Самодержец сидел нахохленный и сказал, поджимая ноги, чтобы два опальных сенатора прекратили свои лобзания:
- Что за глупости вы несёте? И чего боитесь?
- Мы боимся толпы, - честно объяснил младший. - Ориген и ему подобные, при отсутствии Прова, захотят объявить василевсом брата или меня. Мы совсем не стремимся к этому.
«Так я и поверил, - усмехнулся Юстиниан, думая по-своему. - Вы стремитесь к тому, чтобы вас провозгласили заочно, и провозглашённый был уже во дворце! Хитрый план. Но магистр Гермоген его раскусил. И на вашу удочку я не попадусь». Заявил уверенно:
- Вы несёте чушь. Ни одна толпа никого не провозглашает насильно. Отправляйтесь к семьям, защищайте свои дома. Нам вы во дворце больше не нужны.
- Не губи, о Юстиниан! - снова крикнул Ипатий. - Ваше величество проклянёт нас потом всё равно!
- После и посмотрим. А теперь ступайте.
Те, понурившись, вышли.
А довольный царь кисло улыбнулся:
- Ну и слава Богу, от одной проблемы избавились. Жду вас, господа, завтра утром около кафисмы. Это будет решающий день: или победим, или побежим.
Пётр Патрикий вымолвил, подражая димотам:
- Ника! Ника!
Автократор перекрестился:
- Да поможет нам Вседержитель! Господи Иисусе, сохрани Романию от позора!
Весть о предстоящем появлении василевса в цирке разнеслась по городу моментально. Всё мужское совершеннолетнее население повалило на ипподром. Партии перемешались, «синие» не чурались уже «зелёных» и наоборот, занимали общие трибуны, страстно спорили, что же будет и решится ли правитель на примирение после стольких кровавых жертв с обеих сторон. Многие считали, что пора заканчивать беспорядки, если власть пойдёт на уступки и послабления; но немало было и тех, кто намеревался продолжать противостояние - вплоть до бегства Юстиниана.
Ровно в полдень на кафисму вышел император. Ярко-красный цвет его долгополых одежд оттенял бледное лицо. На плече сверкала золотая застёжка в драгоценных каменьях, собиравшая в складки пурпурный плащ. А на голове высилась корона с подвесками. В правой руке он держал Евангелие.
Стало тихо, люди затаили дыхание, чтобы слышать слова первого из ромеев, называвшего себя исапостолом. Тик на правой щеке монарха выдавал его крайнее волнение. Самодержец, возвысив голос, проговорил:
- Чада мои возлюбленные! Обращаюсь к вам, как отец семейства обращается к детям. Бог свидетель, я раскаиваюсь в свершившемся. Ибо василевс есмь, и на мне вина. Я не внял жалобам на неправедные действия Калоподия, вызвал недовольство димотов, и события покатились, словно снежный ком, пущенный с горы. И чего мы добились с вами? Наш прекрасный Византий в руинах, гарь и пепел витают над городом. Многие сотни ни в чём не повинных христиан оказались в могилах. Не пора ли остановиться? Я клянусь на Святом Писании, что никто не будет наказан за беспорядки, если вы сейчас согласитесь разойтись мирно; я клянусь отменить все чрезмерные подати, заставляющие тружеников оставаться в бедности; я клянусь также отменить законы, позволяющие сотворять неправедный суд; я клянусь удалить еретиков из храмов. Так начнём же отсчёт с нуля, подданные мои. И простим друг другу. И возлюбим друг друга по-прежнему!
Те, кто хотел возвратиться к нормальной спокойной жизни, поддержали Юстиниана одобрительным рёвом. Начали выкрикивать с воодушевлением: «Тu vincas, tu vincas!» - «Ты побеждаешь, ты побеждаешь!» Но противников императора оказалось больше. И они забили сторонников оскорбительными речёвками: «Мы не верим в клятвы осла!», «Убирайся с трона!», «Сына Савватия - на кол!», «В василевсы - Ипатия!» Ипподром забурлил, задрожал от воплей, в сторону царя полетели камни и комья грязи, доведённая до крайности чернь хлынула на поле, прорывая ряды гвардейцев.
Автократор побледнел ещё больше, дрогнул, прошептал: «Всё пропало!» - и стремительно понёсся к выходу из цирка. Это разъярило бунтовщиков окончательно. Понимая, что монарха им уже не догнать и наткнувшись на строй вышедших солдат, люди отошли от кафисмы, быстро развернулись и, горланя, потрясая в воздухе кулаками, устремились к Месе. Тут, на форуме Тавра, по совету находившегося здесь же Оригена, недовольные разделились на две части: первая, с вооружёнными молодчиками во главе (до двухсот человек), бросилась захватывать дворец Плакиллианы, чтобы сделать из него штаб восстания и фактическую резиденцию нового императора. А вторая - около тысячи - побежала к дому Ипатия.
У ворот особняка бунтари остановились, требуя выхода сенатора. Но на их призывы появилась только Мария, его жена, и, заламывая руки, начала молить вооружённых мужчин пощадить супруга и не втравливать в незаконное дело. Те упорно продолжали вопить: «Скройся, женщина! Не к тебе пришли! Пусть Ипатий выйдет! Или мы возьмём его силой!» Дверь открылась, и возник Ипатий в белых одеждах. У племянника Анастасия точно так же вздрагивала щека, как у самодержца, но не правая, а левая. Он сказал, волнуясь:
- Успокойся, Мария… Делать нечего, это судьба. Я отправлюсь с ними.
- Ты не понимаешь! - закричала она истошно. - Ты идёшь на смерть! Вы его не сбросите. Он тебе отомстит!
Муж ответил:
- Значит, суждено. Я, по крайней мере, сберегу дом, тебя и детей от погрома и от пожара.
- Но ведь не ценой жизни?!
- Может, и ценой. Над собою не властен. Рок меня влечёт. - И шагнул к восставшим.
Те возликовали и, подняв Ипатия на руки, понесли по Месе к форуму Константина.
Между тем молодчики Оригена с лёгкостью перебили немногочисленных стражников, охранявших вход во дворец Плакиллианы и, ворвавшись внутрь, завладели всеми палатами. В тронном зале обнаружили золотую цепь василевса, надеваемую им на шею во время приёмов, и послали её вместе с несколькими бравыми мечниками навстречу Ипатию, дабы церемония утверждения нового монарха выглядела законно. Эта делегация обнаружила основную массу мятежников на форуме Константина: все толпились вокруг колонны, наверху которой возвышалась статуя Константина Великого, окрестившего некогда Восточную Римскую империю и провозгласившего греческий Византий новым Римом, дав ему собственное имя - Константинополь. На ступеньках колонны рядом с Оригеном находился Ипатий - несколько растерянный и поэтому довольно неубедительный. Ориген вещал:
- О народ Романии, о, достойные горожане! Вы согласны провозгласить новым императором сына родной сестры Анастасия Дикора от её мужа патрикия Секундина - кира Ипатия?
- Да, да, согласны! - одобрял народ. - Аugustе, Аugustе! Тu vincas!
Подоспевшие мечники передали сенатору золотую цепь из дворца Плакиллианы. По обычаю, новому автократору полагалось возложить на голову диадему, но поскольку таковой не имелось у восставших, Ориген возложил на Ипатия золотую цепь. А толпа взревела от радости, обретя собственного лидера: стае необходим вожак, без его приказов стая превращается в стадо и не знает, к чему стремиться.
- Говори! Говори! - слышались призывы к племяннику Анастасия. - Мы тебе внемлем!
Он откашлялся, покраснел и обвёл народ испуганным взором. Глухо произнёс:
- Добрые ромеи! Благодарен за честь, оказанную мне. Обещаю править вами разумно, руководствуясь теми законами, что достались нам по наследству от Великого Рима!
- Vivat! Vivat! - согласились константинопольцы.
- Но для этого надо, чтобы мы смогли оказаться в Большом дворце. Есть ли сила в вас? Есть ли в вас решимость?
- Есть! Есть! - подтвердили сограждане.
Неожиданно слово взял Ориген. Он воскликнул:
- Стойте, господа! Я хочу удержать вас от поспешного шага. Штурмовать дворец без особой подготовки рискованно. Там засели верные Юстиниану войска - под началом Мунда и Велисария. Мы должны разработать чёткий план и к тому же переманить часть гвардейцев - это нелегко, но возможно. Призываю вас идти теперь во дворец Плакиллианы - он в руках наших, там устроим штаб и оттуда поведём народ на решающий бой! А когда дело будет кончено, прежний автократор повержен, мы переведём его величество Ипатия Первого в Хризотриклиний и заставим патриарха провести церемонию благословения на царство.
Но восставшие требовали немедленных действий:
- На дворец! Смерть Юстиниану! Прочь неверного с трона! Vivat! Vivat!
Ориген пытался их утихомирить, но его не слушали. Подхватив Ипатия, понесли прямо к ипподрому, беспрестанно выкрикивая величальные и воинственные лозунги. Хлынули к кафисме, и стоявшие по её бокам гвардейцы присоединились к толпе, что прибавило мятежникам радости.
- На дворец! Смерть Юстиниану! - повторяли они.
Осторожный Ипатий предпочёл разведать общую ситуацию. Подозвав евнуха Ефрема, после бегства Прова перешедшего на службу к среднему брату, поручил войти во дворец и узнать, что там происходит. Тот, перекрестившись, отправился.
Он сошёл с кафисмы по лестнице, примыкавшей снизу к галерее Дафны и по форме напоминавшей улитку (Кохлия), и вошёл в ворота из слоновой кости. Здесь его остановили гвардейцы:
- Кто такой? Что надо?
Секретарь ответил: послан своим хозяином Ипатием, находящимся на кафисме и едва удерживающим народ от штурма. Из-за спин гвардейцев вышел Нарсес, облачённый в тогу пепельного цвета, и спросил негромко:
- Хочешь либр золота, Ефрем?
У доверенного лица нового монарха пробежали по телу мурашки от вожделения. Ведь на эти деньги можно было выстроить целый особняк! Разлепив губы, прошептал:
- А за что, за что, кир Нарсес? За какие мои заслуги?
- Ты вернёшься к бунтовщикам и заявишь твёрдо, что не видел во дворце никого, все давно сбежали, и идти на штурм нет необходимости.
Посмотрев на него затравленно, порученец выдохнул:
- Но ведь я могу взять золото и сказать иначе?
- А тогда мы тебя повесим вместе с твоим Ипатием. Если скажешь так, как велено, сохранишь себе жизнь и деньги.