Лето выдалось знойное, душное, и открытые окна даже вечером не спасали, только напускали горячий воздух и бесчисленных насекомых, приходилось спать на кроватях под пологом, задыхаясь от жары на пропитанных потом простынях. И Прокопий, выполнив приказ командира, написав проект послания с предложением персам о мире, лечь не захотел, с отвращением думая о бессоннице; погасил свечу, запер дверь своей комнатки и пошёл прогуляться по крепостной стене. Здесь дышалось легче. На бездонном, головокружительно большом небе перемигивались яркие звезды. Рыжая луна смотрела лукаво. Караульные ходили от бойницы к бойнице и следили зорко, не крадётся ли коварный противник.
Сбоку по лестнице на площадку, где стоял, опершись о камень, Прокопий, не спеша поднялся магистр Гермоген. Седоватый, морщинистый, он командовал отрядом крепости и к своим обязанностям относился чрезвычайно серьёзно; юмор вообще был ему не свойствен. Поприветствовав советника Велисария, тут же заявил:
- Мы упустим Дару в течение месяца. Вот увидите.
- Велисарий хочет потянуть время и пока провести переговоры о мире, - возразил учёный.
- Ничего не даст. Сита привёз слишком малое пополнение. Я вообще удивляюсь императору. Если уж сражаться, то по-настоящему. Для чего нужны полумеры?
- Он считает, что Романии надо расширяться на запад.
- И совсем напрасно. Мы, Восточная Романия, тяготеем к Востоку, думаем на восточный манер и живём, словно азиаты. Запад нам не нужен, и союза с Западом никогда не получится.
- У царей свои представления об устройстве мира.
- Зачастую ложные.
- Это покажет время.
Гермоген, почувствовав, что Прокопий не хочет с ним откровенничать, оскорбился. И спросил, глядя исподлобья:
- Вы меня боитесь?
- Я? Боюсь? Да с чего вы взяли?
- Потому что юлите. А на самом деле думаете так же.
Не ответив впрямую, собеседник проговорил:
- Сита мне рассказывал, что владыка сильно изменился за последнее время. Прежнего Петра больше нет. Внешне - может быть, он сама учтивость и доброта; а внутри - как голодный волк. Стали пропадать люди…
- То есть почему? - не понял магистр.
- Кто-то что-то сказал нелестное о его величестве или, паче чаяния, о её величестве - и внезапно исчез. Где он, что с ним - выяснить нельзя.
- Вы, должно быть, шутите?
- Просто передаю слова Ситы.
- Но ведь это страшно!
- Вот на всякий случай и держу язык за зубами.
- Я же не предам!
- Лучше бы и сами поостереглись. «Запад», «Восток»! Нам какое дело? Мы простые смертные. И задача наша - не воспитывать василевсов, а стараться выжить при любых обстоятельствах и любых правителях.
- Вы приспособленец.
- Я историк.
В это время к персам шло солидное подкрепление. Старый шах Кавад собирался нанести удар по ромеям в двух местах: Лазике и Месопотамии. Знал, что там и там византийцы не выстоят. План его почти что удался.
Феодора с новым приливом сил начала мирить ортодоксов с монофиситами. Написала в Александрию своему духовному наставнику киру Севиру, пригласила приехать в Константинополь и попробовать убедить патриарха Епифания сблизить их позиции. Тот не возражал в принципе, но поездку отложил на неопределённое время, оправдавшись скверным самочувствием, а на самом деле опасаясь за свою жизнь.
Но зато из Эдессы и Амиды прибыли шесть епископов-монофиситов и по распоряжению василисы разместились в палатах Гормизды (одного из небольших императорских замков) и в монастыре в Сиках. Епифаний встретиться с ними отказался, но когда сам Юстиниан предложил организовать диспут на больные теологические темы, дал согласие скрепя сердце.
Собрались в начале июля 531 года в той же Гормизде, и монах Зоора выступил с большим теософским сообщением на тему Боговоплощения. Суть была такая: поначалу существовали две природы Христа - Бога и человека; но потом, при Боговоплощении, обе природы слились в новую природу, нераздельную и единую. Так и сформулировал: «Воплощённая природа Бога-Слова, Логоса, есть едина». Утверждал, что Божественное начало во Христе поглотило Его человеческую природу, с самого начала не схожую с нашей. Следовательно, формула, что Иисус за нас «плотью пострадал» богохульственна, так как надо произносить: «Он распят за нас».
Патриарх Епифаний в краткой ответной речи с ходу опроверг выдвинутые тезисы. Он считал, что Зоора извращает христианство. В том и чудо, говорил Епифаний, что Бог-Отец явлен миру в человеческом облике, снизойдя до телесности нашей, чем возвысил человечество до Божественного уровня. А когда на Бога-Сына снизошёл Дух Святой, человеческая природа не растворилась в Божественной, а наполнилась новым содержанием, Логосом.
Далее пошли ожесточённые споры, обе стороны не желали пойти на компромиссы. Даже скромная по пытка Юстиниана примирить ортодоксов с манихея- ми кончилась провалом. Император предложил следующую формулу: вместо «Он распят за нас» произносить «один из Троицы пострадавший», - но Зоора не согласился, подчеркнув, что подобная фраза отдаёт теопасхизмом, признающим во Христе плотское начало.
В общем, разошлись ко взаимному неудовольствию. Феодора утешала супруга:
- Не переживай, сразу ничего не бывает. То, что встретились и поговорили, шаг вперёд по сравнению с тем, что было до сих пор. Расхождения между нами не доктринальные, а лексические, и когда обе стороны перестанут смотреть друг на друга как на врагов, общие основы приведут нас к согласию в частностях.
Император вздыхал печально:
- Ой, не знаю, не знаю, Фео, ты, по-моему, слишком оптимистична. Твой Зоора - городской сумасшедший. У него глаз безумца, одержимого просто. Уж на что я не люблю Епифания, этого зануду и меднолобого, но общаться с ним ничего не стоит, он вполне вменяем и рассудителен. А с монахом этим даже страшно находиться в одном помещении - может искусать.
- Не преувеличивай, милый. Разреши одно: пусть мои монахи остаются пока в Гормизде и Сиках, проповедуют потихоньку и встречаются с ортодоксами в новых диспутах. Там, глядишь, и Севир приедет. Сделаем вторую попытку.
Он пожал плечами:
- Поступай, как хочешь. Я питаю одну надежду: подружиться с Папой и преодолеть наши разногласия с Западом. - Помолчал и добавил: - Расположенность Папы - главное. Он поддержит наши позиции в Риме. И поможет избежать войны с готами.
- Но они не отдадут Италию добровольно.
- Путь не отдают, если согласятся быть моими вассалами.
- А не согласятся?
- Вот тогда война.
Феодора заметила:
- Но для этого нужно столько средств! Денег и людей!
- Деньги мне добудет Каппадокиец, а людей у нас много, некуда девать.
Василиса сморщилась:
- Твой Каппадокиец! Губошлёп несчастный. Не люблю его.
- Да и я не слишком. Но такой человек нам необходим. Без него не вытрясти всех поборов, понимаешь?
- Понимаю, конечно.
А сама подумала: «Эх, напрасно согласилась отравить Имра. Лучше бы расправиться с Иоанном». Вроде угадав, самодержец проговорил с насмешкой:
- Ты меня обманула насчёт ул-Кайса? Сведений о его смерти нет.
Женщина ответила, чуть порозовев:
- Подожди ещё. Месяца пока не прошло.
- Ладно, подожду. - И переменил тему: - Хочешь, поедем искупаться в море? Я давно не плавал.
Поклонилась чинно:
- Как прикажет ваше величество. Мы рабы исапостола.
- Правильные речи, хвалю.
Между тем переговоры о мире с персами, как и предполагал Велисарий, ничего не дали. Но зато он воспользовался временной передышкой, чтобы укрепить Дару и расставить войско рационально, уведя восемь тысяч резерва из лагеря и упрятав в засаде. Этим резервом командовал Фара.
Персы атаковали ромеев в шесть утра. Выбрали такой ранний час не случайно. По обычаю византийцы завтракали в восемь, и расчёт был прост: навалиться на ещё не проснувшегося и голодного неприятеля. Сами персы ужинали поздно и к восходу солнца не испытывали нужды ни в питье, ни в пище.
Но налёт не задался с самого начала. Ветер дул в лицо воинам шахиншаха, не давая стрелам точно попадать в цель. То же происходило и с копьями: те летели, сразу отклоняясь от намеченной траектории. Да и рукопашная схватка не решила исхода боя: Сита, Велисарий и Вуза не дремали давно, подготовили полки вовремя, и внезапного наскока не получилось. А когда из засады выскочил Фара со своими бойцами, персы в панике побежали. И ничто не спасло их от чудовищного разгрома: конница Вузы, настигая противника, саблями рубила наотмашь, уничтожив около тридцати пяти тысяч человек. А ромеи потеряли не более двух с половиной тысяч.
Сита предложил широко отметить победу, но у Велисария настроение было иное. Он боялся новых провокаций, так как враг хотя и отброшен, но ещё далеко не разбит, и в любое время можно ожидать контратаки; просто распорядился выдать каждому рядовому по стакану вина с дополнительной порцией хлеба, да и в крепости не устраивал никаких торжеств - лишь обычный ужин в своём кругу. Сита оказался оживлённее всех и провозгласил тост за скорейшее окончание войны в Персии. Гермоген сказал, что хотелось бы, но прогнозы его неутешительны, шах Кавад не отдаст ни пяди своей земли. Вуза тоже считал, что пока рано успокаиваться. А Прокопий деликатно молчал.
Попросили ул-Кайса спеть. Он, одетый в праздничную тунику, с пафосом ответил:
- Прежде чем исполнить мои стихи, я напомню, что сегодня День Святой Феодоры - значит, именины императрицы. Предлагаю выпить за её здоровье, мудрой владычицы всех ромеев, яркого светила Романии. Ей желаю посвятить песню.
Велисарий и Сита переглянулись, так как слышали сплетни об отношениях Имра и василисы, но не стали ничего говорить и согласно осушили кубки с вином. Стихотворцу подали кифару, и араб заиграл нечто проникновенное, мелодичное, чем-то похожее на трель соловья. Все внимали с благоговением. Неожиданно он осёкся, жилы на его шее вздулись, а из горла вырвался дикий хрип; фаворит супруги Юстиниана, уронив музыкальный инструмент, попытался разорвать на себе тунику, вроде бы ему было тесно в ней, и не смог, и свалился наземь. Слуги бросились его поднимать, но отпрянули в ужасе: кожа под одеждой дымилась, источая отвратительный запах. Гости и хозяева повскакали со своих мест и, заткнув носы, бросились кто куда, вон из трапезной-триклиния.