«Десять лет на этой станции! Умереть от скуки можно. Помилуй бог, да ведь с окончания лицея всего десять лет…»
Десять лет. Сколько перемен!
Дельвиг обрюзг, рогат, пьет, Корф — важная персона (подхалим), Вильгельма и Пущина можно считать мертвыми».
Это сделано для того, чтобы показать, что десять лет на глухой затерянной станции — это ужасно. Что же тогда десять лет крепостной одиночки?..
А глухая, затерянная станция, в которой происходит встреча, называется Залазы. Название обыгрывается, на него обращено внимание.
«Следующая станция была Залазы.
— Вот уж подлинно Залазы, — пробормотал он».
На станции ему попадается «Духовидец» Шиллера.
«Нет, Вильгельм не прав, — подумал он, — что разбранил Шиллера недозрелым». Появление Кюхельбекера подготавливается интенсивно. В источнике, которым пользуется Тынянов, — пушкинском тексте[137], — об оставленных 200 рублях и о попытке дать деньги Кюхельбекеру не сказано ни слова. О деньгах упомянуто только в рапорте фельдъегеря Подгорного: «…г. Пушкин просил меня дать Кюхельбекеру денег; я в сем ему отказал…»[138] Эти 200 рублей Тыняновым обыграны так:
«Пушкин подбежал к фельдъегерю и попросил:
— Послушайте — это мой друг, дайте же, наконец, проститься, вот тут у меня двести рублей денег, разрешите дать ему…
— Деньги преступникам держать не разрешается… Трогай…
Тележка унеслась…
Тогда Пушкин подбежал к фельдъегерю… Он закричал:
— А, вы так и не пустили меня попрощаться с другом, не дали денег ему взять! Как ваше имя, голубчик? Я о вас буду иметь разговор в Петербурге!»
Тынянов подмечает характерное преувеличение жалующегося: в рапорте фельдъегерь пишет: «…тогда он г. Пушкин кричал и, угрожая мне, говорит, что «по прибытии в Петербург в ту же минуту доложу его императорскому величеству, как за недопущение распроститься с другом, так и дать ему на дорогу денег; сверх того, не премину также сказать и генерал-адъютанту Бенкендорфу». Сам же г. Пушкин между прочими угрозами объявил мне, что он был посажен в крепости и потом выпущен…»[139] Тынянов рассказывает эту историю, «как было на самом деле»: «его императорского величества» и «генерал-адъютанта Бенкендорфа» у него нет. А вместо выдуманной фельдъегерем «крепости» у него ссылка.
Встречи Пушкина с Кюхельбекером и Грибоедовым написаны по пушкинским текстам и не искажают источников. Тынянов строго следует за ними: заметкой Пушкина «Встреча с Кюхельбекером» и отрывком из второй главы «Путешествия в Арзрум». Кроме того, Тыняновым использован текст рапорта фельдъегеря Подгорного. Тынянов лишь расцвечивает тексты подробностями.
В обоих случаях это последние встречи. Не похожа одна встреча на другую, не во всем похож Пушкин одного романа на Пушкина другого, и автор «Смерти Вазир-Мухтара» далеко не во всем похож на автора «Кюхли». Встреча Пушкина с Кюхельбекером написана так, как ее видел Пушкин. Когда после «Кюхли» читаешь сцену Пушкина с «Грибоедом» в «Вазир-Мухтаре», кажется, что встретился через много лет со старым знакомым и с тревогой видишь, как он постарел, как печально он смотрит на мир.
Встреча с Кюхельбекером полна движения, попыток вмешаться, исправить, помешать, помочь. Она полна надежды и веры в то, что еще не все потеряно, что нужно, что можно исправить.
Стихотворение Пушкина «Во глубине сибирских руд» незримо присутствует в этой сцене. Как будто бы, кроме двух источников — пушкинской заметки и фельдъегерского рапорта, — Тынянов для этой сцены использовал третий источник — пушкинское стихотворение. Сцена написана сурово и скорбно, в ней нет подбадривания, но в ней есть надежда.
Тынянов пишет о надежде, которая в мрачном подземелье пробудит бодрость и веру в приход желанной поры.
Последние слова Пушкина в этой сцене деловые, естественные и вызванные намерением чем-то помочь. «Куда вас везут?» — спрашивает Пушкин.
Последние слова Пушкина в сцене с Грибоедовым разительно похожи на слова в сцене с Кюхельбекером, но какая между ними разница! «Что везете?» — спрашивает Пушкин. Так спрашивают не о человеке. Так спрашивают о неодушевленном предмете. И ему отвечают уродливым нечеловеческим словом: «Грибоеда».
Только на последней странице Тынянов развязывает роман. «Зачем поехал он?» — поехал, зная, что его отправляют «на съедение», предупрежденный самоубийством Вишнякова, предупрежденный проболтавшимся Нессельродом. Этот вопрос проходит через весь роман, он скрыт в последней фразе пролога, в первой фразе первой главы, он тянется через четыреста пятьдесят страниц и решается на последней странице романа. Он начинается во фразе: «Еще ничего не было решено». И если эта фраза мерцает многозначительностью, многосмысленностью и таит в себе неопределенность, шаткость и брожение времени, пустоты, нереальность жизни «превращаемых», то ее прямое и конкретное значение в том, что еще не решено, где он будет и что он будет делать: поедет ли он в Петербург, возвратится ли в Москву или уедет в Персию. Петербург и Москва упоминаются только для того, чтобы быть тотчас же скомпрометированными не идущей в сравнение с ними Персией. Персия вытесняет Петербург и Москву, она заполняет роман. Она с первых же строк так же решена, как все уже решено во фразе: «Еще ничего не было решено». Только в этой фразе кроме страны заодно решена и судьба человека, которого убьют в этой стране. «…Персия и все решительная дичь: не хочет он в Персию, и не поедет он в Персию». Он не хочет ехать в Персию. Он едет в Персию, «несуществующее государство», самое неопределенное и неясное, самое опасное из всего, что можно было взять. Его обманули. Он знал, что его обманули. Проект подменили просто Персией. Короля подменили посланником. Соглашается он ехать в Персию так:
«Коллежский советник Грибоедов возводился в чин статского советника с назначением его полномочным министром российским в Персии…
— А что… если я не поеду?
— Вы откажетесь от милости императора?.. Тогда я буду откровенен… (говорит Нессельрод. — А.Б.) нужно получить контрибуцию, куруры. Мы ищем человека, который мог бы это сделать. Этот человек — вы.
Он испугался своих слов и сжался в горестный, отчаянный комочек…
Они отправляли его на съедение…
— Простите, — он засмеялся, — я принимаю назначение с благодарностью.
И Нессельрод не понимал».
Нессельрод понимал только: «Какое счастье, что этот человек наконец уезжает». Почему уезжает этот человек, Нессельрод не понимал.
Это понимал Пушкин.
Ответ на важнейший вопрос романа — зачем все это? почему же он поехал? — дан через Пушкина:
«И вдруг вспомнил Грибоедова.
Тонкой рукой прикоснулся к нему Грибоедов и сказал:
— Я все знаю. Вы не знаете этих людей. Шах умрет, в дело пойдут ножи.
И посмотрел на него.
Он был добродушен. Он был озлоблен и добродушен.
Он знал, хоть и ошибся. Но если он знал… — зачем…
Зачем поехал он?
Но власть… но судьба… но обновление…
Холод прошел по его лицу».
Ничего похожего на такой ответ в пушкинском тексте нет.
У Пушкина есть следующее: «Рожденный с честолюбием…», «Способности человека государственного…», «…могучие обстоятельства», «… необходимость расчесться… со своею молодостию и круто поворотить свою жизнь»[140]. Из этого Тынянов делает «власть», «судьбу» и «обновление». В важнейшем ответе, которым заканчивается роман, на вопрос, который проходит через весь роман, Тынянов использует авторитет Пушкина. А Пушкин отвечает на этот вопрос иначе: «Он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда со своею молодостию и круто поворотить свою жизнь». «Круто поворотить свою жизнь» нужно было, потому что она «была затемнена некоторыми облаками» («следствие пылких страстей и могучих обстоятельств»). С «некоторыми облаками» Тынянов делает следующее:
«Жизнь его была затемнена некоторыми облаками».
Тучи сгущались, круглые, осязаемые.
«Могучие обстоятельства…»
Пушкинские «некоторые облака» у Тынянова незаметно превращаются в «сгущающиеся тучи», и трудная жизнь человека в трудной реальной истории сгущается во «власть», «судьбу» и «обновление». Это тыняновские слова, и это его ответ на вопрос: почему же тогда он поехал? И ответ совершенно правильный для такого человека, который изображен в романе.
В этом ответственном месте Пушкину поручается поддержать еще одну важнейшую тему романа — тему бесплодия. «Ему нечего было более делать», — размышляет Пушкин. Для Тынянова эта фраза имеет огромное значение: исчерпанность и бесплодие подтверждены Пушкиным. Поэтому в парафразу текста «Путешествия в Арзрум», где об исчерпанности и бесплодии нет ничего, он включает другой источник, имеющий к Пушкину косвенное отношение, — пересказ В. А. Ушаковым слов Пушкина: «Этот край (Грузия. — А.Б.) может назваться врагом нашей литературы. Он лишил нас Грибоедова!» — «Так что же? отвечал поэт. Ведь Грибоедов сделал свое. Он уже написал «Горе от ума»[141].
Строго следуя за Пушкиным в деталях, Тынянов далеко не всегда следует пушкинскому представлению о Грибоедове. Пушкинские слова — «Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни» — Тынянов, по-видимому, не принимает безоговорочно. В романе Тынянова последний год бурной его жизни зависти не вызывает. А пушкинское восхищение жизнью Грибоедова так сильно, что фраза «Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова!» и слова о ханах, ножах и междоусобице семидесяти сыновей кажутся написанными человеком, который не верил, что так может случиться, и не поверил бы никогда, если бы сам не увидел мертвого тела. «Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова!» Значит, он все-таки знал, что Грибоедова убьют. Но встреча написана так, как будто бы не знал, не поверил, как будто бы эти слова не были сказаны. Пушкин не придает значения словам Грибоедова о ножах. Он не верит в то, что его убьют. Тынянов Грибоедову поверил и написал роман о человеке, который знает, что его убьют, и едет, чтобы умереть. «Но власть… но судьба… но обновление…»