еще пронзительнее прозвучал «Бомж», которым Юрий Хой попытался приободрить «всех пацанов, которым, как всегда, не везет».
Кульминацией концерта стал цикл мистических песен, который певец представил особо. Чувствовалось: это именно то, что сильнее всего его занимает в данный момент. «Песней № 1», по замечанию Хоя, оказалась сказочная «Ночь перед Рождеством» на которой он вновь поднимал взгляд к небу, когда пел о Богородице. О продолжении мытарств героя по фольклорному паноптикуму всяческой нечисти свидетельствовали «Вурдалак» и «Укус вампира». Во второй из них пророчески были описаны обстоятельства смерти Юрия Клинских: «Я не знаю, что мне делать, но трясет меня, и жарко в груди».
А дальше для тех ценителей «Сектора Газа», которые давно ждали от группы чего-то нового, небывалого и ударного, наступил момент истины. Группа исполнила песню «Ночь страха» из готовящегося альбома «Восставший из ада», которую Хой окрестил «легким рэпачком». Как-то в интервью он жаловался, что практически не может встраивать номера с хип-хоповой основой в концертную программу, потому что ему «не хватает дыхалки» их начитывать. Однако «Ночь страха» в контексте последнего концерта смотрелась насущно необходимым завещанием. Донельзя немногочисленный отряд «истребителей вампиров» из «Сектора Газа» оборонялся не на жизнь, а на смерть. Вадим Глухов строчил из своей гитары почти автоматными очередями, Юрий Хой отдавал команды о святой воде и дальнейшей боевой стратегии, а Игорь Аникеев, подхватывая концовки фраз припевов, громогласно рапортовал об исполнении приказов: «Есть! Здесь!»
Еще одной «ласточкой» из «Восставшего из ада» выпорхнула «Сожженная ведьма», которую Юрий Клинских, как и в трек-листе буклета будущего альбома, посвятил в «Ереване» «жертвам средневековой инквизиции». Круг замкнулся, когда ее закономерным продолжением прозвучала одна из первых песен Хоя – «Утопленник». «Вальпургиева ночь» стала пугающе осязаемой, поскольку Клинских напомнил, что этот самый праздник настанет совсем скоро – через каких-то 10 дней. До его собственной «Вальпургиевой ночи» было чуть дольше…
Шабаш в зале был к этому моменту что надо и еще многократно усилился, когда группа заиграла залихватский «Сельский кайф». И вновь Юрий Хой абстрагировался от двусмысленного посыла этой вещи, подчеркнув в ремарке к ней, что это – лишь «для отдельных лиц». Для коды он достаточно неожиданно выбрал песни о венерических болезнях, декларативно объединив их в дилогию – «Трипак» и «Сифон». Но, учитывая ощущение болезненности, обреченности и ожидания встречи с потусторонним миром, которыми веяло от этого концерта, выбор был понятен. Однако даже в этом недружелюбном антураже Юрий Хой остался для поклонников близким и родным. Особенно наглядно это проявилось, когда во время долгого вступления к «Сифону» он охотно бросился подписывать разложенные перед ним зрителями на краю сцены плакаты и буклеты.
Парой дней позже «Сектор Газа» уже играл в небольшом клубе в Дрездене. От этого выступления сохранилась лишь восьмиминутная видеонарезка, но даже по ней видно, что программа отличалась от московской. В самом начале музыканты сыграли «Гуляй мужик!», относящуюся как раз к тому переходному историческому периоду, когда многие из пришедших на это выступление людей покинули родную страну. Да и эта разухабистая песня больше подходила к клубному разгулу, чем к стенам неуютного кинотеатра, который Юрий Хой предлагал сотрясти громоподобной «Песенкой». Последняя, впрочем, была и в Дрездене. Здесь же был сыгран и «Колхозный панк», которого в Москве не было (или же он просто не запечатлелся на записи). «Вальпургиева ночь» была еще ближе во всех отношениях (календарно, географически и метафизически), поэтому Юрий Хой спел ее в конце и пожелал всем после нее «счастья и удачи по жизни».
Складывалось ощущение, что ему самому больше всего хотелось бы расширить «мистический блок» до масштабов целого концерта, разбавив его парой-тройкой композиций вроде «Тумана», «30 лет» и «Бомжа». Как лезвием по сердцу, впечатывалась «Ночь страха». Прежде чем уйти в историю, Юрий Хой, исполняя ее, производил впечатление бесстрашного, но обреченного бойца с инфернальными сущностями, который попал в окружение ненасытной нежити, фактически проиграл свою «святую войну», но не сдался, понимая, что дух все равно уйдет к Богу, а безжалостным демонам достанется лишь бренная плоть.
Глава XXXVIIДемобилизация
Помимо концерта в кинотеатре «Ереван» и тура по Германии, незадолго до смерти Юрия Хоя было еще одно выступление – странное, сюрреалистическое, откровенно выбивавшееся их череды привычных «гигов» «Сектора Газа». Собственно, это и не был как таковой «Сектор Газа», а Юрий Хой в одиночку на празднике ВДВ в Подольске 15 июня 2000 года. Происходящее больше смахивало то ли на корпоратив, то ли на отдающий официозом междусобойчик.
Программа была примечательна тем, что, выступая перед военными, Юрий Клинских выдал полный цикл тематических песен, в которых отразились как его собственные армейские впечатления, так и события Чеченской войны, никогда не оставлявшие его равнодушным. Несмотря на наличие нелюбимой лидером «Сектора Газа» фонограммы, он, судя по всему, пребывал в прекрасном расположении духа и даже пытался между песнями балагурить, как в старые добрые времена.
Судя по реакции гостей, и им было очень весело. Но сейчас, когда мы уже знаем, что произойдет буквально через три недели, не можем не не содрогнуться, улавливая в рассуждениях Юрия Хоя пророческие нотки. Ведь начал он с предупреждения в адрес всех мужчин по поводу того, что год выдался високосным, а потому для них – опасным, и им стоит себя поберечь. Ему бы экстраполировать этот полезный совет на себя, а то получилось, как в песне «Следи за собой» Виктора Цоя: других увещевал, а себя не уберег.
Старт выступлению дала свежезаписанная на тот момент «Демобилизация». Следом был «Туман», причем, представляя его, Юрий Хой вспомнил уже о женщинах, но тоже в довольно брутальном контексте. «Любите нас и лелейте, ну а мы всегда вам будем отвечать взаимностью!» – напутствовал он дамам. И тут же довольно потешно попросил запустить следующую песню, самоиронично намекая на фонограмму и вызвав приступ смеха в зале. А заключительную часть военно-патриотической трилогии «Пора домой» Клинских адресовал тем, кто служил в Чечне, с достоинством обозначив преемственность между собой и ими: «От танкистов вам привет! Сами бывали в учебке, все дела. Знаем, что почем». На прощание он пожелал «скорее возвратиться домой тем, кто сейчас вне его». Вновь в перспективе его дальнейшей судьбы это прозвучало двусмысленно, как пророчество человека, восходящего на персональную Голгофу.
Весьма символично, что прощание Юрия Хоя с этим миром проходило под знаком дембельских песен. В нашей панк-культуре у этого феномена особая репутация, во многом сформировавшаяся благодаря Егору Летову. В конце 80-х после возвращения со срочной службы гитариста «Гражданской обороны» Кузи УО (Константина Рябинова) он впервые услышал образчики армейского устного народного творчества и поразился метафизической перспективе этих вещей. Коряво, примитивно, наивно, но эти песни описывали пограничные состояния между миром и войной, дисциплиной и свободой, любовью и предательством, жизнью и смертью. Записав под эгидой своего сайд-проекта «Коммунизм» альбом «дембельских песен» «Солдатский сон», Егор Летов высветил в них, прежде всего, тему смерти, традиционно понимаемую в фольклоре как возвращение домой.
С большой долей вероятности Юрий Хой, как поклонник «Гражданской обороны», слышал «Солдатский сон». А если даже и не слышал, то совершенно определено был знаком с прообразом этой пластинки – диском «ДМБ-85» заметно повлиявшей на него группы «ДК». «Демобилизация» вполне укладывается в эту парадигму. Тем более – окружение Юрия Хоя в один голос заявляет, что эту песню он не сочинял, а услышал от своего старшего брата Анатолия.
Галина Клинских
Песня не его. Эту песню принес его старший брат Анатолий, который научил его играть на гитаре из армии. Насколько мне известно, в тексте Юра ничего не переделывал.
Не ставя под сомнение данное утверждение, все же удивимся тому факту, что «Демобилизация», кроме как в исполнении «Сектора Газа», в других независимых от группы источниках не фигурирует. Обычно у таких песен масса вариантов и разновидностей исполнения, несколько претендентов на авторство и замысловатая, растянутая во времени история создания, достойная освещения в передаче «В нашу гавань заходили корабли». Ничего подобного в случае с «Демобилизацией» нам пока обнаружить не удалось. Возможно, разгадка этой дилеммы еще впереди.
Нельзя не заметить, что, в отличие от многих образчиков армейского фольклора, «Демобилизация» скроена довольно крепко и профессионально. В ней, безусловно, есть неотъемлемые для этого жанра банальности, вроде «скорый поезд к дому мчится» и «прилечу домой, как птица», на которые, например, указывал в своей статье «Газовый фактор» исследователь поэтики Юрия Хоя Михаил Осокин. Но невозможно не отметить оригинальные (вроде «авралов – генералов») и даже составные рифмы («птица я ― демобилизация»).
Кроме того, в «Демобилизации» можно уловить узнаваемые черты менталитета Юрия Хоя. Многие его песни (особенно – зрелого периода) исполняются от лица женатого человека. Да и здесь бравый дембель, который при ином раскладе легко мог примерить на себя личину сердцееда и охмурить любую красотку, уважительно отзывается о своей пассии: «И пройдемся мы с тобою – рядом с будущей женою». Так что чья бы «Демобилизация» ни была, в контексте «Сектора Газа» она воспринимается не как инородное тело, а как стилизация – наподобие «Дембельской» Егора Летова, которая вошла в пластинку «ГО» «Солнцеворот»: сочинена им, но в то же время как будто составлена из обрывков чужих произведений – «Из Гете» Михаила Лермонтова («потерпи немного – отдохнешь и ты») и «Смерть пионерки» Эдуарда Багрицкого («Знамя на ветру»). И у Хоя, и у Летова в дембельских песнях подобные заимствования становятся важным атрибутом «текста смерти» – свода произведений, которые задним числом воспринимаются как провидческие описания авторами собственной гибели.