При внимательном чтении «Кюхли» обнаруживается, что книга состоит из двух не очень похожих и очень неравноценных частей. Рубеж проходит приблизительно посередине. Первые же главы романа могли вызвать предположение, что Тынянов будет и впредь писать интересные книги для детей старшего возраста. Стилистическая инерция первой половины была так сильна, что вторая половина съедалась ею, и то, что именно она содержала истоки «Смерти Вазир-Мухтара», осталось незамеченным. Мажорная тональность и конструктивная ясность первой половины в очень тяжелых обстоятельствах явились в «Пушкине» с его вынужденной и бедной простотой. В «Кюхле» заложено все или по крайней мере очень многое из того, что впоследствии стало «зрелым Тыняновым». Но это «все» шло не по одной, а по двум дорогам.
Человек интонирует свою речь не только в зависимости от того, что он говорит, но и в зависимости от того, с кем он говорит. Тынянов в первых главах «Кюхли» так интонирует свою речь, как будто он разговаривает с пятнадцатилетним читателем. С главы «Декабрь» это пропадает, и писатель начинает говорить как взрослый со взрослым. Роман получился из-за неудачи и из-за того, что автор не справился с книжкой для детей и стал писать, как умеет. Во время работы Тынянов приобретал опыт и передумывал книгу. Детская биографическая книжка была осмыслена в другую концепцию и в другой жанр. То, что это первая книга, чувствуется явственно.
Стилистическая неоднородность романа связана с технологическими причинами, с тем, что автор учился на своем же произведении. Конец «Кюхли» оказался мало похож на начало. Второй роман стилистически больше тяготеет ко второй половине романа о Кюхельбекере, чем конец первого к его же началу. Первая половина «Кюхли» не поражает ни открытиями, ни особенной выразительностью. Но как только писатель подходит к восстанию, повествовательная манера меняется, и мы явственно слышим будущего автора «Смерти Вазир-Мухтара». Художественное мастерство второй половины «Кюхли» стало уровнем, на котором написаны лучшие его вещи. Даже такие, как «Смерть Вазир-Мухтара» и «Подпоручик Киже».
Стилистическая общность второй половины «Кюхли» и «Вазир-Мухтара» связана в некоторой степени с общностью материала обоих романов, но ни в какой степени не исчерпывается ею. Во второй половине «Кюхли» главным становится восстание, последствия которого определили тональность «Смерти Вазир-Мухтара».
Тема восстания и поражения резко меняет темп книги, а новый, чрезвычайно замедленный темп приводит к более обстоятельному моделированию. Первые семь глав (180 страниц) книги охватывают события четырнадцати лет, три главы (90 страниц) — два месяца. Тринадцать глав (450 страниц) «Смерти Вазир-Мухтара» посвящены событиям, протекающим в год с небольшим.
Поспешность последних двух глав «Кюхли», в которых на сорока страницах укладывается двадцать лет, приводит к тому, что конец романа производит впечатление post scriptum’a.
А вместе с тем «Кюхля» начинается с детства героя и кончается его смертью. В романе проходит целая человеческая жизнь, тридцать пять лет русской истории, из них двадцать лет после восстания.
«Вазир-Мухтар», действие которого происходит после восстания, хронологически не продолжает первый роман, а вписывается в него. Период «Вазир-Мухтара» укладывается в десять страниц «Кюхли». На этих страницах рассказана история с письмом, полученным Пушкиным от Кюхельбекера, и история с письмом Кюхельбекера Грибоедову, которое Грибоедов не получил, потому что оно попало в III отделение, и еще потому, что адресат был растерзан в Тегеране за два месяца двадцать дней до того, как это письмо было написано. Кроме того, на Этих же страницах приводится письмо Дуни, в котором рассказано о чтении Пушкиным в присутствии Грибоедова трагедии «Борис Годунов».
«Смерть Вазир-Мухтара», развивая стилистические линии первого романа, тоже претерпевает едва заметную стилистическую эволюцию: первая глава написана в несколько ином повествовательном ключе, нежели остальные двенадцать. Первая глава — традиционная экспозиция, с естественными сюжетными связями, с простыми и логичными мотивировками, она описательна и портретна. Но экспозиционность главы мнимая: люди, которых Экспонирует автор, больше в романе не появятся, они нужны для того, чтобы осветить главного героя и показать, как изменилось время. Изменение времени показывается с помощью проекции настоящего этих людей на грибоедовское воспоминание о них. Так сравниваются до- и последекабрьская эпохи. Стилистическое отличие обоих романов подобно политическому отличию обеих Эпох.
Романы связываются друг с другом мостиком эпиграфов и фразами, в которых даны формулы эпох.
Словами о друге в эпиграфе заканчивается «Кюхля», и словами о друге тоже в эпиграфе начинается «Смерть Вазир-Мухтара». Единственный эпиграф «Кюхли»:
Как друг, обнявший молча друга
Перед изгнанием его, —
помещен в конце романа и связан с дружбой Кюхельбекера и Пушкина. Эпиграф к первой главке «Вазир-Мухтара» — «Величайшее несчастье, когда нет истинного друга. Грибоедов. Письмо к Булгарину» — связан с дружбой Грибоедова с Булгариным[147]. Уже одни имена — в первом романе Пушкин, во втором — Булгарин — обращают на себя внимание подчеркнутой противопоставленностью. Фразами, в которых даны формулы эпох, начинается второй роман, и эпохи противопоставлены друг другу с такой же явностью, как и имена в эпиграфах. Пролог «Вазир-Мухтара» построен на полярном несходстве и враждебности двух эпох. Первая — это эпоха «Кюхли».
Главное, что связывает оба романа, — это тема разгрома восстания и последствий этого разгрома. Глава о восстании переводит роман в другую тональность. Здесь «Кюхля» стилистически переламывается. Ее последовательная повествовательность уступает место отступлениям, осложненной метафоричности и многозначительности, в которых угадываются истоки «Вазир-Мухтара». Стилистическая напряженность второй половины «Кюхли» мотивирована материалом: поражение восстания, побег, крепость, Сибирь. Стилистика «Смерти Вазир-Мухтара» значительно менее непосредственно реагирует на материал и отражает не частные изменения его, а авторскую концепцию эпохи. Сравнительно с «Кюхлей» она задана и априорна. Стилистические комбинации «Вазир-Мухтара» определяются медленным развитием эпизода (что уже характерно для центральной части «Кюхли»), установлением тождества автора и героя, резким повышением роли подтекста, то есть обобщением, извлечением из повествовательной единицы повышенного значения. Сравнение двух эпизодов «Кюхли» и «Вазир-Мухтара», построенных на одном и том же материале, показывает сходство и отличие стилистических решений обоих романов. Это можно проследить на истории вюртембергских сектаторов.
Случай с вюртембергскими сектаторами в «Кюхле» изложен как любопытная история, как анекдот, и назначение эпизода непритязательно: он должен прибавить еще одну черточку в характеристике Ермолова. Большего от него и не требуется. В «Вазир-Мухтаре» все это выглядит совсем иначе.
Вот что об этом рассказано в «Кюхле».
«Капитан рассказал раз, как Ермолов образумил немецких сектаторов. Сектаторы жили в Вюртемберге. Они верили, что второе пришествие приближается, что бог придет через Грузию, из. Турции или из Персии. Их выселили в Россию и поселили на Кавказе. Тогда Ермолов предложил им выбрать доверенных, отправить в Персию и Турцию и удостовериться, началось ли там пришествие. Через месяц депутаты вернулись, измученные, ободранные, голодные. С тех пор в немецкой колонии в пришествие больше не верили».
А вот эта история, рассказанная в «Смерти Вазир-Мухтара».
«Прямо стоял Александр Сергеевич перед незнакомцу немцем с рыжими пышными усами.
— Exellenz, — сказал немец, — я бедный сектатор вюртембергский. Мы высланы сюда. Сегодня кончаю я свой карантин. Я знаю, что вы едете в Персию.
— Что вам нужно? — тихо спросил Грибоедов.
— Мы веруем в пришествие Христа из Персии. И если вы, Exellenz, услышите о нем там, напишите мне об этом. Я прошу вас как бедный человек. Меня зовут Мейер.
Прямо стоял Александр Сергеевич перед бедным немцем с пышными рыжими усами.
Он сказал по-немецки очень серьезно:
— Дайте мне ваш адрес, господин Мейер, и если я встречу в Персии den lieben Gott, я скажу ему, чтоб он сам написал вам письмецо. Но знаете ли вы по-еврейски?
— Нет, — сказал немец, и усы его раздулись, как паруса.
— В таком случае, я сильно сомневаюсь, что der liebe Gott знает по-немецки. Вы, верно, не поймете друг друга.
И немец пошел прочь мерным шагом».
Отличие первого эпизода от второго в том, что первый участвует в повествовании как второстепенное действующее лицо: он нужен не сам по себе, а для того, чтобы охарактеризовать одного из героев произведения. Зто анекдот. В романе он самостоятельного значения не имеет и нужен только для характеристики знаменитого генерала. Знаменитый генерал — Ермолов. В «Вазир-Мухтаре» о таких анекдотах сказано: «Когда генерал входил в славу, должно было передавать его остроты. Если их не было, их выдумывали или пользовались старыми, и все, зная об этом, принимали, однако, остроты за подлинные, потому что иначе это было бы непризнанием славы. Так было с Ермоловым, так теперь было с Паскевичем».
Назначение этого эпизода не выходит за пределы назначения анекдотов о генералах, входящих в славу, эпизод идет в одном абзаце с двумя другими историями, рассказанными между прочим, рассказывает его человек, в романе значения не имеющий, и Грибоедов при этом только присутствует.
Случай с вюртембергскими сектаторами в «Кюхле» имеет частное и не очень большое значение и с главной линией романа не связан.
Но в «Смерти Вазир-Мухтара» эта история приобретает особую роль, она разрушает устойчивую систему анекдота, к славе знаменитых генералов отношения не имеет и связывается с основными тематическими линиями произведения.